Размышления о повести Достоевского "Записки из подполья".

Автор- Ольга Гордеева.

Какая разница между демоном и чело­веком? Мефистофель у Гёте говорит на во­прос Фауста: «Кто он такой» - «Я часть той части целого, которая хочет зла, а творит добро». Увы! Человек мог бы сказать о себе совершенно обратное: «Я часть той части целого, которая вечно хочет, жаждет, алчет добра, а в результате его деяний - одно лишь злое».
(Ф.М. Достоевский. Записная тетрадь)

Загадочная, сложная, оставляющая тяжелое послевкусие… данная повесть, бесспорно, является одним из наиболее уникальных и гениальных произведений Достоевского. Она была написана с января по май 1864 года, т.е. именно в тот период, когда писатель готовился преступать к первому роману Великого Пятикнижия. Связаны ли «Преступление и наказание» и «Записки из подполья»? Зачем Достоевский пишет свою экзистенциальную повесть? И, наконец, в чем суть Подпольного, кого писатель хочет показать нам в его лице?

Поистине, «Записки из подполья» - эпохальное произведение, переоценить которое невозможно. Сразу после издания повесть не снискала особой славы или внимания критиков, зато после выхода «Преступления и наказания», когда всем пришлось окончательно признать в Достоевском великого писателя, философа и знатока душ человеческих, к «Запискам из подполья» обратили свой взор литературоведы, критики и философы. Однако, как и в случае с большинством произведений Федора Михайловича, эта повесть по сей день остается загадкой даже для профессионалов.

Кого изображает Достоевский? Обличает ли он отрицательные качества необыкновенных (прим.- здесь и далее опираясь на теорию Раскольникова об обыкновенных и необыкновенных людях) или рисует портрет нестандартного, но при этом довольно распространенного типа обыкновенных?

Подпольный, бесспорно, представляет из себя героя крайне ничтожного, даже не злодея, а попросту трусливого таракана, духовно и нравственно настолько мелкого, что и представить сложно. И отличие его от других подобных людишек, коих, несомненно, в мире большинство, заключается именно в осознании Подпольным своей ничтожности, трусости, гадости и в мазохистском упоении собственной своей мерзостью. Прекрасно все о себе понимая, он все же без конца впадает в манию величия, стремится к деспотизму и тирании, не склонен к суициду и планирует дожить лет до 80, беспрерывно мучая себя самого, и главное - других. Поистине, Достоевский рисует типаж усложненный массой факторов.

"Всякое сознание есть болезнь " - утверждает Подпольный. Не говорит ли это о том, что этот герой есть воплощение подсознательного? С точки зрения психологической подоплеки, а данное произведение будет весьма интересно проанализировать психиатрам, Подпольный действительно воплощает в своем образе чистое подсознание и даже его основная идея, выраженная в свободном хотении всякой мерзости, превосходно вписывается в концепции Фрейда. Однако, «Записки из подполья» нельзя назвать произведением, исключительно препарирующим человеческий мозг, в главных своих аспектах речь тут идет о вещах гораздо более сложных – о духовном.

Добровольный уход героя в подполье вовсе не являлся добровольным и вовсе не был таким уж полным, как мы выясним далее, так что следует выявить одну из главных особенностей Подпольного – он отличается от героев-затворников у Достоевского. Мне важно подчеркнуть, что это разные типажи, поскольку весьма часто их путают и это становится причиной абсолютно неверного понимания, как данной повести, так и целого пласта персонажей Достоевского. Итак, чем Подпольный отличается от затворников в других произведениях писателя? Затворники Достоевского замечательны, это тонкие, чувствительные, способные искренне любить люди. Ордынов из «Хозяйки», Мечтатель из «Белых ночей», Раскольников. Разве похожи они по Подпольного? Это люди умные, смелые , способные на истинную любовь, сопереживание, но необыкновенные, не такие как все, странные, потому что слишком чувствительные и слишком глубокие натуры, потому они и уходят от общества. Значит, это не один типаж у Достоевского. Скорее, в образе Подпольного Достоевский показывает не просто противоположность необыкновенных, а человечество в целом. Вспомним определение сути человека от Ф. М.

В образе Подпольного Достоевский выписывает портрет всего человечества и обнажает его мазохистскую суть. Людям нравится страдать, нравится, когда их унижают, но любят они и сами тиранить других из чувства страха перед собственной слабостью и неполноценностью, дисгармоничностью и духовной ничтожностью. Не потому ли складывается так, что люди чувствуют, что именно для страдания их и создал Бог, это их истинное предназначение? Только необыкновенные бунтуют. Потому и Раскольников бунтовал.

