Израиль для Амоса Оза

Автор: Бернард Авишай

Израильский писатель Амос Оз , который ушел из жизни 28 декабря в возрасте 79 лет, был культурным героем в классическом понимании, служкой, который в результате кропотливого труда сделал из себя серого кардинала исчезнувшего, или, по крайней мере, исчезающего феномена: социалистического сионизма, идеологии, некогда считавшейся движением. Лидеры движения – и в первую очередь Давид Бен-Гурион – стали создателями современных евреев и строителями Израильского государства, собрали изгнанников, добились суда над Эйхманом. Они представляли большинство в маленькой, в основном социалистической стране, которой являлся Израиль до того, как после событий 1967 года его заполнили мессианские идеи. Социалистический сионизм стремился вернуть евреев не в синагоги, а в историю.

Сегодня меньше, чем одна пятая населения Израиля – хотя это и большинство образованной элиты, в основном потомки выходцев из Восточной Европы – симпатизируют идеям социалистического сионизма. Современное население страны представлено в основном потомками большого количества беженцев и мигрантов из Северной Африки и Ближнего Востока. Реже встречаются переселенцы из бывшего Советского Союза, арабы из Галилеи, ультра-ортодоксальные евреи из Иерусалима и США, а также молодые космополиты, которые руководят отделениями Google и Ernst&Young в Тель-Авиве. Смерть Оза неизбежно станет метафорой Израиля исчезающего, тем более с учетом предстоящих в апреле выборов с привычно лидирующими согласно опросам крайне правыми. Как написал Бенни Зиффер, культурный редактор газеты «Гаарец» об Озе: «Давайте признаем, что в пятницу не стало главы так называемого "белого племени"». Никто из его оставшихся коллег (по перу), добавил Зиффер, не напишет «настолько чарующе, чтобы у нас ненадолго возникло убеждение в праведности его пути».

Некоторые наблюдатели полагают, что либеральный Израиль является порождением гештальта социалистического сионизма. Это не совсем так. Среди социал-сионистов времен молодости Оза к свободомыслию относились терпимо – действительно, учитывая, что их родители-сионисты пробили себе путь из раввинских монастырей, такое поведение поощрялось – но не в отношении либерально индивидуализма. Это был «enochiyut» — буквально, «я-изм», эгоцентризм. Ожидалось, что вы будете диссидентом, а не экзистенциалистом. Предполагалось, что вы были в курсе, как институты абстрактного гражданства, такие, как Билль о правах, отошли на задний план, уступая место другим, обеспечившим обновление еврейской нации, таким, как Закон о возвращении. Действительно, последний был принят вынужденно, так как все предыдущие не сработали в Европе ХХ века, оплоте антисемитского христианского мира. Оз, урожденный Амос Клаузнер, выбрал этот мир, начав новую жизнь в возрасте 14 лет, когда он покинул Иерусалим (и семью своего отца, члены которой были правыми ревизионистами) два года спустя после самоубийства своей матери для того, чтобы присоединиться к кибуцу Хульде и взять себе имя «Оз» – «сила». Он был, как он признался Дэвиду Ремнику в 2004 году, «Гекльберри Финном истории», за исключением того, что его плаванье было «по реке из книг, слов, историй и исторических мифов, секретов и расставаний».

Чтобы представить себя сплавляющимся по подобной реке, необходимо не только понимание травм, оставленных войной, но и идеологический пыл, дисциплина, которая появилась благодаря службе в армии и жизни в коллективе, а также чувство собственной исключительности – чувство того, что ты являешься «новым евреем», что-то, что может перейти в утопическое самодовольство. Будь готов к отклонениям. В 1961 году 22-летний Оз, на тот момент восходящая звезда интеллектуалов, ассоциирующийся с лидерами движения в Хульде, которые скептично воспринимали приверженность Бен-Гуриона социалистическим идеям, вместе с несколькими своими товарищами присутствовал на встрече с премьер-министром, где обсуждались писатели молодого поколения. Оз предостерег «Старика», сообщив, что новая книга стихов Иехуды Амихая была «опасной», так как в ней присутствовали идеи нигилизма. «Вам стоит прочитать ее, — сказал он, – не потому, что она важна, но потому, что она что-то выражает». Оз, характер которого заметно смягчился с годами, без сомнения, почувствовал себя неуютно, когда «Гаарец» в 2010 году опубликовала запись той беседы. Пару лет назад в Иерусалиме, на церемонии чествования почившего литературного критика Менахема Бринкера, я услышал, как Оз говорит о месте рождения Бринкера и о своем собственном – в окрестностях иерусалимского района Керем Авраам, где также родились такие столпы левой израильской интеллигенции, как писатели Авраам Б.Иегошуа и Хаим Беер, а также философы Авишай Маргалит и Ади Земач – так, словно это место было историческим инкубатором.

