Бабочки в моей голове (история любви)

Я шёл по улице ангелов и думал о любимой.
А может, потому это и была улица ангелов, что я думал о любимой..
Я люблю думать о любимой, и, наверно поэтому, я живу в мире ангелов: мне улыбается травка на ветру, листок клёна приветливо машет мне, словно ладошкой (так умеет только клён: один листочек из всех, вдруг оживёт, словно что-то нежное вспомнив и улыбнётся, помашет чему-то прекрасному в мире, совсем как.. нежный юродивый).
Незнакомка на улице мне порой улыбнётся, совсем как любимая моя, словно сон-лунатик, покинув тело, реял в мире, сквозь листву, перелётных птиц, сквозь незнакомку на улице, и вот, что-то в незнакомке улыбнулось мне, а она и сама не поняла, чему именно.

Догнать бы её, тихо коснуться плеча, а лучше.. поцеловать её в плечо.
Незнакомка обернётся и снова мне улыбнётся, но уже как-то иначе, собой, словно сон любимой уже покинул её.
Но.. боже мой! Карий ветерок её волос развевается над её плечами, как у любимой моей!
Коснуться бы её волос…
Незнакомка с растерянной улыбкой промолвит:

- Добрый день!

Замечаю ладошку незнакомки, прижатую к груди.
Боже, боже.. сиреневые ноготки! Сон, или мысли любимой моей, точно были здесь!
Или ещё, здесь..
Мои губы-лунатики, сами собой произносят вслух: милая..

Незнакомка смущённо улыбается:

- Молодой человек.. мы знакомы?

Ещё более смущённо, я спрашиваю:

- Можно.. поцеловать вашу руку?
Она улыбается одними глазами и протягивает мне ладошку.
Я целую её нежно-нежно и.. плачу, прижимая ладошку к лицу.
Девушка растерянно смотрит на меня, но руку не отнимает от лица

После зардевшейся паузы, облетевшей осенними, багряными мгновениями:

- Молодой человек.. что с вами? Вам плохо?

- Мне хорошо.. нет, вы правы, мне плохо.
Вы так похожи… эти милые руки, каштановые волосы… я, я.. люблю тебя.
Ещё раз целую руку незнакомки и убегаю.
Точнее, убегаю не я, а моя мысль убегает от девушки ко мне, в меня, сквозь меня, дальше, дальше, в сторону солнца и прекрасной аллеи: та самая мысль, которая и представила всё это, в то время как я прошёл мимо незнакомки и сиротливо, из последних сил прильнул рукой к высокому клёну.
Незнакомка ещё раз оглядывается на меня.
Боже.. зачем так искушаешь?

Но я отвлёкся.
Я шёл солнечным утром по улице ангелов (по улице солнца?) и думал о любимой моей, которой уже нет рядом со мной.
Надо мной, между домами уютного дворика, протянут чёрный провод — от столба к столбу —  и на нём висят белые кроссовки, связанные шнурками.
Наверное, забросил какой-то озорник, но выглядит это так райски, блаженно, словно ангел шагает по синеве.
Иду дальше, с улыбкой на устах и в сердце, на мгновение закрыв глаза.
Я люблю так иногда ходить: мир сразу становится чудесным, таинственным, и словно бы ощущаешь ногами движение Земли в космическом пространстве, и губы как-то сами улыбаются, словно они — нежная луна, вращающаяся вокруг головы.
Вот, мне кажется, улыбка словно покинула «день» моего лица и теперь светит где-то там, на другой стороне и я чувствую, как уши мои улыбаются и светятся ало, от счастья. И я улыбаюсь вместе с ними. Милые..
Моя улыбка словно бы нежно гладит моё лицо, и что-то шепчет, как ангел: она знает.. что в любой миг может случиться всё что угодно и я её могу навсегда потерять.

