О душе и покое (зарисовка)

Едва ли в мировой драматургии есть более пронзительное начало, чем в одноактной маленькой пьесе Платонова Голос отца: Зачем ты умер, отец?
Это говорит гг, стоя у могилы папы.
Есть в этом вопросе что-то апокалиптическое даже: такой вопрос мог быть задан богу.
В этом вопросе, напряжения и драмы больше, чем в известном, на самом деле, детском, вопросе Гамлета о «Том свете».
Эту пьесу и слова Платонова, я вспоминаю часто.. когда приезжаю на кладбище к папе.
Сегодня я был на кладбище. Приехал убраться, покрасить оградку.
В депрессивном состоянии, с паническими атаками, на  кладбище всё видится иначе, даже забавно, по своему (у Дельвига, друга Пушкина, было 50 оттенков слова — забавно).

Пришёл в избушку какую-то, где выдают инвентарь: нужны были грабли.
Потом нужно было расписаться в журнале, фамилию поставить.
Вот тут меня и накрыло слегка..
Как-то жутко было ставить свою фамилию, в перечне мрачном, как на страшном суде, в обгоревшем свитке грешников, свою фамилию.
Я задумался и глянул на девушку, «заведующую». Словно забыл свою фамилию или.. готовлю дерзкий план похищения граблей.
В итоге улыбнулся ей, как ангелу, и написал фамилию: Есенин.
Боже, какое беспричинное счастье порой может пронзить человека на кладбище..
Улыбался, как ребёнок.
И только спустя пару секунд спохватился: а ведь Есенин кончил плохо..
В одной интернет магазине книжном, при получении книги, нужно расписаться на листике.
Я всегда расписываюсь разными фамилиями: Платонов, Шелли, Байрон, Пушкин..

На кладбище, возле церковки, встретил чудесных собак.
Не знаю как их описать.. они сильно отличаются от простых бездомных собак.
Должно быть, так будут выглядеть души в конце света. Нет, не просто души, а те несчастные, но трепетные души, которых забудут на тлеющей земле, несущейся в мировом пространстве среди дотлевающих звёзд (сама земля станет как комета и косматая звезда), после конца света, когда одних возьмут в рай, а других, в ад.
Эти собаки похожи на юродивых ангелов, заросших грустью.
Если бы художник Левитан смог перевести тихую печаль природы на язык изображения собак, то вышло бы похоже.
А ещё они чем-то похожи на бурлаков на Волге..
Люблю кладбищенских собак..
Порой встану перед ними на колени и.. не то глажу их, не то молюсь им. О них же милых: кто ещё помолится о них?
А тут, поднял руку к собаке, поприветствовать: привет, друг!
А собака рыжая, как от убийцы опасного шуганулась от меня, по привычке.
И так больно стало на сердце..
Потом собака посмотрела в мои глаза, всё поняла, что я свой, и кротко так подошла ко мне, упёршись тёплой мордочкой к колени..
Иду к папе. Грабли на плече, собака рядом со мной семенит.
Глянул на тень свою и собаки.. и ахнул, и улыбнулся: словно с косой тень идёт, а рядом с ней бежит… крыло, и то пришивается к моему плечу, то отстаёт как ребёнок.
Тень хвоста у собак, его изгиб улыбающийся, и правда похож на крыло..

В детстве, когда бывал на кладбище, то любил находить в могилках те или иные закономерности, узоры смыслов тайных. Так, игра кроткая детства.
А сегодня, идя к могилке папы, стал замечать по бокам дорожки, могилки парные, старые уже, или не очень: умер любимый, и через год или два умерла и она, возлюбленная. Или наоборот..
Значит так больно было без любимого человека, что жизнь отказывалась жить долго без него..
И такая грусть от этой мысли, и.. одновременно, такой свет в груди. Свет любви. Словно это ангелы тут лежат. Как два крыла..
А у крыльев есть лица.. так странно, чудесно, как во сне.

