Исповедь

Я убил человека.
Это не шутка и не художественный приём.
Иногда, в ночном баре, одинокая и захмелевшая душа, может разговориться с незнакомцем и излить ему свою душу.
А здесь? В этом литературном интернет-кафе, люди не ожидают наткнуться на подобные душевные надрывы, с мрачной достоевщинкой.
С чего начать? Начну с моего сна.
Мне часто снится сон: я выхожу на полуосвещённую сцену театра (декорации лермонтовского стиха — Выхожу один я на дорогу).
Мужчины, женщины, нарядные и счастливые, сидят в креслах и смотрят на меня.
Какая-то женщина на заднем ряду, достала бинокль и смотрит с улыбкой. Ждёт представления, игры..
Мы все ждём от искусства, игры, наслаждения, забвения от ужасов жизни... Да чтобы это было изящно, кокетливо, художественно...
Похоже на публичный дом на окраине ада. Грустно всё это.

Я стою на сцене, в чёрном смокинге.
Посреди сцены, стоит стул со спинкой: жалкая пародия на рояль, с его поднятой крышкой: такие безупречно-адовые пародии, бывают только во сне.
Все ждут представления. Тишина замерла в зале.
Боже, какая внимательная тишина!
Люди в театре, за миг перед началом представления, очаровательно напоминают… очередь, в ад.
Такие нарядные, сытые, часто ничего не понимающие в театре и интересующиеся нарядами на себе, больше чем самой пьесой.
Каждый из них мог бы такое рассказать… Чехов заслушался бы. И заплакал…
Ан нет, сидят, ждут, чужую боль.
А вот откроется заветная шторка… выйдет худенький человечек в чёрном костюме, и, робко улыбаясь, нервно потирая руки, скажет: мы рады видеть вас здесь. Мы вас ждали. Добро пожаловать в ад.

Ах, какое дивное представление тогда начнётся! Не на сцене, в зрительном зале!
Кто-то сразу почувствует недоброе и постарается уйти, орфейно оглядываясь на кого-то.
Кто-то подумает с улыбкой: оригинально… Посмотрим, что будет дальше.
А когда на сцене будут талантливо разыгрывать тайные и мерзкие пороки зрителей, с именами, до боли знакомыми нарядами, с достоверно-яркими, как во сне, пейзажами событий, тогда поймут, куда попали… и ломанутся к выходу, сбивая и валя друга друга на пол.
Разумеется, будут и те, кто досидит до конца, аплодируя и закуривая сигарету.
Очаровательная женщина с каштановыми волосами, тихо плакала бы в своём кресле, закрыв ладонями лицо.
К ней подходит мужчина, и с улыбкой, дарит цветы.
Подходит ещё один, и женщина подходит, и тоже дарит ей цветы, и говорят в восхищении: браво!

В своём сне я выходил на сцену и просто стоял и смотрел на публику, начинающую робко переглядываться.
Затем, я снимал чёрный смокинг и вешал его на спинку стула.
Снимал белоснежную, накрахмаленную рубашку (ад детства!!), брюки снимал…
Я просто раздевался, так естественно, как если бы после тяжёлого дня, пришёл поздно домой, и возле постели, снимал с себя одежду, перед тем как лечь спать и забыться.
Совершенно голый, я сажусь на стул и смотрю на зрителей.
Какая-то старушка, что-то сказав, встала и, оглянувшись на свою внучку, прошептала ей: ты остаёшься? Развратница…
Я долго так сижу.
Люди начинают перешёптываться и смотреть в театральную программку.

Мне становится почему-то смешно и я улыбаюсь.
Мне кажется, что это я пришёл на представление, сижу и жду, а люди, чудесно наряженные, как на бал, сидят и молчат, ничего не делают.
Может, забыли текст? — думаю я и снова улыбаюсь.
В центре зала, какая-то женщина в синем платье и глазами цвета чая, громко чихнула.
Многие повернулись к ней: на адовой отмели представления, и это было уже хоть что-то.
И снова тишина. Я смотрю то на свои руки, лежащие на коленях, то на зал, то на смущённую женщину в первом ряду.
На сцену выходит рыжая собака и ложится у моих ног, опустив мордочку на передние лапы.
Говорю внезапно простуженным голосом, в тишину зала: я убил человека. Простите меня..
Встаю и ухожу.
Какой-то идиот у меня за спиной, робко аплодирует, но почти сразу, смолкает.