Видимо, подобное чувство общинного долга и привело к тому, что Оз – вместе с несколькими другими деятелями, включая писателя Муки Цура, который также присутствовал на встрече с Бен-Гурионом, – предпринял свой первый диссидентский акт. К 1967 году Оз издал несколько своих первых рассказов и роман, в центре которого находились увлеченные, своеобразные, в каком-то смысле пресытившиеся персонажи, с которыми он пересекался в кибуце. В дни после войны 1967 года он бродил повсюду с кассетным магнитофоном, документируя воспоминания израильских солдат, которые, как и он сам, принимали в ней участие. На основе этих записей он, Цур и ряд соавторов создали книгу, которая называлась «Siach Lohamim» или «Рассказы солдат» (на английском она была выпущена под названием «The Seventh Day»). В ней были задокументированы свежие воспоминания о кровавых боях, придавали им характер личных переживаний (а не чего-то абстрактного) и подспудно подрывали идеализированные представления о войне и все нарастающую послевоенную эйфорию. (С подобающим чувством трагической ответственности Оз принял участие в создании документального фильма на основе отрывков из тех рассказов, включая свидетельства об упрощенных процедурах казни военнопленных.) Книга стала своеобразной стартовой площадкой. Чем больше он писал, тем больше он превращался в символ; чем больше он превращался в символ, тем смелее он действовал. Ремник вспоминает, что Оз был одним из первых, кто предсказал поствоенную инертность. «Даже когда оккупация неизбежна, она разрушительна», — писал Оз для ныне несуществующей газеты социал-сионистов «Давар».

Большинство израильтян впервые восприняло Оза как политическую фигуру, обладающую определенным весом, после того, как в 1972 году его интервью было показано по национальному телевидению после его участия в войне Судного дня, в которой он сражался на Голанских высотах. Уже после Синайской войны 1956 года престиж Моше Даяна, тогдашнего министра обороны, был так высок, что граничил с культом личности; после 1967 года его концепция «безопасных границ» – границ, настолько укрепленных, что арабские страны даже не решатся их атаковать – была воспринята как нечто само собой разумеющееся в качестве следующего шага в деле укрепления мира. Даян и спикеры правительства все еще пытались представить случайные победы в войне 1973 года в качестве триумфа своей стратегии. (Даян отмечал: «Сирийцы узнают, что дорога из Дамаска в Тель-Авив – это и дорога из Тель-Авива в Дамаск».) В ходе интервью Оз буквально заполнил собой экран – холодный, яростный, артикулирующий – и напрямую раскритиковал браваду Даяна, указывая на упущенные возможности и осуждая высокомерие его стратегии, хотя и не без сочувствия. «Он знал, что даже поверженный герой – все еще герой», — сказала мне писательница Яэль Даян, преданный друг Оза и дочь Моше Даяна. Я тогда не служил в армии, но я работал на ферме вместо друга, который служил; соседи потеряли своих сыновей, мужей, братьев. Даже семья моего друга, в которой превозносили Даяна, почувствовала шок от правдивости слов Амоса Оза. Страна изменилась с его словами. В 1978 году, после того, как придерживающийся крайне правых идей Менахем Бегин стал премьер-министром – отчасти на волне протеста против ошибок руководства, на которые указывал Оз, — Оз стал одним из основателей активистской организации «Шалом ахшав» («Мир сейчас»), возникшей после того, как группа офицеров запаса написала Бегину открытое письмо, критикуя его политику. В письме говорилось: «Правительство, которое предпочитает организацию поселений за Зеленой чертой решению исторического конфликта и нормализации отношений в регионе, вызывает у нас вопросы о справедливости нашего выбора».