Пришёл к папе..
Вздохнул и оглядел зазеленевшие верхушки деревьев.
На этом месте я стоял когда -то давно, девятилетним мальчиком. Сеялся тихий снежок на тёмные ветки.
Мама, с левой стороны, убивалась и плакала, а я стоял и смотрел на просветы синевы в облаках и на тёмные ветки и на пение синичек.. и улыбнулся, бог знает чему, словно рай и жизнь сбылись уже тут, наверху. Не хотелось смотреть вниз, хотелось наоборот всем сказать: посмотрите наверх! Там рай! там нет горя.. и слёз. Мама! Мамочка! Посмотри наверх!

Убрал граблями траву и стал красить оградку.
Так ласково шумит листва на кладбище возле родных могилок..
Словно хочет сказать что-то: смерти нет..
А когда в парке сидишь возле дерева и думаешь о смуглом ангеле, чью любовь ты потерял навсегда, то листва словно робко шепчет: жизни нет..
Стал красить оградку, и осознал с улыбкой, что я на кладбище становлюсь чуточку буддистом.
Болью сердце сжималось  (или наоборот: сердце, болью сжималось), когда я видел, как в липкую ночь краски попадали жучки или паучки и замирали как распятые в муке.
Кого то освобождал, кого-то.. видя, что его уже не спасёшь, а лишь продлишь мучения, закрашивал быстро, и с дрожью светлых слёз на глазах.
Становилась стыдно.. и я макал в чёрную краску палец и касался своего лица, словно бы сопричащаясь боли жучка.
К концу покраски, у меня, как у радостного индейца, носик и щёки были в полосках краски.
Сколько я спас жучков! Как я с ними разговаривал: ну куда ты бежишь, дурачок! Тут краска!! Брал дурачка и относил его в руке подальше, и опускал в траву.
Если кто-то наблюдал за мной.. наверно подумал, что я идиот.

Рядом со мной летала какое то фиолетовое существо. Не знаю кто это. По форме, что то похожее на бражника, и на шмеля одновременно. Маленькая колибри..
Я слегка боялся её и когда она подлетала ко мне, те рука с кисточкой делала движения, словно я крещу её. Или его.
Не знаю, смотрел ли кто-то на меня со стороны.. Наверно было забавное зрелище.
А как волшебно поют птицы на кладбище! Так слепые поют только на паперти или в переходах босховских.
Пение соловья, перед простым пением кладбищенской синички (как звучит, а? И Кинг позавидует), кажется таким забавным, словно.. пьяный Шаляпин поёт в дУше.
Сев в травку передохнуть, я спросил у синички: синичка синичка, сколько мне жить осталось? ( у кукушки я никогда не спрашиваю).
И синичка закачалась на своих радостных качельках поскрипывающих, как радостный сумасшедший, которому кажется что он на качелях возносится на небо или общается с ангелами.
Боже, как разогналась синичка! Я даже взмолился: погоди, милая! Хватит» Пощади! Уже приближаешься к 300-м годам!

Уходя от могилки, я вспомнил старый русский обычай, в котором есть что-то орфеево: нельзя оглядываться.
На могилку папы я не оглянулся. Но посмотрел на выходе к дорожке, на ветки и синичек.
Синичек не было видно. Пели словно сами деревья.
Подходя к избушке, меня встретила рыжая собака и улыбнулась хвостом.
Поставил грабли на место. Девушка говорит: вычёркивайте себя..
Я не сразу понял о чём она, думая как обычно о чём то своём.
Подошёл к журналу, довольно жуткому (мне вдруг стало интересно: а есть ли закономерность какая то? Узнать бы через год, кто жив из списка, а кто нет. И есть ли связь с номером или порядком и.. тем, что они взяли: грабли, лопаты, тяпки, веники..).
И тут меня накрыло ещё раз: я забыл какой фамилией я подписался!!!
Я листал журнал и искал.. себя, как грешник, среди живых и воскресших.
Но я не знал, кто я! Что я? Листал журнал вперёд и назад, искал знакомые фамилии: Платонов? Есенин? Шелли? ( и тут же улыбчивая мысль: ну какой к чёрту Шелли на русском кладбище!?), Маяковский? Пушкин? Бодлер?
И тут я нашёл бледные, уставшие чернила, голубоглазый почерк свой: Есенин..
И с чувством странного счастья, вычеркнул фамилию.
Рыжая собака стояла рядом и встречала меня так радостно, как ангелы быть может не встречают на небесах.