Оскорбление высокоморальных особ

Если вы любите наблюдать за людьми, то первое января всегда будет оставаться для вас тем днем, когда наблюдение можно вести бесконечно. Потому что ничто не обнажает природу человека так, как праздник, который закончился. Впрочем, никто не настаивает на этом и не отменяет возможности каждого из нас побыть наедине с собой. И не важно, придет ли к вам в этот день уединение в похмельном одиночестве на диване или застанет вас в дороге. Например, в полупустом вагоне метро, где в одно время и в одном месте встречаются люди самого разного пошиба. Ваше единение будет только вашим. Но нарушить его вполне реально, и такова наша жизнь.

Иногда наступивший год хочется начать с чего-то крепкого и саркастичного. Кто-то выбирает крепкий алкоголь и проявляет все свое красноречие в деле, а кому-то достаточно открыть книгу и пытливым взглядом отыскать в тексте крепкое словцо. Которое, будучи употребленным к месту, любителю изящной и неизящной словесности приносит определенное удовлетворение. Мистеру Ирвину Уэлшу крепкое словцо принесло лавры контркультурного писателя и литературного хулигана. Мне оно принесло повод улыбнуться и попасть в историю в стиле г-на Уэлша.

Не знаю, как вы, а я чертовски люблю читать в метро: найдя подходящий саундтрек, отрешившись от происходящего вокруг и умерив свою страсть разглядывать незнакомцев, на двадцать, тридцать, сорок минут ты погружаешься в книгу настолько, что вполне можешь проехать остановку и не замечать мир вокруг. И для тебя нет большего счастья. Первого января московскую подземку окутывает праздность и присущая ей размеренность, поэтому движение поездов замедляет свой ход, и привычный отрезок пути становится чуточку длиннее. А значит и чтение ты себе можешь позволить долгое.
Первого января 2012-го года, после странной скандальной вечеринки, на пути к следующей компании друзей, в мою голову не пришло идеи лучше, чем взять с собой книгу Уэлша, который всегда своим чувством юмора и манерой письма умеет поддержать самое темное и глубокое саркастичное настроение. Как начнешь год, так его и проведешь, гласит неписанная народная мудрость. И с кем, как ни с Уэлшем, было разделить собственное тягостное ощущение от праздника?
Рассказ, часто изобилующий нецензурной бранью, увлекал, но в тот момент мне искренне не было дела то тех, кто едет рядом. Да и те, кто физически присутствовали вокруг, в сущности, рассеивались по вагону: так уж получилось, что ехали мы одиночками, стараясь занять места как можно дальше друг от друга. Вскоре мое пространство было нарушено.

Их было двое, Мать и Сын. В этом была первая забавная причуда момента: один из любимых бродячих сюжетов Уэлша основан на "Эдиповом комплексе". Они не были похожи. Он - мягкотелый, на вид десятилетний зефирный человечек, выпросивший у матери телефон и уткнувшийся в очередную бессмысленную игру. Она - худая, мающаяся с похмелья женщина, которой явно было в тягость куда-то тащиться. С серым лицом, с заплывшими глазами и странным отсутствием возраста. Он грузно плюхнулся рядом со мной в своем пуховике, нелепо приподняв толстую шапку на затылок. Она осталась стоять, нависнув надо мной на двух руках, что выдавало тяжесть ее тела и всякое отсутствие бодрости.
Мы ехали рядом всего каких-то пять минут: их появление заставило меня на секунды оторваться от книги еще на станции, и стало ясно, что мне выходить на следующей. Тело ребенка, сидящего рядом, буквально источало жар. Молочный толстощекий мальчик обливался потом от смены температуры, слишком теплой одежды и собственного азарта. За это время он ни разу не поднял глаз от маленького экрана, где быстро мелькала простенькая анимированная игра.
Наверное, ее глаза все это время шарили вокруг, стараясь как-то занять расслабленный разум. И им удалось зацепиться за слова, напечатанные в книге. Стоящая надо мной женщина читала текст кверх ногами, и прочитанное вызвало у нее интересную реакцию, которой от матери десятилетнего ребенка вряд ли будешь ожидать.

Ее рука стремительно захлопнула книгу, зажав мой палец на переплете. От неожиданности я вздрогнула. Подняв глаза, я увидела разъяренное лицо: ее глаза, не знавшие нормального сна за последние сутки, были напряжены, как и все лицо, скривившееся и бывшее в тот миг безобразным. Узкие сухие губы быстро артикулировали, но я не слышала ее голоса: в моих ушах звучала музыка. В контрасте с живыми, добрыми ритмами ска, эта странная и очень недовольная женщина выглядела настолько сюрреалистично и гротескно, что я не нашла ничего лучшего, как просто улыбнуться. Чем вызвала еще больший гнев.
Я заставила себя вынуть один наушник, и реальность вокруг зазвучала грохотом тормозящего поезда и отборной матерной бранью. В сумбурном потоке слов мне удалось наконец уловить причину ее гнева. Визгливая матерящаяся женщина возмущалась тому, что в тексте прочитала нецензурные слова. Она неистово кричала на меня и возмущалась, как ТАКОЕ можно читать рядом с ЕЕ сыном. Меня же в эти секунды накрыло ощущение всей нелепости происходящего, и было забавно осознавать, что передо мной стоит человек, которому бы точно нашлось место в рассказе Ирвина Уэлша. Потому что нет ничего более ироничного, чем моралисты, которые крайне своеобразно чтят свою мораль.

От большей агрессии меня спасла остановка поезда на нужной мне станции. За все это время мальчик так и не поднял головы.