Адик (маленькая история из детства)

​Пишу эту историю шёпотом.
Всё равно, та, кто могла бы её прочитать, ничего не увидит.
Для других же это будет просто лёгкая история о детстве почти без символов: её можно было бы назвать — лети.
Так моя милая подруга, допустив райскую опечатку в слове — дети, подарила мне улыбку и маленькое воспоминание: дети лета, лето детства, лето — как детство души, чуточку крылатое, летящее.
Оглядываясь сердцем на детство с улыбкой — сердца, — вспоминаю первое знакомство с Эросом, словно с таинственным и неземным гостем.
В разных обстоятельствах жизни, после ссоры с другом, с любимым человеком, или просто находясь с милой природой наедине вдали от безумного мира, память печально пожимает голубыми плечами и как бы говорит: что стало с Эросом, с его крылатой невинностью в детстве? Что мы с ним сделали?
Может, ранили его и он теперь кричит по ночам, но мы не слышим?
 
Сумеречные дневные сны в детском саду (эхо, прибоем выносит —  в аду) с зашторенными окнами, как бы галантно приглашавших за руку вечер, в опустевшие комнаты.
Спали у нас днём только бессмысленно-послушные дети, и было в этом что-то тоталитарное и даже безумное.
И ладно бы, мы спали днём, а всю ночь играли и бесились до упаду. Мечты..
Я с мальчишками бунтовал: у нас была странная, несколько интимная игра во время сна и дневной бессонницы.
Нужно было под одеялом, как можно дальше снять трусики.
Делать это нужно было медленно, чтобы не выдать себя.
 
Со стороны наверное это выглядело чудесно: белоснежные, дышащие холмики облачков, под которыми свершалась тайна, сродни рождению ангелов.
Первое знакомство с Эросом, ещё толком не рождённых ангелов, двигающихся изумительно-медленно, как лунатики, словно движение происходило в тёмной и густой воде безмолвия космоса: окликать таких лунатиков нельзя, разобьются: падение ангелов..
Первое в детстве чувство адреналина и нарушения нормы, закона, и бьющееся сердце-сообщник, как при преступлении.
Сердце билось так громко, и в тоже время так нежно было его движение в теле, словно оно на цыпочках кралось по карнизу голубого дня.
Сердце под одеялом. Тела нет. Одно сердце — лунатик.
Сердце в невесомости похищенного сна, словно сон нежной прохладой впрыснули в вену и он теперь медленно течёт, ветвится по блаженно лёгкому и послушному телу.
И тишина кругом, почти космическая.
Казалось, отдёрнешь одеяло, а вокруг тебя — звёзды и округлый свет далёких планет.
Ещё до любовных переживаний взрослой жизни, именно там, в адике, заметённый облаками, я ощутил сладостное чувство как бы вспотевшего сердца, и желания дотронуться до него: кто ты, друг?
Я тебя боюсь и.. люблю.
 
Мои друзья играли в эту игру чудесно.
Есть такая детская игра: рассыпаются карты опрятной лужицей и на них ставится фигвамчик из двух карт.
Нужно по очереди осторожно вытаскивать из под него карту за картой. 
На ком обрушился домик, тот проиграл.
Я почему-то всегда представлял в этом фигваме одинокую и несчастную девушку-индианку, закрывшую от страха и ужаса своё лицо, ладонями.
Из пустоты к ней тянутся чужие и безумные, огромные как в кошмаре, руки.. и как бы пытаются раздеть.
Домик дрожит. Мир дрожит. Вот-вот случится что-то страшное…
В раннем детстве для меня это была экзистенциальная игра и я иногда плакал, когда домик рушился по моей вине, а иногда я специально рушил его, и тогда плакал ещё сильней, ложась грудью на трагические руины.
 