Боже! И всё же.. как сладостно, до мурашек, сознавать это «всё что угодно!».
Я могу встретиться с луной, звездой в созвездии Лиры, с ангелом.. но чаще, я встречаюсь лбом с деревом, или хмурым голосом незнакомки: молодой человек! Осторожней! Смотрите куда идёте!
Стою, обернувшись и открыв глаза: может это был ангел?
Каштановые, дивные волосы… догнать бы его, поцеловать в плечо.
Утро, солнце.. зачем пугать ангелов?
Иду дальше.

Прохожу мимо куста сирени.
Ах.. венчики отцветшей сирени похожи на звёзды, но какие-то уставшие, задумчивые, прищуренные, словно видимые сквозь ресницы. Если бы у звёзд были ресницы..
Карие звёзды.. как глаза у любимой моей.
Поцеловать бы вас, милые..
Подхожу к сирени и целую её.
Тебя наверно, вот так, отцветшую, сонную, никто не целовал, да?
Тебя любят и о тебе вспоминают, только когда ты цветёшь, счастлива и нарядна.

А ты женщина, милая сирень, тебя нужно любить и целовать — всегда!
Всю тебя целовать, милую, везде целовать: на теле женщины не должно быть и сантиметра, который не был бы поцелован любимым.
Если бы раз в год, в августе, на заре, таинственный свет реял в мире и тела женщин — даже сквозь одежду! — были как бы подсвечены в тех местах, где их целовали, то мы бы увидели не так уж и много женщин, у которых буквально каждый сантиметр тела, был бы покрыт поцелуями: было бы много тёмных мест, словно пятен на луне. Это так грустно..
Ах, как же сладко сознавать, что на теле моей любимой, нет такого места, куда бы я её не поцеловал!  — в тот таинственный день в августе, на заре, она бы шла по улице и.. вся светилась. Вся! Словно сотканная из света..
Боже.. как я любил одевать любимую, в мои поцелуи!
Начиная с её милых смуглых ножек — лиловые носочки моих поцелуев!,тёплых, облегающих.., — и поднимаясь всё выше и выше, блаженно выше.. почти что — в рай.
Когда я на лифте еду к любимой, мне кажется я поднимаюсь на небеса..
И порой искренне пугаюсь, когда двери открываются и я вижу.. старушку.

Интересно.. а куда я поцеловал сейчас сирень?
Если бы сирень была женским телом..
Синичка так странно смотрит на меня с ветки, как на развратника.
А может она просто искренне радуется любви между человеком и сиренью.
Запретная любовь..
Возможно, так ангелы смотрят на нашу земную любовь и жаркие ласки, и то, что нам кажется чем-то развратным и грешным.. для ангелов лишь пульсация света, шелест света, сердца.
Как сирень на ветру..

Занятый улыбчивой мыслью, куда же я поцеловал сирень, я случайно заметил в глубине её ветвей, что-то странное.
Пригляделся.. между ветвей, словно сердце, висел бежево-розовый женский ботиночек.
Но самое удивительное было не это: в ботиночке, синичка свила себе гнёздышко.
Так вот почему другая синичка с дерева рядом, так странно смотрела на меня!
Это было так неожиданно, странно и чуточку безумно.. это было прекрасно.
Такой нежный трепет восторга не каждый раз бывает и при созерцании картин Боттичелли, Уотерхауса, или.. писем любимой.
А люди проходят мимо и не видят этого чуда.
Так и мимо рая мы часто проходим в мире, и мимо настоящей любви.. а они рядом, всегда.

Хотя.. не каждому ведь взбредёт в голову, целоваться с отцветшей сиренью.
Может, в таких безрассудных порывах, которые не понимает мозг, и сокрыт подлинный путь к богу и настоящей любви?
Интересно.. какая небесная Золушка, потеряла этот башмачок?
Хм.. какой у него размер? Похож на 37, как у любимой моей: пушкинский размер..
В смысле возраст Пушкина.
Когда я иногда говорю в компании друзей, что у любимой моей, размер её смуглых ножек, самый поэтичный, как.. у Пушкина, то любимая обижается, хоть и с милой улыбкой.
Толкает меня ножкой своей под столом и просит, чтобы я пояснил.
Господи! 37 размер! Словно сердце сирени!
Это знак.. Поцеловать бы этот розовый башмачок..
А если не 37? Какой? 36? 38?
Оглядываюсь на синичку на клёне: смотрит на меня как на развратника..
Мне стыдно синички..