Это случилось давно. Я был подростком.
Я просто пытался жить, как и многие, в этом экзистенциальном и словно бы осиротевшем возрасте, когда ощущаешь себя на равно удалённом расстоянии от родителей, бога, немногих друзей, далёких звёзд и своего одинокого сердца.
Так вышло, что меня тогда затянуло в плохую компанию, немного старше меня.
Там были и наркотики и тёмный разврат (неужели есть и светлый?).
Всё было, как в гостеприимном меню в кафе на берегу ада: я не знал что выбрать.
Я был чист сердцем… О моя юность, о моя свежесть! — Как сказал бы Гоголь. Или Есенин?
Одна милая девушка, ласково ткнула пальцем в нижнюю строчку меню, и, с улыбкой, пустила мне в лицо белое колечко сигаретного дыма, похожего на колечко верёвки, которое она накинула на моё сердце и увела за собой.

Однажды вечером, она встретила меня на улице, и с радостным увлечением стала рассказывать о новой игре: в парке, она с друзьями избивала бомжей.
Улыбнувшись, она пригласила меня поучаствовать.
Пригласила так невинно и ласково… Одна моя знакомая, тогда же, с такой же ласковой улыбкой, звала меня на фильм Тарковского - Ностальгия.
Девушка воровато оглянулась, закурила сигарету и снова пустила мне в лицо, белое колечко дыма:

- Ну что, идёшь?

- Бить людей?

- Ну да.

- А за что? Что они сделали?

- Да ничего, в том то и дело. Они такие странные, не от мира сего.
Их бьёшь, а они молчат. Чудные.
Да и грязные они. Ещё и прощения просят…
Пошли, будет весело!

- Понимаешь… я ещё никогда не бил людей. У меня не получится.
Не умею я. За что их бить? Может… они всё же что то сделали? Обидели кого-нибудь?

- Никого не обидели. Говорю же, как инопланетяне, ходят словно тени по вечернему парку, шепчут что-то.
Появляются откуда ни возьмись, и исчезают: смотришь, стоит, грустно так глядит на звёзды, отвернёшься на миг… а его уже нет: шумит листва, звёзды мерцают высоко-высоко.
На меня один так странно смотрел...

- Может, просто смотрел, просил помощи? Ты… красивая.
Я бы тоже на тебя так смотрел, да и сейчас… смотрю так.
У меня наверно не получится, прости.

- Всё будет хорошо, не бойся. Это как первый секс. Или ты забыл? (чудесная улыбка губ, руки с сигаретой на отлёте и улыбка чеширского дымка).
Сначала необычно и страшно, чуточку крови, боли… а потом уже приятно и словно пустота внутри на миг исчезает, и толком не понятно, где душа, а где тело.

- Чья… душа? Чьё, тело?
А может, это... ангелы?

- Какие ангелы? Они — ангелы? А ты тоже, чудной.
Знаешь, какие они грязные и как от них пахнет?

- Может… помоем их? Накормим и купим одежду.

- Ты на князя Мышкина похож.
Не читал Идиота?

- Нет.

- Прочитай. Там про тебя. Ну что, пошли?
Ты меня любишь? Тогда пошли. Давай руку…

Это было как наваждение. Лунатизм. Я покорно дал ей руку и мы пошли мимо вечерней улицы, зажжённых фонарей и аптеки.
Бред какой то: я с девушкой, иду не на свидание, а убивать человека…
Сжимаю её руку… и покорно иду с ней, за ней.
До сих пор ярко помню зажжённый фонарь и освещённый трепет кленовой листвы, и жёлтый, опавший лист возле церкви, похожий на сморщенную и постаревшую ладонь бесприютного ангела, рядом с такой же протянутой рукой нищего.
Помню странную мысль, которой я устыдился: а почему они его не бьют? Почему они не бьют этот чудесный клён?
Сказать ли ей?
С ласковой грустью оглядываюсь на нищего с протянутой рукой и жёлтым листом возле него, лежащим на паперти храма.