Так вот, наша игра с друзьями в облаках, была чем-то похожа на это.
Нужно было очень осторожно и нежно стягивать с себя трусики.. этот фиговый листок детства, иначе всё могло обрушиться, садик и мир, и грозный ангел в белом халате подойдёт к тебе и накажет, довольно жутко коснувшись плеча: из пустоты и тьмы.
Мальчишки снимали трусики до бёдер, колен.. самые смелые — до щиколоток, но затем нужно было показать результат, и в этом была своя сладкая бездна: мальчик быстро приподнимал одеялко, словно белоснежное крыло, и представал для друга рядом, в почти эдемическом виде.
Крыло одеяла как бы щурилось, закрывало глаза, словно веки ангела, и облако затихало, дышало, словно по ту сторону век, ангел нежно водил глазами и видел что-то райское.
 
Однажды я решился преступить черту… за которую другие трусили идти.
Трусики обратились в полноценного лунатика на карнизе моего тела: они медленно, но уверенно, на цыпочках касаний прошли уже и бёдра мои, и согнутые колени, похожие на заострённые крылья..
Вот загорелый лунатик стоит уже у щиколоток. Дальше — бездна и холодок звёзд.
Буддическая поза эмбриона, и у моих ног, на простыне, тёмная клякса трусиков, словно в невесомости вращающихся вокруг меня.
Ещё миг, и они могли улететь к звёздам.
Я чувствовал себя совершенно ранимым и беззащитным.
Сердце билось в одеяло, звёзды и сны.
Моё тело обратилось в сплошное и обнажённое сердце…
 
Вытянув руку, я поймал в бездонности пространств, моего перепуганного насмерть, лунатика, и, приоткрыв крыло одеяла, предстал перед другом совершенно обнажённым, как в раю.
На моём лице была неземная, почти врубелевская улыбка.
Я медлил, сладостно и озорно, медлил, держа в одной руке своё белоснежное крыло, а в другой — «чёрное пёрышко» одежды.
Такой нежной и невинной улыбки друга, - я доверил как бы всего себя, тело и душу, — улыбки всего лица: глаз, губ, бровей, щёк и даже шеи, я не видел больше никогда.
Словно распятая на радугу цветов улыбка, впервые сложилась в один тёплый луч тихого и нежного чувства.
 
Но этот райски миг не остался незамеченным и был сорван.
Всё было как в кошмарном сне: на лице друга, как в живом зеркале, я увидел сначала, как умерла улыбка, и тенью испуга покрылось лицо.
 Словно перепуганный ангел, друг смотрел из под крыла на кого-то, что-то, приближавшееся ко мне.
Я ощутил тёмное и густое напряжение за плечами, словно там, чёрными крыльями падшего ангела расправлялись мои исполинские крылья.
Несчастное, невинное сердце рвалось из груди: оно просто оказалось не в то время, не в том месте.. да и не с тем человеком, но мне было страшно остаться одному, и я.. со слезами боли и стыда на глазах, коснулся своей груди, держал как бы за руку рвущееся и обезумевшее от ужаса, сердце.
 
Леденящая тишина встала надо мной.
Мои крылья расправились и я услышал как одно крыло пробило окно сквозь шторы, словно бы выбросившись в звёзды.
Стало светло даже под одеялом. Кто-то, что-то, коснулось моего плеча..
Я не дышал. Сердце не билось, зажмурилось. Времени не стало.
С меня был резко сдёрнут покров. Я лишился облаков, словно с меня заживо содрали крылья мои.
Не открывая глаз, я всем обнажённым существованием своим ощутил пронзительный холод несущихся в бездне звёзд.
Я падал и нёсся вместе с ними…
 
Набравшись храбрости, взял за руку сердце, как друга, и открыл глаза: надо мной стояла прекрасная женщина в очках и с полуоткрытой темнотой рта: она не знала что сказать. Она была вся — смятение и ярость.
Но сквозь её смятение чувств, стала пробиваться улыбка, как луч, осветив всё её лицо, и даже, меня: я тоже робко ей улыбался..
Это крылатое, неземное ощущение женщины, милосердной и нежной, несмотря на моё грехопадение, осталось со мной на всю жизнь.
Женщина прошептала мне всего одно лёгкое, как пёрышко, слово, затерявшееся в моём детстве, нежный силуэт которого я до сих пор помню как бы со спины.