Одинокий голос человека

Я хочу поцеловать твой тёплый голос.
Мне порой нужна достоверность твоего голоса…этой милой тени воздуха, когда тебя нет рядом.
Иногда кажется, что я мог бы заняться любовью с твоим милым голосом, а ты бы ни капельки не ревновала, а возможно, присоединилась бы..
Когда мы ссоримся и молчим, я закрываю глаза и представляю с улыбкой, что ты рядом и тепло молчишь совсем рядом со мной, мне навстречу.
Более того, тогда мне кажется, что голос — твоя лёгкая, ночная сорочка.
Ты стоишь рядом, плечи слегка озябли (плечи обнажённой женщины похожи на августовскую прохладу листвы).
Я тебе что-то говорю, а ты прижалась на миг губами к плечу своему, и что-то прошептала: ах, этот закадровый, заплечный голос женщины! С кем она шепчется? С ангелом своим? Душой? Я чуточку ревную..

Твой тонкий голос на плече… как волос, бретелька сорочки ночной.
Мысленно касаюсь твоих плеч и тонкого голоса на плече, и.. спускаю его с плеч, нежно придерживая на миг на спине.
Твой голос, словно крылья, тепло замер у тебя за плечами и держатся одной волей моей руки.
Между нами сейчас твоё дыхание и моё обнажённое сердце.
Слов не нужно. Да и тел быть может, больше не нужно.
Сердце чувствует твоё дыхание: мурашки на сердце..
Кто мы сейчас? Люди? Ангелы? Умерли или живы ещё?
Не знаю..
Малейшая тёплая складочка твоего дыхания, движение моей руки… сбросят к ногам последнюю одежду твоей души — голос.
Он уже перешёл в шёпот, т.к. держится на уровне твоей груди.
Декольте шёпота, обнажающего не прекрасную грудь, а — сразу, сердце: это райская мода, о ней на земле ещё почти ничего не известно.
Кажется, от твоего резкого вздоха, к нашим ногам упадёт не твой голос, а милое тело твоё, словно лёгкая сорочка души.

Была осень, парк, мои закрытые глаза и твой вздох в темноте..
Вздох, сорвавшийся с губ, похож на тёплую улыбку воздуха, правда?
Я так часто хотел поцеловать тебя в краешек этой улыбки, когда мы были друзьями, когда..
Был вздох в темноте. Улыбка в темноте.
Ты где, родная? Рядом со мной, или в другом городе?
Закрытые глаза так нежно искривляют пространство и время… Эйнштейну это и не снилось. Может потому мы при поцелуе хотим закрыть глаза? Хочется поцеловать любимого чуть больше, чем просто губами… поцеловать, нечто большее, чем просто тело.
Знаешь, было бы забавно, если бы ты гуляла с кем-то в парке в другом городе, и от моего вздоха и движения руки, твой голос.. а вместе с ним и платье — погасли бы, исчезли: в парке на миг проявилось бы что-то боттичеллиевое, обнажённое, ступающее по листве среди удивлённых людей...
А через миг, исчезла бы и ты, нежно проявившись рядом со мной.
Да, любовь творит чудеса.
Однажды она спутает карты всем теориям учёных, религий, искусству, и мир начнёт жить блаженно-заново, удивляясь каждому мигу, человеку, былинке — как чуду, и ни одна капля красоты больше не прольётся, и не будет больше проклятых поэтов, судеб, осуждённых на незримый для многих, подвиг: собирать эту красоту в аду и в опалённых крыльях, протягивать её людям, которым она… не нужна.
Нежно сотрутся вековые и бессмысленные границы между любовью и дружбой: словно бы рухнет берлинская стена тоталитарной истины, морали, разлучавшей один народ.

Но пока, пока.. от вздоха в темноте дневного парка, в листву упало моё тело, словно лёгкая и не нужная одежда.
Улыбаюсь в своей лиственной, коленной темноте и боюсь открыть глаза: чуть выше меня, на уровне виска, в прохладном воздухе, должно быть невесомо замерло моё обнажённое сердце, и бьётся, бьётся, милое, во все стороны света, в сторону тебя, ещё невидимых звёзд и багровой листвы в облаках.
Словно бессонное око, оно видит каждый твой шаг, проникает в твои сны: тебе не спрятаться, не скрыться от него..
Хочешь улыбнуться? Моя подростковая мастурбация была окрашена в трансцендентные переживания: я испытывал стыд, перед умершей бабушкой, которая могла меня видеть.
Я скрывался от этого потустороннего взгляда за шторами дверей и одеяла, но всё было напрасно.
Мне казалось, что бабушка приводила с собой ангелов, душу Пушкина, Достоевского, Марины Цветаевой..
Я был укрыт от этого потустороннего, звёздного ужаса, лишь тонкой кожей одеяла.
Страшно было взглянуть на комнату: ясно ощущал, что над моей постелью, стоит и светится во тьме, как осенняя листва, целый сонм ангелов, писателей и даже… моя умершая собака — Байрон.
Я чувствовал, как она, милая, верная, ласкается ко мне, передними лапками взобравшись на постель.
Но мне казалось, что это не моя собака, а ангелы рвутся ко мне в постель!
Сердитый Толстой хватает меня за левую ногу, а Достоевский, за правую, и тащат, тащат меня чёрт знает куда.
Я ощущал себя великим грешником, быть может, самым развратным грешником на всей земле, раз в моей постели собралось столько ангелов и умерших писателей.
Странное дело: в бога не верил, а в умершую бабушку, загробные блуждания Достоевского и Толстого, помирившихся у моей ночной постели — верил.
Мой подростковый, нежный грех, проложил какую-то мистическую тропинку в моём мозгу.
Грех ушёл, а тропинка осталась…