Недалеко от парка я остановился, робко прошептав, опустив лицо, что не могу, не умею я бить людей просто так.
Девушка странно, почти обиженно на меня посмотрела, словно вела меня заняться сексом, а я вдруг передумал, странно сказав: я не умею.
Взошла луна, похожая на очертания Исакия. Я шёл обратно уже один: самый одинокий человек во всём городе, а быть может и в мире.
Сел на лавочку под каштаном и закурил. В небе, робко светили звёзды…
Одна звёздочка в созвездии Ориона, так славно мигала, то загораясь ярче, то утихая.
Казалось, где-то там, на небесах, сидит в цветах уставший ангел и курит, о чём-то грустно задумавшись, бессмысленно смотря в пустоту.

На следующий день я узнал, что в парке был убит человек.
Ещё через день, я пошёл в этот парк.. что-то повело меня туда. Это было как лунатизм совести.
Был вечер. Фонари так таинственно и кротко светили в том месте… словно ангелы собрались и молятся.
Молилось всё, даже тихо освещённая листва, загрустившая по человеку…
Право слово, точно ли был бесприютным тот человек, если по нему грустила вся природа?
Да и человек ли это был, или и вправду, ангел?

Проходя мимо молящихся фонарей и деревьев, блаженно ярких, как в раю, я заметил собаку, рыжую, как бесприютная листва: я знал, что это была его собака…
Она лежала возле высокого клёна, в опавшей листве, грустно положив мордочку на передние лапы.
Воровато оглянувшись, словно преступник, я сошёл с тропинки и подошёл к ней, опустился перед ней на колени и робко стал гладить.
Я просто гладил её и просил у неё прощения.
Она даже не поднимала головы. Лишь её пронзительные глаза, время от времени, смотрели то на меня, то на листву на земле, и снова на меня…
Она отводила от меня взгляд, словно ей было за что-то стыдно.
Эту карюю тишину прощающего взгляда собаки, невозможно было выдержать долго, без слёз.
Она смотрела на меня и прощала, а мне… в какой-то миг захотелось, чтобы она хоть как-то отреагировала на мою вину, я ведь… в сердце своём, убил её друга.
Я шёл его бить. И не важно, что я повернул обратно.

Это так же таинственно и безумно, как если бы я навёл на человека пистолет, и, не выдержав этого ада, заплакав, опустил его, а через минуту, человек посмотрел бы на тихие звёзды над листвой, улыбнулся мне и… умер, упав в прохладные цветы осени.
Мне страстно хотелось, чтобы собака зарычала хотя бы, а ещё лучше — укусила меня.
Чуточку грубо, нежно.. грубо, я потрепал её за ухом, и заплакал: ну давай, давай же, укуси меня!! Умоляю, укуси до крови!
Но она всё так же милосердно, словно уставший ангел в конце времён, посмотрела на меня и снова отвела как бы вздохнувшую белизну белков своих глаз.
За моей спиной, проходила молодая пара. Девушка в синем жакете, мило смеялась чему-то…
А я, словно сбежавший преступник, затаился возле дерева, с рыжей собакой, и даже пригнулся к ней.
Она так странно на меня посмотрела…

Ещё некоторое время, я видел эту собаку в вечернем парке.
Она сторонилась людей и лежала то под лавочкой, то возле тёмных деревьев: она ждала своего друга.
Ближе к зиме, собака пропала из парка, но стала появляться в моих снах, таких же бесприютных, как и она.
А ещё мне иногда снится… что в тот вечер, я дошёл с девушкой до парка, и вместе со всеми, бил невиновного человека, и его собака робко лаяла в стороне, а потом, когда мы ушли, тихо легла у его ног, скулила и лизала его бледную ладонь, похожую в сумерках под фонарём, на опавший кленовый лист.