В эссе "Во чреве кита" нашла очень много инетерсного, поэтому, даже для себя лично, хотелось бы сохранить ключевые отрывки, рассказывающие о литературе.
Далее последует просто набор цитат. Конечно, этого недостаточно, чтобы понять мысль Оруэлла полностью, но, возможно, эти отрывки сподвигнут тех, кто их прочтет, позникомиться с эссе поближе :)

Когда писателя называют модным, почти всегда имеют ввиду, что он нравится тем, кому еще не исполнилось тридцати. В начале периода, о котором я говорю, во время войны и после нее, властителем юных умов был, конечно, Хаусмен.
Интересно, произведет ли теперь «Парень из Шропшира» впечатление на юношу того же возраста и примерно того же склада ума? Он наверняка слыхал об этом цикле, может быть, даже заглядывал в него, и стихи показались ему ловко скроенными, но пустоватыми – вот, думаю, и все.
Но в 1920 году я бы ни за что такое не сказал. Почему мыльный пузырь обязательно лопается? Чтобы ответить на этот вопрос, надо принять во внимание внешние условия, благодаря которым становятся популярными те или иные авторы.
Что же оказалось в них столь близким именно для поколения, родившегося на рубеже веков?
Прежде всего, Хаусмен «сельский» поэт.
Англия того времени вряд ли была более сельской страной, чем сегодня, но легкая промышленность еще не начала расползаться, и считать страну сельской было легче. Большинство ребят из среднего класса росли неподалеку от фермы, и естественно, им была близка живописная сторона сельской жизни – пашни, стада, молотьба и прочее.
Благодаря спокойствию и надежности, присущим английской жизни, всерьез не потревоженной даже войной, многие из тех, чье мировоззрение сформировалось в 80-х годах предыдущего века, а то и раньше, сохранили его в неприкосновенности до 20-х годов нашего столетия. В сознании же молодого поколения официальные догмы рушились, ка кзамки на песке. За несколько лет трения между молодыи и старшими переросли в нескрываемую ненависть.
Но, в сущности, приязнь или неприязнь к автору всегда зависит от направленности его творчества, от его «цели», от выраженного им «смысла»

После войны, после Хайсмена и «певцов Природы», возникла группа писателей совершенно иного направления – Джойс,Элиот, Паунд...
И, все же, между ними существует органическое сходство, представляющееся теперь достаточно ясным, хотя лет десять назад его можно было не заметить. Они объединены пессимистическим мировоззрением. Следует только уточнить, что имеется ввиду под «пессимизмом».
Все они с безоговорочной враждебностью относились к понятию «прогресс», будучи убежденными в том, что прогресса не только нет, но и быть не должно.
Но у всех этих писателей существенно то, что их «главная идея» всегда далека от реального происходящего. Они безразличны к насущным проблемам современности, их совершенно не занимает политика в узком смысле слова.
В «культурных кругах» верность принципу «искусство для искусства» доходило до поклонения бессмыслице. Считалось, что литература - это не более чем манипулирование словами. Оценивать книгу по ее содержанию стало непростительным грехом, и даже касаться ее содержания означало проявить дурной вкус.
Духовное родство пессимизма и реакионных воззрений вполне очевидно. Менее очевидно другое – почему ведущие писатели 20-х годов оказались пессимичтами... В конечном итоге не оттого ли, что эти люди творили в эпоху исключительного комфорта? Именнл в такие времена и расцветает «вселенская скорбь».На пустой желудок не станешь отчаиваться во Вселенной, потмоу что просто не до нее.
Они воспринимают жизнь аналитически, намного более аналитически, чем их предшественники, и те, кто шел за ними следом, только рассматривают ее через неисправный телескоп. Не то чтобы это вредило самим их книгам... Любое произведение искусства испытывается его способностью жить во времени;соврешенно ясно, что многое из написанного с 1910 по 1930 год выжило и будет, видимо, жить дальше.

Но в 1930-1935 годах стряслось нечто неожиданное. Литературный климат меняется... Мы негаданно вырываемся из состояния, когда ощущали сумерки богов, и попадаем в обстановку лагеря бойскаутов – голые коленки, хорошвое пение... Если лейтмотивом произведений 20-х годов было «трагическое видение», то у новых писателей им стало «серьезное намерение»...
Иными словами, вновь заговорили о «назначении», а молодые писатели «обратились к политике»...И неизменно отличающая почти всех этих писателей некая чопорность – симптом их самоуверенности. Отбросив «чистое искусство», они избавились от боязни насмешек, тем самым обретая более широкий горизонт. Присутствующее в марксизме провидение будущего стало для них новой поэтичческой темой, которая сулит многое... И движутся они в направлении идеи, смутно определяемой словом «коммунизм».
Что может привлечт писателя в таком социализме, при котором интеллектуальная честность исключена? Объясняется все это фактом, ставшим реальностью еще до кризиса, до Гитлера: незанятостью среднего класса...
Упадок западной цивилизации достиг апофеоза, и разочарование становилось повсеместным... Но к чему приходишь, отвергнув такие непреложности, как патриотизм и религия? Ведь потребность верить во что-то всеравно не исчезает.
Вся преданность, все предубеждения, от которых интеллект как будто отрекся, смогли занять прежнее ме сто, лишь чуточку изменив облик. «Коммунизм» английского интеллектуала вполне объясним. Это патриотическое чувство личности, лишенной корней.
Но есть кое-что еще, способствовавшее культу России среди английской интеллигенции в последние годы, - спокойствие инадежность самой английской жизни. Выросшему в такой атмосфере совсем не просто предстваить, что такое деспотический режим... Они легко примиряются с тоталитаризмом, потому что не имеют никакого опыта, кроме либерального... Они были фантастически не способны понять, что все это значит.

Вся история литературы 30-х годов подтверждает, что писатель, сторонящийся плитики поступает правильно...Литература, которую мы знаем, - явление, в котором важнее всего индивидуальность, она требует честности и минимум цензуры.

Искусство романа – это, по сути дела, протестанское искусство, оно продукт вольного ума, независимости личности... Наступило время ярлыков, лозунгов и тактических демаршей. В худшие моменты прходилось забиваться в угол и лгать без зазрения совести, в лучшие – добровольно подвергать себя самоцензуре... Разве можно вообразить, чтобы в такой атмосфере родился хороший роман? Хорошие романы пишутся не ортодоксами, которыми владеет подозрительность, и не теми, кто испытывает угрызения совести по поводу своей неортодоксальности. Хорошие романы пишут люди, над которыми не властвует страх.
Наверное, для настоящего творца владение истиной не так важно, как искренность чувств. Нужен еще и талант.А талант, несомненно, определяется способностьюсопереживать по-настоящему верить, в чем бы ни заключалась вера – истинная или ложная... Отсюда следует еще один вывод, который может показаться уже не столь очевидным: случается, что «ложные» убеждения по своей искренности превосходят «праведные».