Кроме того, Подпольный не способен на месть. А это уж характерная черта обыкновенных. Вопросу мести в повести уделяется огромное внимание. По сути, на протяжении всего произведения Подпольный только и делает, что хочет всем вокруг отомстить, но каждый раз оказывается не в состоянии этого сделать. Кем себя считает сам Подпольный? Безусловно, необыкновенным. Необыкновенных он называет антитезой нормальных людей, людьми сознающими (или ретортными, т. е. вышедшими из пробирки, тут интересно, что вообще Достоевский имеет в виду). И Подпольный завидует этим нормальным людям. Говоря о мести, он заявляет, что не считает ее актом справедливости. А рассуждения его о мести в III главе являются предтечей Раскольникова. Самого себя Подпольный презирает, называя мышью.

Как я уже отмечала выше, эта повесть вышла в 1864 году, а в 1866-м вышел роман «Преступление и наказание». Следовательно, уже на момент написания «Записок» Достоевский имел замысел романа и особенно его главного героя. И тут мы находим, возможно, ключ к Подпольному. Он -своего рода, тренировка, черновик Раскольникова и именно в смысле философских экзистенциальных самокопаний, ведь писателю была очень важна именно эта часть в первом романе Пятикнижия. И если уже тогда у него был замысел показать Раскольникова, как необыкновенного, который сам себя считает обыкновенным и убивает старуху, чтобы доказать себе обратное, то именно на том же противостоянии "необыкновенный-обыкновенный" выстроен и Подпольный. Достоевский пишет его как героя, вызывающего отвращение и презрение, а следовательно, Подпольный не может быть похож на Раскольникова. Поэтому его дилемма перевернута и в противоположность Раскольникову Подпольный - это обыкновенный, который мнит себя необыкновенным и в своих записках с одинаковой злобой и презрением описывает оба типа людей.

Какие выводы о себе подводит в IV главе Подпольный? Он мазохист, его злоба напускная, по-настоящему он неспособен ни любить кого либо, ни ненавидеть, ни отомстить кому либо. Все он делает лишь по инерции и твердо убежден, что умный человек - человек бездеятельный, причем аргументы его в пользу этой теории очень слабы. Якобы, умный человек слишком много думает, а потому не может найти истинную первопричину своих желаний, а потому ничего не делает.

Начиная говорить о выгоде и, ранее, о желании страдать, Подпольный обнаруживает интереснейшую особенность человека - вечно стремиться к негативу, страданию и для себя, и для других. Но все это под положительными предлогами и тут снова вспоминаем изречение Достоевского о том, чем человек отличается от демона. Демон хочет зла, но делает добро, а человек хочет добра, но делает зло. Все благие намерения людей оборачиваются крахом, это заложено в их природе. Чтобы ты не делал и чего бы не желал, все равно станет только хуже. Вечная ловушка человечества. «Человеку надо одного только самостоятельного хотения» и вот это самое самостоятельное хотение по злому року самого устройства человека постоянно толкает его в бездну, иногда под благим видом, но чаще под злым. Человечество ненавидит себя и потому мучает и истязает и стремится к самоуничтожению.

Удивителен и пророческий потенциал этой повести, приведу лишь пару отрывков .

Мало того: тогда, говорите вы, сама наука научит человека (хоть это уж и роскошь, по-моему), что ни воли, ни каприза на самом-то деле у него и нет, да и никогда не бывало, а что он сам не более, как нечто вроде фортепьянной клавиши или органного штифтика; и что, сверх того, на свете есть еще законы природы; так что все, что он ни делает, делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы. Следственно, эти законы природы стоит только открыть, и уж за поступки свои человек отвечать не будет и жить ему будет чрезвычайно легко. Все поступки человеческие, само собою, будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 108 000, и занесены в календарь; или еще лучше того, появятся некоторые благонамеренные издания, вроде теперешних энциклопедических лексиконов, в которых все будет так точно исчислено и обозначено, что на свете уже не будет более ни поступков, ни приключений.
Тогда-то, — это всё вы говорите, — настанут новые экономические отношения, совсем уж готовые и тоже вычисленные с математическою точностью, так что в один миг исчезнут всевозможные вопросы, собственно потому, что на них получатся всевозможные ответы. Тогда выстроится хрустальный дворец.{17} Тогда… Ну, одним словом, тогда прилетит птица Каган. Конечно, никак нельзя гарантировать (это уж я теперь говорю), что тогда не будет, например, ужасно скучно (потому что что ж и делать-то, когда все будет расчислено по табличке), зато все будет чрезвычайно благоразумно. Конечно, от скуки чего не выдумаешь! Ведь и золотые булавки от скуки втыкаются, но это бы все ничего. Скверно то (это опять-таки я говорю), что чего доброго, пожалуй, и золотым булавкам тогда обрадуются. Ведь глуп человек, глуп феноменально. То есть он хоть и вовсе не глуп, но уж зато неблагодарен так, что поискать другого, так не найти.

Не случайно и чрезвычайно путанное повествование в записках Подпольного, выражающееся, например, в таких высказываниях:

Даже вот что тут было бы лучше: это — если б я верил сам хоть чему-нибудь из всего того, что теперь написал. Клянусь же вам, господа, что я ни одному, ни одному-таки словечку не верю из того, что теперь настрочил! То есть я и верю, пожалуй, но в то же самое время, неизвестно почему, чувствую и подозреваю, что я вру как сапожник.