Прости, что-то я отвлёкся.
Добавлю лишь, что позже, я испытывал трансцендентное возбуждение, нежнейшее замирение Танатоса и Эроса.
У Бодлера есть стих:

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О женщина, как ты от скуки зла!

Бодлер плохо знал женщин, наверное: в этом томлении женщины — смутный и райский порыв: поцеловать многих милых сердцу мужчин — в одни уста. Чтобы они стали нечто одним.
Ей кажется, что ночью, в постели, они скинут свои тела и она переспит с их душами..
В подростковом возрасте, ещё до того, как я познал женщину, мой порыв был с привкусом ада: в свою постель я приглашал… ангелов и умерших женщин: Клеопатру, Настасью Филипповну, Эвтерпа, Сапфо, Наташу Ростову (месть Толстому за ночное унижение и страх?), и даже королеву Франции — Маргариту Наваррскую.
Да, я совращал ангелов и бессмертные души, и все они падали, падали, как листва в Эдеме, к моей постели: моя комната и постель были устланы багровой листвой…

Как там у Есенина? Листьями, звёзды льются..
Мне нравилось, что за мной в постели наблюдают ангелы и прекрасные женщины, обнажённые так, как не может быть обнажена ни одна женщина на земле: до смерти и бессмертия души: в этом вечное и сокровенное искушение женщины в любви, не ведомое мужчинам, желающих, наоборот, закутаться в тепло женщины и любовь, от холода звёздных, бездонных пространств.
И вот теперь, я стою на коленях в парке, среди листвы, как при молитве, и над моей головой, в воздухе, словно розовый нимб, сияет моё обнажённое сердце, бессонное сердце, от которого тебе не скрыться уже никогда, даже в смерти.

Ты ещё слушаешь меня?
Подожди, я сейчас положу телефон на землю и прикрою листвой.
Я одену твой голос листвой и своими руками, чтобы он не озяб..
Словно нежный язычник, я буду разговаривать с листвой, солнцем и ветром, стоя на коленях.
Люди проходят мимо и странно смотрят на меня.
Они не видят тебя.. словно тебя и нет.
Они не видят, что я.. похоронил твой голос и теперь он грустно, как-то матово, доносится из под земли и листвы.
Ложусь в листву и целую её, говорящую со мной твоим голосом: чудеса..
Глажу листву, твой милый голос, глажу… хочется плакать.
Хочется сказать тебе что-то самое важное, нежное.
Почему такие слова так мучительно даются? Словно губы человека, шея, грудь даже, на миг перенесены на тысячелетия назад, в то тёмное и немое время, когда первобытный человек пытался выговорить в слезах, своё первое слово, глядя с восхищением на млечный путь или взошедшее солнце над осенью.
Это похоже на роды… Безумие какое-то. Мужчине тоже дарована эта мука, чтобы они ещё больше поняли женщину и прижались к ней в муке понимания и прощения.
Слово, размером с душу.. по крайней мере, когда вырастет.
А тело, такое маленькое, хрупкое..
Так мать наверное с грустным умилением смотрит на взрослого сына, который выше неё на две головы, и удивляется с улыбкой, что он когда-то был в ней, был тёплой частью неё, а потом покинул её… да, именно это слово на губах у матери: покинул.
И покинет опять, уйдя к той, кого полюбит однажды.

У тебя сейчас уже вечер, родная? Хорошо, тогда я тоже закрою глаза.
Ты никогда не думала о том, как бездонна наша душа, наше чувство к другому и как всё это симметрично связано с бездонностью звёздных, полыхающих пространств вокруг нас?
Ах, если бы мы осознали, что чувствовать прекрасное, испытывать вдохновение в творчестве, любить… это так же опасно, безумно, как идти по тонкому прозрачному льду на середине ночной реки: вот-вот провалишься в звёзды!
Во время войны был такой случай: девушка бежала по полю, счастливая, в синем платьице…
И вдруг, останавливается. Улыбка замирает на её лице.
Она видит солдата, лежащего в цветах, с ужасом смотрящего на неё и что-то шепчущего ей.
Просто девушка выбежала на минное поле, и не заметила этого.
А солдатик заметил, быть может когда спал в цветах и перевернулся, услышав жуткий щелчок, как при осечке выстрела самоубийцы.
Девушка робко стала к нему подходить, неся на лице улыбку, как прижатый к лицу сорванный цветок и обещание добра..
Вспышка света… Никого нет. В голубом, высоком небе князя Болконского, летают две птицы..