Я встретился с Озом девять лет спустя, в 1987 году. Он был в Бостонском университете, а я писал про Израиль для американских журналов, и мы периодически обедали вместе. У нас у обоих родители совершили самоубийство, но эта тема никогда не всплывала в разговорах. Вместо этого мы обсуждали, как «Ликуд» выдавил идеи социалистического сионизма, или шансы Шимона Переса, который в соответствии с коалиционным соглашением по очереди с представителем «Ликуда» Ицхаком Шамиром занимал должность премьер-министра – вернуться к власти в возрасте Рональда Рейгана. Как раз вышла мастерская репортерская работа Оза «Здесь и там, в Израиле», созданная из записанных разговоров с людьми по всему Израилю, от запущенных иммигрантских городков до поселений на Западном берегу. Я опубликовал историю упадка социал-сионизма, и он сделал вежливое замечание о том, что я мог обратиться к нему (по этому вопросу). Я не могу вспомнить ни одного момента, когда он проявил бы высокомерие. Я помню, как я намекнул, что с трудом прочитал «Мой Михаэль» , его мрачный роман о том, как женщина сходит с ума, в котором есть скорее атмосфера, а не глубина. А он в ответ сказал мне, что ему показалось, что в «Цукермане» Филипа Рота не хватает большой литературы, так как единственным объектом произведения была психика автора – Оз в разговоре с Ремником назвал это «внутренней литературой».

По иронии судьбы, его автобиографический роман 2002 года «Повесть о любви и тьме» становится настоящим шедевром в тех местах, где он начинает говорить о «внутреннем», вспоминая с отчетливостью и агонией свое состояние, когда его мать стала чахнуть и случайно убила себя. Лучшие «внутренние» мемуары – принадлежащие, например, перу Дэйва Эггерса или Артура Кёстлера , – продолжили бы эту историю, описывая, как такая детская травма могла повлиять на радости и моральный выбор во взрослом возрасте. Но не стоит ожидать от книг Оза ретроспектив подобного рода. Его персонажи, даже его любимые близкие, о которых он вспоминает, плывут по реке истории. «Среди непосредственных причин ухудшения состояния моей матери, – сказал он Ремнику. – Был груз истории, личные обиды и травмы и страх будущего».

Стремление поместить личное в историческое – настолько сильное, что персонажи могут показаться персонификациями – могло бы стать препятствием для творчества некоторых писателей. Оз превратил его в свою гениальную особенность. Есть такой термин на иврите, «tzalul», который означает «чистый» в плане прозрачности, чистоты, разумности. Невозможно было после прочтения статьи или рассказа, или после прослушивания лекции Оза не думать о том, что его слава выросла из чистоты такого рода. Были литературные отступления. «Когда я знаю, что думать, я пишу рассказ. Когда я не знаю, что думать, я пишу роман», — сказал он мне. Есть схожие афоризмы, как, например «оптимисты в политике всегда хмурые, а пессимисты улыбаются, потому что оптимисты всегда испытывают разочарование, а пессимисты – облегчение». В основном это было тем, что можно назвать терапевтическим вмешательством. Прошлым летом он сказал слушателям в Тель-Авивском Университете, что палестинские беженцы не смогут вернуть свои дома, которые были у них до возникновения Израиля, или восстановить свою прошлую пасторальную жизнь, даже если Израиль просто откроет свои границы. «Они ищут в физическом мире то, что было потеряно во времени», – отметил он.

Недостаточно просто восхвалять стиль автора, если его стиль такого рода. Вы не сможете писать настолько чисто, пока вы не научитесь мыслить лаконично и проповедовать с самообладанием – так, будто у вас всегда были ответы. А это возвращает меня к тому, что может быть названо верой в социал-сионизм в той Еврейской республике, которой Израиль был между 1948 и 1967 гг. Несмотря на все свои недостатки и зловещую клаустрофобию, тот Израиль казался Озу моделью государства, достигшего светского еврейского национализма, чьи социалистические институты никогда не будут восстановлены, но чьи ценности могут быть воплощены различными литературными героями (и их авторами). У вас может возникнуть чувство, что Оз стремился сохранить то, что моя жена, Сидра ДеКовен Израхи, профессор литературы в Еврейском Университете, называет «более молодым и тонким Израилем». Как и у всех пророков, было что-то смутно реакционное в его послании – призыв вернуться к неясным сакральным стандартам.

