Маленькая тень

А.П.​

Тёплые веточки ветра.
Веточки на тёмном вечернем ветру. Мир как-то состарился, поседел… от слёз, на ресницах.
Веточки в небе напоминают подтёки на детском акварельном рисунке: ветвится солнце, облака, люди… птицы, ветвятся зачем-то.
Воспитательница в детстве подходила ко мне, замирала над правым плечом, как ангел, и её тень на столе и листке, качала головой.
Тень уходила, улетала, в заплечную даль, и тень моей головы, робко проявлялась на столе: я зачем-то качал головой и грустно улыбался.
Но тень молчала, на её немом лице не было заметно улыбки.
Тени не улыбаются? Почему с таким трудом нам даётся улыбка… в горе?
Словно мы кого-то предаём.
Стыдная улыбка. Запретная. Улыбка в темноте.
Её хочется прикрыть рукой, как-то что-то срамное, увечное.
Улыбка — алая царапинка изувеченной на века, души?
Люди ходят по парку, с царапинками алыми на лицах…
Говорят мужчина и женщина. И вдруг… царапинка. Что то алое в воздухе: смех. Мужчина целует её в царапинку, лечит… зализывает ранку.
Помню, так же трудно, стыдно, как улыбнуться сейчас, мне было стыдно в юности, когда я хотел сказать милой подруге: люблю тебя.
Всего 9 букв.. а кажется, что прошёл 9 кругов ада.
Те, кто чуточку заикается — вязнут на век, в 1 кругу ада этих двух слов: самом несправедливом и страшном: бледно-жёлтое, как лист в конце октября, кому-то молящееся - Л.
Мне кажется, я чуточку поседел, когда выговаривал эти два слова.
Сколько прошло времени в том парке осеннем? Год? 10 лет? 2 века?
Седой мальчик, признаётся в любви.. не менее седой девочке.
Впрочем, это уже мой сон, тогда.. века назад, когда мир был ещё цел и шумел листвой.
Сколько раз я старел за это время? Ну хоть девочки разные были. И парки.
Вчера был странный, грустный день, похожий на мой детский рисунок.
Тёмные веточки, кляксы грачей на жёлтой листве и ранимая синева.
(Синяя краска в детстве заканчивалась раньше всех. Самая вкусная… губы — вечно в синеве и в небе, как в чернике.
Воспитательница вечно машет головой, словно я с ангелом целовался.
Синяя краска в комнатке кюветной — разбавлена водой. Отмели синевы, неба. Похоже на цвет моих глаз..)
А под деревьями — Сальвадор Дали в раю, в образе дворника.
Блаженные островки листвы, похожие на маленькие планеты на рассвете.
На островке спит собака. На другом островке — ещё одна, и ещё…
Райские острова, где живут собаки. Они спят. Им мягко и тепло.
Кажется, осень была задумана только для того, чтобы опала листва и этим бесприютным ангелам, было не зябко спать.
Деревья вечером поют колыбельную собакам и ангелам..
Птицы так ревностно смотрят на них: они спали в листве, среди неба, а теперь — собаки.
Может, собаки что-то пытаются вспомнить? Похожи на повзрослевших лисят в сказке Экзюпери...
Милый дворник, я люблю вас! Не смущайтесь, да-да, я вам!
Можно, я возьму вашу метлу и постелю вон той собаке чудесную постель из листвы?
Могу постелить и вот этой милой женщине в тёмном плаще, только она не ляжет…
Небо лужицы. Моя тень на ней. Детская тень подошла, ласково взяв тень моей руки.
Заходим в небо. Поднимаем лица, сердца, туда, где облетает синева на обнажённых ветвях.
Можно века так стоять. В луже такой, голубой, хорошо признаваться в любви… или просто, грустить.
Здесь какая-то тайна детства, и мы не успеваем её разгадать, рано повзрослев.
Сладко было пройтись по луже, оставляя потом на асфальте, следы, прирученные, нежные, как увязавшийся за тобой… бесприютный, безрайный призрак собаки.
Боже, как нежно тают эти следы! Вместе с сердцем: стук, стук.. в синеве.
Словно шаги поднимаются в небо. С сердцем.
Но ещё слаще было проехаться на велосипеде, по голубой лужице, смеющейся солнцем.
Ласточкина грация тугого, тёмного шелеста по асфальту (ну что за слово такое грустное? Смазанное эхо асфоделиевых цветов..).
Полоса ночи прочерчена на сером асфальте.
Словно на запотевшем окне, кто-то провёл пальцем… и замер, загрустил.
А может и заплакал. Не видно…
Заплечный, детский голос:
- Смотри! Смотри! Ворон прячет что-то прямо возле нас, и не стесняется, словно нас и нет!
- Это грач. У грачей носик светлый.
И правда, почему он нас не замечает? Даже обидно… и за грачей нас не считает.
Знает, что мы не возьмём то, что он спрятал.
Давай его проучим? Нежно.
- Как?
- Мы же почти невидимые для него. Всё равно что призраки.
Он уйдёт, мельком взглянув на нас крылышком взгляда, а мы… подойдём  и раскопаем клад.
- Клад?? Что за клад?
- Золото, бриллианты… всё что угодно.
- Ты шутишь?
- Нет. Грачи любят всякие сверкающие штучки. Он вполне мог спрятать золотое кольцо… или орех.
- Я хочу кольцо. А ещё серёжки, с изумрудом, а ещё…
- Ты из грача не делай то рецидивиста.
Ну что, пошли на «дело»?
..............
Да не крадись ты так. Это смешно смотрится.
Нас не видит никто, ты забыла?
- А чего сам крадёшься?
- Для атмосферы. Я не сильно. Меня может и видно…
- На нас с веток смотрят птицы. И даже дворник.
Саш… мы похожи на идиотов.
Мне стыдно. Может не будем?
- Поздно отступать. Но мы же добрые воры.
К тому же, чуточку безумные…
- Я — добрый. Ты — безумный.
- Ну всё, мы на месте, давай, копай.
И правда, что-то на нас птицы смотрят.. Не уютно.
- Сам копай!
- Давай я отвлеку. Сделаю вид, что уронил что-то, и ты нагнёшься.
- За невидимой вещью?
- Ну давай на самом деле что-то уроню. И сам... нагнусь.
- Ну что? Что там? Он вот здесь, под веточкой спрятал.
- Пока нашёл только своё кольцо.
- Сейчас наверно грач следит за нами с изумлением: он точно такого там не прятал.
- Нашёл! Простой орех. Даже обидно…
- И стыдно. Что мы будем с ним делать? Я не хочу его есть.
- Я тоже не хочу. А давай… спрячем в ямку что-нибудь удивительное?
Представляешь, грач вернётся, грустный, как всегда.
Будет думать, там орех, а там…
- Подарок! Вот он удивится! А что положим?
Я положу свои синие часики, можно?
- Мможно. Только маме не скажем.
А я положу.. конфету с черникой, и… может. пуговицу оторвать?
- Я хотела конфету…
Ладно, удивлять птицу, так удивлять.
Веточки в синеве. Веточки синевы.
За кустом отцветшей сирени, спрятавшись, как разбойники, сидят молодой человек и ребёнок.
Силуэт улыбающегося ребёнка за его левым плечом, похож на нерасправленное крыло.
Они наблюдают за тем, чёрная, похожая на ворона, птица, робко, бочком, словно детский, дурашливый почерк, крадётся к заветной веточке в жёлтой листве.