Так хочется взять тебя за руку.. и закрыть глаза.
Словно ничего нет, ни мира, ни войны. Её просто не было, и лагерей смерти не было, и Серебряного века не было и гибели Есенина в гостинице и эпохи Кватроченто и распятия Христа и Древней Греции, с её безумными войнами и красотами духа.
Всё вернулось к истоку: вечная ночь и звёзды. Сплошная, лермонтовская красота без конца и без края, как весна в стихе Блока; нет добра и зла, всё — красота и бог, и посреди этого эдемского шелеста звёзд, мы с тобой открываем глаза…
Мир начался с нас, для нас.. понимаешь?
Позади наших плеч, исполинской, звёздной вьюгой крыльев, полыхает девственный мир.
Держи мою руку и не отпускай, родная: весь мир развивался с того и этого берега, только ради этого касания, поцелуя..
Не отпускай моей руки: между нами сразу вспыхнет космос, войны всего мира, история мира, красота и боль разлуки… 

Странное чувство.
И почему слова любви, признания, сокровенно связаны.. с вопросом о боге?
Я не верю в бога. Но я как-то разумом чувствую, что это важно, и без решения проблемы бога — мои слова, чувства к тебе, огромные, как душа и мир — невозможны и нелепы.
Забавно. Люди ходят в парке, дети смеются, молодая парочка ссорится на лавочке.
Девушка в очках плачет... ты находишься за 1000 км. от меня, но твой тёплый голос у меня на ладони, и грудь мою разрывает огромное чувство, и если мы не решим с тобой прямо сейчас, есть бог, или нет, я умру!
Философы, поэты, святые… тысячелетия решали этот вопрос… и все эти метания сердца, словно бы голубым конусом боли сошлись в моей груди.

Сказать — «люблю», без веры в вечность, в это вечное чувство? Чувство, вечное, а вечности и бессмертия — нет? 
Разве это не безумие? Предательство? Да от этого можно сойти с ума!!
Всё равно что протянуть тебе руку, стоя у бездны, за которой ничего нет, ни человека, ни красоты, ни неба..
Нет, я так не могу..
Я знаю, чувствую, что если скажу — люблю, то вселенная, станет чуточку больше, в ней сбудется что-то удивительное, новое, как зарождение жизни на далёкой звезде.
Сказать тебе — люблю, всё равно что пригласить тебя любить — дальше тела, пола, жизни.
Это всё равно, что сказать: всегда! И в этот миг, мир просияет и станет видно во все концы света и времени больше не станет, и не будет иметь значения, умерла ты или я уже умер: мы и после смерти обнимемся и продолжим любить друг друга в сиянии звёзд, в улыбке листа, сорвавшегося с ветки..

Ты слышала что-нибудь про галактическое излучение глубокого космоса?
Эти лучи в тысячи раз сильнее обычного излучения солнца: они рождены от взрыва сверхновых.
В этих лучах — смерть далёких звёзд и зарождение новых планет, на которых возникнет таинственная жизнь.
Наша атмосфера лишь приглушает это излучение, пронзающее нас с удесятерённой силой.
И вот иногда, те души, кто живёт прекрасным и любит… чувствуют это дыхание далёких, умерших звёзд, и слёзы у них могут пойти во время прогулки в парке, в компании милых друзей, и самое заветное слово может сорваться с губ, или из под пальцев сорваться в виде таинственной и странной истории любви.

Лежу на спине и смотрю в небеса: вот-вот прорастут звёзды… твой голос рядом со мной, у плеча, как крыло..
Мы так лежали с тобой в цветах, в тот милый август, ты помнишь?
На раскрытой ладони — алый листик, похожий на стигмату.
Божья коровка сидит на нём: смешная и милая…
Шепчу в небо — люблю.
Алая капелька крови, невесомо поднимается над ладонью, в воздух, словно я лежу не на земле, а где-то среди миров, в мерцании светил…
Губы произносят громче: люблю тебя!
Сердце вот-вот прорвёт грудную клетку..
Слёзы на глазах.

Я люблю тебя! — кричу я в звёздное небо вечернего парка.
И мнится мне, что спустя века, эпохи, — слова поэтов прошлого, трагических влюблённых, Христа на кресте, словно неведомые и невидимые лучи, достигли цели, что-то в мире откликнулось на них, и вот теперь, я разом ощутил, как небо шумит рядом со мной, в листве и звёздах.
Как луч умершей звезды доходит до Земли спустя века, тысячелетия, а до тех пор звезды словно и не было никогда, она даже ещё и не родилась, так и сейчас.. все нелепые и глупые споры о боге и бессмертии души, стали мне понятны как никогда.
Мне не хочется больше спорить об этом: хочется просто прошептать тебе в сердце: люблю!
Любимая, ты слышишь меня? Ты.. не плачешь?
Почему ты молчишь?
Постой… связь прервалась.
С кем же я говорил всё это время? Кому?
Кто-то звонит… звонок из под земли, листвы.
Боже мой… солнце моё, ты ли это?
Или ангелы, бог? Я не знаю… и не хочу знать.
Ответить тебе? Ангелам, ответить?