В последние годы Оз отточил возможно свой самый известный речевой оборот, который был скопирован практически всеми политиками из лагеря мира и в котором видна солидарность с тем «более тонким» Израилем. А именно, он сказал, что израильтяне и палестинцы должны «развестись», что они должны разделить «этот маленький дом на две крохотные квартиры». На первый взгляд, этот призыв неоспорим: каждая сторона стремится к политическому суверенитету в отдельно взятых (политических) единицах. И многие палестинцы уважительно относятся к гуманизму Оза; президент Палестинской Автономии Махмуд Аббас написал письмо, в котором отдал должное писателю. Но развод не нейтральная метафора, и Оз четко дал понять, что под этим он имеет в виду нечто радикальное: двое людей должны практически полностью исчезнуть из жизни друг друга. (Он часто цитировал Роберта Фроста о достоинствах «хороших заборов» (имеется в виду стих Фроста «Починка стены»)). По сути, он говорил о том, что двустороннее соглашение должно в итоге разрулить то, что война 1948 года не смогла. По его мнению, вторжение должно быть предано осуждению, потому что оно в итоге послужило причиной возникновения демографического кошмара, «Арабского государства от (Средиземного) моря до Иордана». И он верил, что, как он сказал прошлым летом, никакой вид либерального би-национализма не работает нигде кроме как в шести местах: в Швейцарии, Швейцарии, Швейцарии, Швейцарии Швейцарии и… Швейцарии».

Для Оза эти принципы были аксиомами, и для тех, кто помнит 1961 год, они могут показаться многообещающими и перспективными. Сегодня проблема заключается в том, что каким бы невозможным ни казалось единое государство для израилитян и палестинцев, идея разделения невыполнима. По размеру населенные части Израиля и Палестины равны Лос-Анджелесу и его окрестностям – примерно 14 миллионов человек живут на пяти тысячах квадратных миль – и у них единая бизнес-экосистема и городская инфраструктура. Израильтянам целесообразно беспокоиться о том, что одиночные террористические атаки на аэропорт Бен-Гурион, который находится в четырех милях он Западного берега, могут на несколько месяцев подорвать работу цифровой экономики Израиля. В то же время предприниматели из Израиля и Палестины правы, когда видят свои будущие страны не как крепости, а как хабы, узлы. Полтора миллиона палестинцев в Израиле – многие из которых говорят на иврите так же хорошо, как на арабском, – вправе настаивать на том, чтобы их не относили ко всем «арабам» в общем, что они – исчезающее меньшинство, нуждающееся в равных правах в государстве, которое дает привилегии законно признанным евреям, что является совершенным анахронизмом, а также вправе утверждать, что израильские левые демократические силы не смогут вернуть власть без их поддержки. Я могу продолжать перечисление.

Идея Оза о двух государствах может быть кивком в сторону морального принципа взаимности, но на практике она уже давно устарела. Возможно, что никогда не будет никакого двугосударственного решения, но если таковое и появится, то скорее всего это будет конфедерация, по принципу ЕС или Канады, а не претворение в жизнь плана 1947 года и даже не осуществление договоренностей Женевского соглашения 2003 года, в обсуждении которого Оз принимал участие. Даже Йоси Бейлин, который помогал женевским договоренностям появиться на свет, сегодня продвигает идеи конфедерации, а не разделения, которое предсказывал Оз: «сожительство, а не развод».

«Голоса Оза будет не хватать, и бесконечны свидетельства того, каким порядочным и щедрым человеком он был», — сказал мне Йехуда Мельцер, современник Оза и основатель издательства Books of Attick. «Но как публичная личность Оз был заложником собственного образа, который он аккуратно сотворил для себя в очень молодом возрасте, когда попал в кибуц. Больше шести человек в помещении – и он чувствовал себя обязанным выступить на сцену. Он выбирал правые идеи и организации. Его произведения обращались к правым читателям. Но мир, о котором он мечтал, исчез еще до того, как он родился». Это было нечто в пространстве, что потерялось во времени.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