Прыжки сквозь время с Урсулой Ле Гуин

Автор: Мэдди Крам

Автор научно-фантастических романов делится своими мыслями об Амазоне, Всемирном конвенте научной фантастики и ограничениях, которые несут в себе антиутопии.

В романе, датированном 1966 годом, Урсула Ле Гуин описала маленький приборчик – размером с контейнер для обеда – который позволяет владельцу в одно мгновение связаться с кем-то, находящимся очень далеко от него, даже на другой планете. И хотя ансибл еще не существует в реальности, мы постоянно работаем над ускорением доставки электронной информации пользователям, находящимся далеко от нас.

Тот факт, что Ле Гуин смогла вообще придумать такую технологию десятки лет назад говорит о могуществе ее воображения. “Нужно двигаться в ногу со временем”, - сказала Ле Гуин во время телефонного интервью изданию Huffington Post, уточнив, что некоторые радикальные концепции, о которых она написала в 90-х годах 20го века, не пришли бы ей в голову в то время, когда она только начинала свой писательский путь.

Хотя Ле Гуин прославилась как романист-феминистка и поэтесса, использующая выдуманные миры для критики гендерных норм, она признает, что достаточно медленно формировала свои взгляды. В конце концов, она выросла на твердой НФ, написанной мужчинами – физиками и инженерами. Это были отличные книги, и прошлогодний “Марсианин” очень похож на них, но они были далеки от ее интересов, сосредоточенных на социальных науках, антропологии и религии.

Во время телефонного интервью (телефон – это своего рода прото-ансибл) журналист и автор обсудили развитие феминистических взглядов автора, ее мысли о премии Хьюго этого года и беспокойство по поводу Амазона. Высказывания Урсулы Ле Гуин были наполнены тем неподражаемым юмором, который присутствует во многих ее работах.

Хотелось бы немного поговорить о Ваших более поздних произведениях. В истории “Взросление в Кархайде”, написанной в 90х годах, вы возвращаетесь в мир, созданный в романе “Левая рука Тьмы”, но уделяете больше внимания сексуальности персонажей. Почему Вы решили сделать это десятки лет спустя после создания мира?

В целом, научная фантастика не касалась секса. В те времена упоминание о сексуальности гетенианцев выглядело бы очень странно. Роман был опубликован в конце 1960-х годов, и хотя это время было достаточно свободным, литература не подтянулась до этого уровня. Идеи о том, что пол можно менять тогда даже не обсуждались. В то время произведение, показывающее тип сексуальности, отличающейся от человеческой – использующее идею периодов сексуальной активности, что-то вроде течки у животных – заклеймили бы как порнографическое. Так получилось, что в 90-х я смогла написать то, о чем не заикнулась бы, и даже не подумала, в 60-х. Нужно идти в ногу со временем.

В более поздней истории, “День рождения мира”, Вы создали женский персонаж по имени Бог. Элементы этой истории, в своем роде, являются гораздо более феминистическими, чем Ваши более ранние книги. Почему?

Мои феминистические взгляды развивались медленно. До меня много людей писали феминистскую прозу, но я предпочла неторопливый и тщательный подход. Это не размахивание флагом, это просто восстановление равновесия, которое отсутствовало в литературе. Литература в те времена была преимущественно мужской, и замкнутой на мужчинах. Если сравнить – то можно было прыгать на одной ножке, или идти на двух ногах, и я выбрала последнее.

Кстати, об этом аспекте. Следили ли Вы за спорами вокруг Конвента научной фантастики и Премии Хьюго в этом году?

О, да. Можно ли не следить за чем-то столь странным? Эти “Грустные щенята”. Я думаю, им просто хотелось устроить отличный скандал, которые всегда удавались в сфере научной фантастики. Все кричат и оскорбляют друг друга. [Смеется]. Видимо это окончилось ничем. Похоже, что конвент прошел очень хорошо. Люди, на которых они нападали, решили не отбиваться в ответ; они просто продолжили делать свое дело. Еще очень большое влияние оказал Джордж Мартин. Он сказал: “Да хватит вам, прекращайте воевать”.

Вы были удивлены тем, что подобные волнения вообще произошли в 2015 году?

Нет, нет, нет. Всегда найдется какой-нибудь парень, чувствующий себя беззащитным. Это жизнь.

Полагаю, это очень созвучно основным темам Ваших романов – боязнь разницы между полами. Как Вы думаете, этот страх сходит на нет?