Боже! До чего я дожил в тоске по любимой! Мне стыдно синички!!
Так наверно чувствовал себя Адам, после грехопадения, когда вдруг осознал, что «сир и наг».
Ну да, согласен… поцеловать чужой женский башмачок в ветвях сирени, это перебор. Даже любимая не одобрила бы этого.
Что я говорю! Даже..
А если.. просто коснуться? Ведь 37 размер!! Пушкин! Любимая!!

Нет.. нужно издать закон, пусть и негласный: если любимая уходит от мужчины, то обязательно, — обязательно!!,иначе.. в тюрьму!! На луну!!. — она должна оставить несчастному возлюбленному, хотя бы одну пару своих ботиночек… да даже один, ботиночек!
И футболочку… — ах, зелёненькую!, — и расчёску, и зубную щётку, и бокальчик для чая и чёлочки тёмные, милые, и белые носочки и трусики, тоже, белые, как цветы яблони по весне.. милые, родные..
И вот, соберу я все эти драгоценности сердца на своей одинокой вечерней постели, встану на колени перед постелью и обниму их и.. заплачу, навзрыд.
Я бы спал с ними каждую ночь.. тихо сходя с ума.

Сойти с ума ведь тоже можно по разному: в аду, в кромешном одиночестве и тоске по любимой.
А можно и в раю.. (в аду есть чудесные островки-полянки с цветами незабудок и флоксов, с сиренью по центру: что-то вроде Древа Любви и Жизни: воспоминаний..), целуя голубой голосок милого почерка любимой в письме, целуя нежный запах её одежды, касаясь её вещей, словно милых теней..
Если бы я умел писать стихи, я бы написал очень странную и прекрасную поэму об Орфее.
Когда я ночью лежу в постели и смотрю в потолок, думая о любимой, странные мысли роятся в голове, словно голова моя чуточку светится, а мысли, как мотыльки, так и мерцают, мерцают, нет нет да коснутся крылом лица, и тогда я закрою его руками и тихо заплачу: мысли о любимой..
Господи.. постель уже не пахнет любимой! Подушка.. пахнет подушкой, а не её милыми волосами. Словно вещи сходят с ума и утрачивают бога.
Постель, как пустое письмо.. с дрожащей рукой моей.
Вспоминаю последнее письмо от любимой, ровно в полночь. Боже.. такого романтического письма не писал ещё никто при расставании. До слёз. Такое чуткое, нежное, неземное.. словно из романа Тургенева, Пушкина.
Глажу озябшую тишину постели и думаю о любимой: нет, это несправедливо. Стирку придумали — садисты и демоны.
Думаю о том, как вещи любимой стираются, крутятся в машинке и с ними словно крутится и моё сердце, смотря на грустный мир из «иллюминатора», словно мы в космосе, летим куда-то на луну.
Запахи, милые запахи любимой, исчезают из мира, облетают, как осенью, листва. Самые разные, сладкие запахи любимой… целый сад запахов!
Когда мне не спится, я с наслаждением представляю.. как я медленно, с наслаждением, руками стираю вещи любимой в ванной. Мои руки, лиловые от горячей воды, словно обнажённая Афродита выходят из пены, и снова пропадает в ней, не жалея покидать это тёплое счастье. Словно Афродита купается, нежится с любимым своим при свете луны..
В мыслях своих я выключаю свет в ванной и стираю в темноте, нежно-нежно, целуя вещи любимой и пену на руках..
Засыпаю с блаженной улыбкой на устах и тихо шепчу:
Боже.. сделай так, чтобы когда я умру, то по ночам в раю, стоя в асфоделиевых цветах, я стирал бы милые вещи любимой!

