Джон Бэнвилл: «Отмечается рост инфантилизма»

Лауреат Букеровской премии о том, почему его тошнит от повторного чтения собственных книг, об отказе от псевдонима для своих детективов и о новой волне ирландских романов.

Джону Бэнвиллу 76, он написал 26 книг, включая семь детективов под псевдонимом Бенджамина Блэка . События его последнего романа «Сингулярности» ( The Singularities ) происходят в параллельной реальности, находящейся во власти греческого бога, и это продолжение романа «Бесконечности» ( The Infinities , 2009) о персонажах его предыдущих книг, в частности, о Фредди Монтгомери, рассказчике-убийце из  «Улик» (1989). Бэнвилл родился и вырос в Уэксфорде, и когда в 2005 году он удостоился Букеровской премии за книгу «Море» , в том году, который считается одним из самых значимых в истории награды, то он сказал: «приятно видеть победу искусства». Давая интервью через «Zoom» и находясь дома, в пригороде Дублина, в Хоуте, он объяснил, что «лишь развлекался и старался поиздеваться над людьми – и преуспел».

Что подвигло Вас обратиться к своим ранним романам в «Сингулярностях»?

Чем дольше я писал книгу, тем больше понимал, что это конец. Я вполне уверен, что больше не напишу такую книгу. В ней есть отсылки практически ко всем моим романам; как и ко многим писателям, чьи работы я любил всё это время. Она оканчивается словом «точка», и я не представляю, что смогу ещё раз создать нечто подобное. Я имею в виду, что писал её пять-шесть лет и уже стар. Я продолжу писать авантюрные детективы – на них уходит четыре-пять месяцев, – но я не напишу ещё одну книгу, такую же содержательно плотную, полную аллюзий или, даже, иллюзий.

Почему не детективные романы писать сложнее?

У детективов есть множество опорных точек: само преступление, персонажи, мотивы, диалоги, сюжет. Есть вещи, которые не применимы к моим не детективным романам, а их все, вероятно, можно объединить в одну огромную книгу – и я подозреваю, что они и есть одна книга, которую все эти годы я пытался упорядочить. Я пытаюсь передать ощущение того, как выглядит поверхность мира, какая она на ощупь, на вкус, как пахнет. Мне не интересно писать о вещах; я стремлюсь написать саму вещь. В каждом романе есть какие-то глубокие соображения или моменты музыки, когда я думаю: да, работа того стоила. Но в основном, всё, что я вижу, – это ошибки. Меня буквально тошнит при перечитывании своих книг; я ненавижу это.

И всё же, в «Сингулярностях» Вы именно это и делаете.

Да, но я ничего этого не читаю! Помню, я писал сиквел к одному из детективов, мне нужно было обратиться к первой книге и я не мог себя заставить, пока до меня не дошло, что можно послушать аудиокнигу. У меня бессонница, и слушал я поздно ночью, в темноте, голос, что говорил со мной. Это позволило занять объективную позицию, и именно поэтому я и покончил с Бенджамином Блэком. Я подумал: «Эта книга не так уж и плоха. Почему я прячусь за псевдонимом?»

Что привлекает Вас в таких словах как «утрешний» (matutinal) и «этовость» (haecceity)?

Английский язык прекрасен. Он безмерно богат и грязен, наполнен влиянием стольких культур, и этим я упиваюсь. Люди говорят, что им приходится обращаться к словарю. Это такая большая проблема? Словарь – одна из самых драгоценных вещей в вашем доме. Нужно благодарить, что у вас появился повод, обратиться к нему. И отвечаю им: «Спорю, что когда вы пошли смотреть одно слово, то наткнулись ещё на четыре-пять новых. А вот и польза! Я оказал вам услугу!»

Как изменилась культура литературы с 1970-х, когда Вы только начали писать?

Так всегда говорят старые чудаки, но кажется, что отмечается рост инфантилизма. В период моей зрелости для сравнительно большого количества людей, выход нового романа Айрис Мёрдок или новой книги стихов Роберта Лоуэлла было целым событием, которого они с нетерпением ждали. Сегодня же мы не хотим сложных книг. Друг как-то сказал мне: «Ты видишь предположительно взрослых людей, которые едут в поезде и бесстыже читают «Гарри Поттера» ; они должны читать взрослые книги, а не детские книжки!» В детстве, только начав читать, конечно, я хотел сбежать из маленького городка, где жил. Но обнаружил, что побег,предоставляемый искусством, не даёт убежать прочь от мира, но п о направлению к миру другому, безгранично широкому – в жизнь.

Что Вы думаете о молодом поколении ирландских писателей?

Помню, как-то в молодости я спорил с Джорджем Стайнером на тему эссе, в котором он написал, будто старики не читают беллетристику. Ну, я старик и беллетристику я особо не читаю; чего бы в ней не было, мне оно больше не нужно. Беллетристы Ирландии, кажется, теперь пишут о своей актуальной жизни и жизни своих друзей. Ничего подобного не было в моём поколении; нам было интересно, что такое люди, что они делают. В своих не детективных романах мне без разницы, кто что делает; я исследую поэтические возможности языка и пытаюсь обратиться к вопросу существования.

Знаете, недавно мне сказали: «Полагаю, ты же напишешь свой роман о ковиде, Джон?» И я ответил: «Определенно нет, и надеюсь, никто другой тоже». Искусство беллетристики не в том, чтобы описывать события времени. Это возможно, но это не цель, а цель её - мир вообразить; она не должна стать объективным отчётом. Друг недавно спросил меня: «В "Сингулярностях" есть парень, который выбрался из тюрьмы, но не был ли он уже на свободе в твоих прошлых книгах?» И я ответил: «Это выдумка! Я могу творить, что захочу!»

Что Вы читаете в последнее время?

«Посмертные страницы клуба рукописей» ( The Posthumous Papers of the Manuscripts Club ) Кристофера де Хэмела ; красивая книга о рукописях. Он очень серьёзный учёный, но пишет поразительно легко, с восхитительной непосредственностью.

Какая книга впервые вдохновила Вас стать писателем?

Когда мне было около 13, моя сестра подарила мне  «Дублинцев» Джеймса Джойса . Внезапно я для себя открыл, что беллетристика может рассказывать о сути жизни: ни басни о диком западе, ни детективные истории, ни истории об английских мальчиках-проказниках. Всё своё отрочество я писал отвратительные имитации историй оттуда. Думаю, это лучшая книга Джойса: для парнишки писать с такой стабильностью, четкостью, элегантностью и мудростью - нечто экстраординарное. Есть байка о старом дублинце, который приехал к нему в Париж в конце его жизни и сказал: «Знаешь, Джимми, я брался за "Улисса" и за что-то-там-"Уэйк Финнеганов" , но лучшая твоя книга — "Дублинцы"»; а Джойс ответил: «Согласен». Действительно это так или нет, но мне нравится.

Энтони Камминс (Anthony Cummins)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