Он всегда существовал. В научной фантастике всегда был кружок этаких ретроградов. Людей, которые хотят, чтобы наука представляла из себя то, что они называют точными науками. А люди чтобы все были белыми мужчинами. И почему-то они утверждают что: “Так веселее!”. Возможно, для вас, ребята, это так и есть. В конце концов, какое-то время научная фантастика была чем-то вроде игрушечного набора юного инженера.

На Ваши работы большое влияние оказывали общественные науки, антропология, религия. Оказывала ли на Вас влияние так называемая твердая научная фантастика?

В этом стиле были написаны отличные произведения в 30-х, 40-х, 50-х годах, как раз, когда я росла. Конечно же, я их читала. Существуют великолепные короткие истории, написанные исключительно в данной традиции. Но дело в том, что времена меняются, и нельзя постоянно писать в одном и том же стиле, потому что в таком случае начинается застой.

Наряду с писателями, работающими в других направлениях, некоторые авторы научно-фантастических произведений стали большее внимание уделять политическим вопросам, используя фантастику для подчеркивания проблем общества. Каково Ваше мнение по поводу политической фантастики?

Это довольно сложный вопрос. Не хотелось бы давать уклончивых ответов. Я расскажу о своем собственном опыте. Я считаю, что чем менее выражена политическая позиция в произведении, чем меньше оно направлено на какую-либо конкретную проблему, тем более эффективным оно может быть. Это вопрос оформления идеи. Это даже вопрос не столько идеи, сколько работы над той темой, которая трогает вас, работы от всей души. Я думаю, что поучительные истории и романы даже рядом не находятся по эффективности воздействия на читателя, с романами, написанными от души.

Личное – это политическое. Это давний девиз феминистического движения. Но это также означает, что если вы политизируете свою работу, вы сужаете фокус. Воздействие может быть очень сильным некоторое время или на некоторых людей. Но других людей это отпугнет, а через десять лет и вовсе ничего значить не будет. Я не хочу сказать, что наличие идеи, и использование литературы для донесения этой идеи для людей – это неправильно. Я только пытаюсь сказать, что это не та вещь, на которую мне бы хотелось тратить свое время.

Есть такие книги как, например, “Хижина дяди Тома”. Линкольн сказал Гарриет Бичер-Стоу: “Вы – та маленькая леди, которая начала Гражданскую войну”. Книга поучительна, но она также написана от всей души. Бичер-Стоу всем сердцем чувствовала, что неправильно иметь рабов и делать других людей рабами. И это душевное волнение можно почувствовать даже через многие годы. Это пример книги, которая, даже неся в себе поучительную идею, трогает что-то глубоко внутри.

Я прочла рецензию, которую Вы написали на антиутопию “On Such a Full Sea”, где Вы определили антиутопию как ограниченный жанр. Почему Вы так думаете?

[Смеется] Ну, антиутопии ограничены по сути своей. Они рассказывают об определенном типе мира. В последнее время было издано огромное количество антиутопий. Можно открыть книгу и сказать: “О нет, только не это! Мы снова находимся в мире, где всё умирает”. Это скучно!

А есть у Вас идеи, почему антиутопии приобрели такую широкую популярность?

Нет, никаких. Полагаю, что есть какая-то связь с ужасами, книгами про зомби и тому подобными вещами. Эти люди чего-то боятся, поэтому им хочется почитать что-то такое, где они могут пугаться без всяких реальных на то оснований. Что-то вроде игры в испуг вместо реального испуга. Я такое не читаю. Я никогда не могла читать ужасы, поэтому я не знаю, почему люди делают то, что они делают. И некоторые хорошие писатели пишут такие произведения, например, Чайна Мьевилль.

Так какие книги Вы любите? Я где-то читала, что Вы проводите границу между книгами, которые западают Вам в голову и теми, которые входят в плоть и кровь.

Интересно, что я имела в виду? Конечно, те книги, которые вы прочтете раньше, лет до 20, и которые полюбите, станут частью вас. Даже если вы не сможете прочесть их потом, определенные книги оказали влияние на то, какими вы стали. Все те, кто много читает, несут в себе частичку этих книг. Очень трудно говорить о влиянии, которое оказывают эти книги, потому что они сидят глубоко внутри. Это примерно также как говорить о том, каково было влияние на вас вашего отца или матери. Как можно это выразить? Вы с этим выросли. Как видите, я даю уклончивые ответы на вопросы о любимых книгах. Какое значение имеет, что мне нравится?

В таком случае, может, стоит спросить о том, что Вам нравится читать? Вы как-то сказали, что обеспокоены тем, что уходят в забвение такие писатели как Грейс Пейли. Есть ли другие женщины-писатели, которые, как Вы считаете, заслуживают большего признания?