Ах.. и простые цветы и листва на земле, счастливей меня: они могут прижаться лицом к милым ботиночкам любимой, поцеловать их даже, тайно.
Простой нищий на паперти церковной — несравненно богаче меня, богаче всех людей в мире: он может слышать голосок любимой, когда она проходит мимо, может ощущать её милых запах…
Вот бы проснуться хоть раз в теле такого нищего и протянуться вслед за любимой, целуя самые следы её на паперти..
А мысли ночные не унимаются. Мотыльки летают вокруг головы, заполняют комнату. Я даже слышу в тишине комнаты, как они касаются крыльями тёмных окон: им тесно, тесно!! Они рвутся к любимой..
Лежу в постели и улыбаюсь потолку и мотылькам: вот сел на ладошку мою один и задышал сизыми крылышками..

И какой поэт придумал реинкарнацию? Или влюблённый с разбитым сердцем?
Вот бы.. все эти жизни в грядущем, переселить в одну, сегодняшнюю. Ничего что будет тесно. В аду любви не бывает иначе. Просто по месяцу. Зачем мне все года? А остальное, на сдачу, царскую, я отдам.. нищему на паперти. Пускай будет в следующий жизни музыкантом, поэтом, богачом..
Вначале я бы хотел стать... наволочкой в постели любимой. Хочу прижаться к её милому лицу… и так на недельку.
Я как-то видел, любимая так сладко спала, что чуточку «пустила» слюнку на наволочку из приоткрытых губок.
Боже, как я завидую теперь этой наволочке..
Хочу стать полом, по которому она идёт босиком к постели перед сном, хочу стать чашечкой чая, с которого она по утрам пьёт зелёный чай.
Хочу стать парикмахером и нежно касаться её волос, тайно дыша ими (меня бы выгнали через пару дней.. почему через пару? Что я там собираюсь делать без любимой? Стричь чужих женщин? Какой бред.. настоящий бред в аду любви. Сразу бы и выгнали. Любимая влепила бы мне пощёчину.. а я бы нежно улыбаясь, приложил ладошку к своей щеке: любимая моя коснулась!).
Хочу стать ласковым кавказцем, который продаёт ей на рынке картошку и помидоры.
Хочу стать.. — ах! и зачем тогда рай? — мастером по шугарингу.
Хочу, хочу, хочу..
Так это и без реинкарнации возможно. Всего-то и надо.. сменить пол, отрастить волосы.
Любимая меня не узнает. Простая сибирячка, под метр 90, русалковолосая, с кадыком и голубыми влюблёнными глазами..
Чего только не сделаешь ради любимой!
Идеально, конечно, было бы стать просто её милым платьем. Укрыть её в своих нежных, лазурных объятиях, словно  крыльями, вместе с ветерком непрестанно целуя её ножки, грудь и плечи..
Но для этого нужно сначала родиться льном, где-нибудь в Индии, на склоне прекрасной горы, возле деревеньки с таинственным названием: Мэйн тумсэ пьяр картха хун..

В средневековой Испании было чудесное слово — симпатия.
Но оно имело иное значение, чем сейчас. Мистическое: волю вещей друг к другу..
В вещах есть своя душа, это поняли влюблённые, раньше мистиков, и учёные однажды поймут это.. какой-нибудь влюблённый учёный, с разбитым сердцем.
Есть вечная любовь. Она древнее души и даже древнее мира: есть трепетный союз двоих, любивших ещё до рождения.
Вот цветёт простая сирень. Возле неё однажды встретились мужчина и женщина.
Где была душа ребёнка, который у них родится?
Быть может.. в этой сирени. И Женщина, прижимая к груди веточку сирени и нежно улыбаясь, чуточку прижимала уже и душу своего ребёночка, не ведая того.