Зачем Достоевскому довольно часто включать в текст вот этот элемент сомнений? Записки Подпольного - не манифест, и не философский трактат, они служат иной цели -показать путь духовного искания, самокопания и препарирования чувств и качеств человека. А потому ни в коем случае нельзя воспринимать эту повесть, веря каждому слову героя.

На этом заканчивается I часть «Записок» и начинается II-я, которая называется «По поводу мокрого снега». В первой части дается как бы идеологическая основа и ставится масса вопросов о Подпольном и не только. Далее же текст дает материал, с помощью которого мы сможем понять, кто же Подпольный и где он солгал, а где сказал правду. И буквально с первых строк мы видим те самые противоречия, которые о многом говорят. Подпольный пишет, что ни с кем не общался и ни с кем не говорил, а меж тем описывает довольно подробно лица и одежду своих сослуживцев, т.е. он обращает на них внимание, рассматривает их. Далее, пишет о стыде и презрении к себе перед товарищами, которое у него было уже в 24 года и даже ранее в детстве. Что все это означает? Для него важно мнение толпы, вот этих то «рябых и вонючих» сослуживцев, а это уж очень в духе обыкновенных, сам презирает окружающих, но при этом их мнения трепещет.

Очень показателен эпизод с офицером. Получив от него страшное оскорбление, Подпольный не только не смог отомстить, а даже и не возненавидел его, напротив, мечтал подружиться! С тем и сочинял письма к нему, 2 года! Вот она, страсть к одобрению с чужой стороны, заискивание, поиск обожания даже со стороны гаденького офицера.

Во II главе II части Подпольный обнажает в себе мечтателя. Но существует огромная разница между ним и Мечтателем «Белых ночей», потому что все мечты Подпольного сводятся к дешевой мании величия, мелкому самолюбованию, и обрести богатства он желает чтобы раздать их народу и с одной только целью - получить таким образом любовь и одобрение этого народа. Опять обнажается его суть. Мечтатель же не думал о любви посторонних, он их вовсе не замечал, он думал о любви возвышенной, идеализированной, героической и все ради прекрасной дамы, в нем не было ни злости, ни едкого самокопания Подпольного.

Да и затворничество Подпольного, как мы понимаем из текста, не было истинным, а скорее, носило фрагментарный характер.

Больше трех месяцев я никак не в состоянии был сряду мечтать и начинал ощущать непреодолимую потребность ринуться в общество.

Так что если судить по поступкам и фактам, то все события, случившееся в повести с Подпольным, свидетельствуют о его постоянной жажде любви и одобрения со стороны ничтожных (по его мнению) людишек, которые составляют круг его знакомств. Наблюдать за метаниями Подпольного очень интересно, текст изумительный, остроумный, динамичный и сверх того даже забавный, потому что нет ничего смешнее человека, пытающегося всеми силами произвести впечатление на тех, кто его и видеть не желает.

К моменту эпизода с проституткой Подпольный уже выглядит окончательной мразью в глазах читателей. Поистине, Достоевскому тут удалось выписать в действительности подлинно отрицательного героя, потому что в Подпольном нет ничего, ни единой черты, которой можно было бы сочувствовать или сопереживать, ведь часто читатель сопереживает именно злодею.

История с Лизой наглядно показывает, что Подпольный не способен на любовь. С самых первых минут он затевает одну лишь жалкую и грязную игру с этой девушкой с той лишь целью, чтобы подавить ее, раздавить как в детстве школьного товарища, который привязался к нему и вступил в дружбу. И вот эта жалкая пакость для Подпольного предстает настоящим злодейством, которым он упивается.

В том, как изощренно Подпольный обрабатывает Лизу с одной лишь целью причинить ей больше боли и совсем загнать ее под ноготь, в нем просыпается истинный садист.

Да, — ты, одна ты за все это ответить должна, потому что ты так подвернулась, потому что я мерзавец, потому что я самый гадкий, самый смешной, самый мелочной, самый глупый, самый завистливый из всех на земле червяков, которые вовсе не лучше меня, но которые, черт знает отчего, никогда не конфузятся; а вот я так всю жизнь от всякой гниды буду щелчки получать — и это моя черта!

«Записки из подполья» обрываются на окончании эпизода с Лизой, хотя автор сообщает, что Подпольный и дальше писал, марал бумагу. Но сказанного, вправду, достаточно. Сильное произведение, но болезненное и представляющее, едва ли не самого мерзкого героя из всего творчества Достоевского. Самокопание, экзистенциализм, вскрывание души не только главного героя, но, своего рода, души общечеловеческой, размышления о назначении человека, его желаниях и путях их воплощения - вот лишь часть тем, блестяще раскрытых автором в данном произведении.