Однажды осенью (силуэт)

Мне было года 4. Я гулял в осеннем парке с чудесной девочкой, с глазами, цвета крыла ласточки.
Гулял с ней и с мамой. Своей и её.
Мамы шли за нами с милыми улыбками, словно с цветами, нежно прижатыми к лицу: они были похожи на добрых ангелов за нашими плечами.
Девочка вошла в лужицу и замерла в восхищении, осторожно и медленно, как в воде, разведя ручками, как бы продолжив этим движением солнечные разводные круги в лужице.
Я улыбнулся. Моя улыбка, тоже, была ласковым краешком разводных кругов, только не совсем ясно,солнца в лужице, или милых рук девочки.

Мамы смотрели на нас и улыбались. Улыбки так и цвели на их лицах, словно эти улыбки-цветы, подарили им ангелы - таинственные незнакомцы.
Да и было в самих этих симметричных улыбках что-то от крыльев ангелов.
Я посмотрел дальше мам, дальше деревьев, дорожек… и мне на миг сладко представилось, что эта блаженная рябь от улыбки девочки, зашедшей в лужу, радостно распространилась на весь мир со стремительностью ласточки.
Я потом видел эти улыбки в городе у мужчин и женщин, и радовался им, как чуду.
А однажды, вечером, в тот же день, я в кафе потянулся ручкой к улыбке голубоглазой девушки за соседним столиком, и коснулся её, блаженно замерев, и… от растерянности и внезапного чувства стыда, словно я — лунатик и только-только очнулся, робко признался ей в любви. И убежал…

Это выглядело странно и мило, и могло выглядеть ещё страннее, если бы не поправка на мой возраст: словно дурачок признался в любви к девушке и… убежал навсегда.
И бежит, бежит далеко, через город, тёмные улицы с отцветшими фонарями, через дремучие леса и реки… он покинул уже и страну и другие страны, и всё бежит, бежит. И вот он уже на корабле плывёт по синему морю, и белый парус в ночи - словно месяц взошёл среди звёзд.

Я улыбнулся девочке и она мне протянула руку, и пригласила… в лазурь, словно в душу свою, и я блаженным видом лунатика, медленно шагнул в лазурь, в ласковое небо лужицы.
Мы просто стояли в небесах, облаках, и смотрели друг на друга, как маленькие ангелы, тихо взявшись за руки, а под нашими ногами, улыбались солнечные разводные круги, и целовались друг с другом.
Мы это заметили, и, смотря на эти круги, со смехом двигали ножками на одном месте, словно танцуя какой-то небесный, райский, лунатический танец: мы с наслаждением смотрели, как солнечные разводные круги, самозабвенно и страстно целуются у наших ног, целуют наши ноги и солнце, целуют ласточек, облака и отражённую в синеве, небесную листву.

Девочка нагнулась и подняла маленький жёлто-алый лист, похожий на янтарь, который она нашла на берегу моря.
Если закрыть глаза в осеннем парке, то шум листвы и правда напоминает прибой.
Девочка закрыла глаза… и я её поцеловал, на берегу моря.
Когда она снова открыла глаза, то нежно, по-детски охнула (лиловое, долгое цветущее Ооо её губок: с таким выражением женщины стоят у зеркала и красят помадой губы).
В её правой ладошке лежал листик, а в нём, словно в янтаре, было насекомое — божья коровка.
Другими словами, в красно-жёлтом листочке тополя, похожем на сердце, было заключено небесное и крылатое существо.
Я не удержался, и, от красоты живого листочка на ладони девочки, от красоты мира… неожиданно для себя, вновь поцеловал девочку в щёчку.

Она пристально посмотрела на меня, молча, наклонив слегка набок головку, по-женски выдержала паузу и… благодарно улыбнулась, со знанием дела, и тоже, как-то совершенно по-женски, как бы что-то даря мне, навсегда, навеки, за красоту мира, поступка и смелого сердца.
Божья коровка взлетела с ладони, словно алая капелька сердца невесомо затрепетала в воздухе.
Листок, похожий на сердце, дрогнул в ладошке девочки… мы стояли с ней в небесах, в облаках, где-то далеко-далеко от земли.
Мама позвала девочку и она покинула синеву лужицу, по-женски оглянувшись на меня, одною улыбкой своих глаз, цвета крыла ласточки.
А я остался в синеве… один. От полноты сердца, красоты мира, мои губы само собой прошептали вслед девочке и шелесту листвы, и пролетающим в синеве ласточкам: я тебя очень, люблю!
Но я не выговаривал в 4 годика букву «ч», и потому со стороны могло показаться, что я признался в любви осени: я тебя осень, люблю!
А может так оно и было на самом деле.
Это было моё первое, чуточку экзистенциальное признание в любви.