У меня и любимой, нет ребёнка.
Но иногда.. когда я вижу апрельскую травку на ветру, я улыбаюсь с нежной грустью и останавливаюсь: быть может это наш ребёнок?
Порой я опускаюсь к травке, становясь на колени, и тихо глажу её, к удивлению прохожих.
А ребёнок идёт с родителями и улыбается мне: он всё понимает, милый, он видит сердцем..
А иногда, в вечернем августовском парке, когда идёт дождь, я протягиваю руку чуть вбок и словно беру его за руку, и так мы с ним вместе идём по парку, по солнечным лужам и говорим о его милой маме: удивительной женщине, с глазами, цвета крыла ласточки.
Дождик поднимает на меня своё голубоглазое личико, и о чём-то спрашивает, показывая на сирень..
Я улыбаюсь и рассказываю ему историю знакомства с самой удивительной женщиной на земле.
Ручонка дождика в моей руке, такая тёплая, доверчивая, прозрачная, как у ангела..

А бывает, из дерева, в котором дремала частичка души какого-нибудь поэта, делают музыкальный инструмент.
Он особенный. В нём поёт душа былых веков. Главное.. о чём, поёт.
Я любил по вечерам играть для любимой на гитаре, читая свои стихи или Есенина.
Казалось, ей признаётся в любви, по привычке — редкий вид спиритуалистического сомнамбулизма, — поэт 19 века.
Шелест листвы прекрасного дерева признаётся в любви..
Интересно.. частичка души кого, была в том дереве, из которого была сделана гитара?
А вдруг.. в чистилище дремлющего существования одинокого дерева, росшего на краю города, вдали от людей, у оврага, была заточена частичка души.. жестокого убийцы, маньяка?
Ну что же. Свой любовью и лаской, прижимая гитару к груди, пропуская сквозь неё нежность и любовь, я и любимая, искупили его грехи, очистили душу и она вновь стала ангелом: красотой мелодии, любви.
Я и ангел пели по вечерам для любимой возле окна..

Мне часто снится, как вещи любимой, ночью, словно лунатики, тихо приподнимаются со своих мест, открываются шкафчики, словно сами собой.. как при полтергейсте, и.. милые белые трусики, носочки, футболочка зелёненькая, ботиночки, платье синее.. пролетая над постелью со спящей возлюбленной моей, вылетают в окно, и словно нежные ведьмы, летят над городом, парками, реками тёмными, летят из Москвы в мой город.. встречая на пути удивительных птиц, летящих на юг.
И вот я иду по улице ангелов и думаю о любимой.
Слева от меня, уютный закуток дворика, с прекрасным и высоким клёном (в нём вполне могла жить частичка души Есенина), а под ним — синие качели.
Они тихо раскачиваются, словно сами собой, а не от ветерка: невидимый ангел раскачивается?
Или ребёнок-дождь? Всё может быть в этом грустном мире.
А может, Цветаева тихо раскачивает моего ребёнка и любимой, напевая ему стихи.

Недалеко от качелей, протянуты верёвки между железными турниками и на них развешана мужская голубая рубашка, синие джинсы, лиловое женское платье: во всём этом сквозит такое невесомое счастье..
Рубашка раскинула свои синие руки, в разные стороны, как для объятий — всего мира, или просто, для любимой, в которой сосредоточен целый мир.
А лиловое платьице на ветерке так трепетно волнуется.. Оно счастливо и влюблено! Это сразу видно.
Словно девушка была так рада встрече, что на миг, от счастья — чтобы его перенести! — закрыла глаза и растворилась в воспоминаниях нежности и любви, она не заметила, как её тело ласково исчезло, и её платье стало сплошным лиловым сердцем, трепещущим в синеве, приподнявшись над землёй.

На клёне сидела синичка и пела, и её пение словно бы тоже участвовало в красоте происходящего.
Накрапывал дождик.
Я помахал ладошкой невидимой Цветаевой, взял дождик за руку и пошёл с ним по улице ангелов, говоря с ним о его удивительной маме, с удивительными глазами, цвета крыла ласточки.
Дождик так ласково и прозрачно сжимал мою руку своей тёплой ладошкой..
Моё лицо было мокрым от дождя и на нём не было заметно слёз.