Стоит обеспокоиться судьбой всех женщин-писательниц. Призы уходят, главным образом, мужчинам, даже если судьями являются женщины. В наше время награды очень важны; в книжных магазинах целые полки отводят книгам, которые завоевали какие-либо награды. Если у вас нет наград, ваша книга никогда не появится на этих полках. Списки книг для чтения в высших учебных заведениях, в основном, состоят из произведений, написанных мужчинами. Существует тенденция убирать из этих списков произведения, написанные женщинами, практически сразу после смерти автора. И это именно то, чего я боюсь в отношении книг Грейс, чьи работы и без того не входили в списки бестселлеров. Просто любой, кто ценит хорошую прозу, читает Грейс Пейли и говорит: “Это потрясающе!”. Нет никого, похожего на нее, и это тоже проблема для писателя. Невозможно сравнить ее с каким-либо известным писателем-мужчиной, потому что нет мужчин, которые написали бы что-то подобное. И женщин таких, кстати, я тоже не знаю.

В целом, это такое общее беспокойство с моей стороны по поводу женщин-авторов, включая и себя. Мы счастливо живем свою жизнь, а потом “бац!” – и твои работы обнаруживают только 50 лет спустя.

К слову о наградах, я слышала Вашу прекрасную речь об Амазоне на “Национальной книжной премии” в прошлом году. Вы начали речь словами “Настают тяжелые времена”. Есть ли у Вас какие-либо прогнозы о будущем книгоиздательства и книготорговли, если условия не изменятся?

Сейчас все очень зыбко и неопределенно. И это состояние уже продолжается какое-то время. Не думаю, что у кого-то вообще есть представление о том, в каком направлении все идет. Очень важно не позволить какой-либо организации – например, корпорации, поскольку многое сейчас решают корпорации – захватить контроль над этим процессом. Очень плохо, когда государство контролирует книжное дело, и контроль корпорации ничем не лучше.

Но мы наверное решим вопрос работы с электронными книгами. Надеюсь, авторские права сохранятся, а пиратство не будет таким обычным и безнаказанным делом. Пиратствовать легко, а наше правительство не обеспечивает должной защиты авторских прав. Но я не знаю, в каком направлении повернет эта деятельность в будущем.

Должен быть какой-то способ накормить автора. Это примерно как дать каждому бесплатный автомобиль, но без бензина. За девизом “Информация должна быть бесплатной” стоит много идеализма. Также за ним много самообмана или лжи, поскольку люди, которые поддерживают его, черпают средства из рекламы, а она не бесплатна, и они получают прибыль. Так что, чудесного рая для хиппи не получается.

Вы говорили, что реализм – это взрослая форма литературы, и в этом может заключаться ее слабость. Как Вы думаете, может ли более ребяческий подход принести пользу взрослой литературе?

Это очень сложно. Ребячество – это не то, что мы рассчитываем увидеть во взрослой литературе. Этого даже в детской литературе не нужно.

Реализм и художественная литература все больше и больше пересекаются. Это здорово, потому что это оживляет реализм – ведь он может стать ужасно тяжеловесным и мрачным. Но и фантазия может улететь, как воздушный шарик. Когда они совмещаются, когда фантазии реалистичны в деталях, тогда мы получаем самые лучшие произведения, и мне это нравится. Я бы только хотела, чтобы эти книги не были такими длинными, по 500-600 страниц.

Но ведь есть и замечательные, волшебные короткие истории!

О да. Но романы! Вы замечаете? Это огромные кирпичи, особенно у Дэвида Митчелла. Последние пять романов, которые мне прислали для рецензирования, содержали больше 500 страниц каждый.

Я не люблю читать в электронном формате, и мне нравится читать лежа. 500 или 600-страничный роман, разместившийся на животе, ужасно давит на него.

Я очень люблю новеллы. Очень длинная короткая история или очень короткий роман. У новелл прекрасная длина – с ней можно делать что угодно. В ней можно рассказать огромную историю, и вместе с тем, хороший читатель может прочитать ее за один вечер. И мне это очень нравится.

У Вас скоро выйдет обновленное издание книги о ремесле писателя, основанное на материалах Вашего семинара. Хотя для того, чтобы стать писателем, нужно много знаний и навыков, какое качество, по Вашему, является особенно важным?

Самоотверженность. Я взяла это у Филипа Гласса. Кто-то спросил у него, что необходимо для того, чтобы стать композитором, он подумал секунду и сказал: “Самоотверженность”.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