Почему мы продолжаем рассказывать истории сестер?

От сестер Марч до Кардашьян — наша культура очарована сестринскими узами

Автор: Тиа Глиста

На втором этаже Музея Метрополитен есть картина Леона Фредерика «Три сестры». Трио девчушек (старшей не больше девяти лет, младшей около пяти) тихо чистит картошку во внушительном золотом обрамлении. Их сияющие красные платья притягивают взгляды посетителей, как уличный фонарь мотыльков. В западном искусстве портреты женщин создавались в основном, чтобы придать важности мужчинам их жизни: отцам, мужьям или женихам. Поэтому я с удивлением осознала, что в Мете множество портретов сестер. Кажется странным, что великие художники не пожалели холстов, чтобы изобразить эти женские узы, но чем больше я об этом думала, тем яснее понимала, что сестры были предметом восхищения на протяжении долгого времени.

В 1868 году Луиза Мэй Олкотт опубликовала первую часть «Маленьких женщин» , а спустя 150 лет на телеканале «E!» вышел пятнадцатый сезон «Семейства Кардашьян». Примерно столетье от сестер Марч до Ким, Хлои и Кортни истории сестринских отношений проникали сквозь время и пространство, становясь якорями в нашем культурном сознании. Искусство, литература и кино создали общее представление о сестринстве, которое может либо укрепить, либо разрушить наше восприятие женщин и их внутреннего мира. К примеру, если виденье сестринских отношений Олкотт было разносторонним и динамичным, то многие с тех пор поддались влиянию принижающих стереотипов. Все разнообразие моделей сестринства теперь состоит из фанатичных девственниц, грызущихся кошек и жутких старых дев. В любом случае, подобные образы сестер чем-то напоминают волков из документальных фильмов о природе: притягательные, обольстительные, непостижимые и даже зловещие.

Вспоминая маленьких девочек на картине Фредерика, я поражаюсь тому, что пустая комната, в которой они работают, воспринимается как отдельный мир из-за этой невыразимой гармонии их близости друг к другу. Хочется встряхнуть картину, как снежный шар, и узнать, на каких секретах держатся их узы. Никто не знает, кем были эти «Три сестры», и существовали ли они вообще, но каждый раз, посещая музей, я останавливаюсь перед ними. За время этих визитов я начала задаваться вопросом: что же такого в сестринстве как особом кодексе женских уз, раз оно так долго удерживает внимание нашей культуры?

У меня нет сестры. Но у меня есть старший брат, который был моим лучшим другом и союзником в детстве. Так что основные знания о том, каково это иметь сестру, почерпнуты мной из фильмов или литературы и в основном представляют собой уроки женственности, демонстрируемые девушками в домашних условиях. Подобные ковены были населены красивыми белыми безупречными девушками, которые обучали друг друга важнейшим урокам «Женственности 101»: макияжу, вечеринкам, лифчикам, издевательству над мальчиками и отвращению к себе. «Сестринские истории», как можно их назвать, почти всегда изображают молодых, красивых и удивительно спокойных женщин, олицетворяющих все идеальные женские качества в n-й степени. Они показывают, как эти качества преподаются и усваиваются, особенно в подростковом возрасте. Будучи сорванцом, я ощущала тягу в двух направлениях - против стереотипов покорности, которые я видела по телевизору, и одновременно к ним, опасаясь того, что меня сочтут неполноценной, если я не буду знать, как быть настоящей девочкой. Я нашла себе заменителей сестер в поп-культуре: компания близняшек Олсен из фильмов на VHS, научила меня, как планировать пижамные вечеринки, и повлияла на выбор всех нарядов, которыми я щеголяла в детском саду (банданы, брюки-карго, чокеры из бисера и т. д.). В долгих поездках в машине я воссоздавала «Паспорт в Париж», воображая себя частью ультра-крутого трио. Я думала, что если бы у меня была сестра, она могла бы учить меня, как стать женственной, и подобная участь казалась мне гораздо неприятнее моей собственной.

В 1999 году София Коппола выпустила свою розовую экранизацию романа «Девственницы-самоубийцы» Джеффри Евгенидиса. Его героини сестры Лисбон (Сесилия, Люкс, Мэри, Бонни и Тереза) стали святыми покровительницами поп-культурного обожествления сестринства. Укрываемые родителями от развращающего внешнего мира, они становятся объектами пристального внимания четырех местных мальчишек, и именно из этого бдительного надзора складывается мифология сестер. Девочки представлены созревшими к бунту полупрозрачными фигурами, объединенными сиянием светлых волос и викторианскими ночнушками, достаточно тонкими, чтобы разглядеть под ними трепет подавленной сексуальности. Одновременно непорочные и соблазнительные, они воплощают высочайшую патриархальную фантазию молодых женщин. Удерживаемая взаперти от внешнего мира, эта женственность кажется абсолютно чистой и природной — как будто новорожденной. Защита их целомудрия неотделима от их белизны, которая так часто выступает символом невинности и расовой чистоты. Лисбоны и традиционная модель поведения, утвержденная их сестринством, порождают евгенические фантазии о половой и расовой свободе.

«Подростками мы пытались соединить части головоломки. И до сих пор не можем», - размышляет один из мальчиков за кадром, когда четверо из них наблюдают за домом Лисбонов с противоположной стороны улицы. «Теперь, сталкиваясь друг с другом на обедах или вечеринках, мы обнаруживаем, что снова перебираем улики вновь и вновь. Все для того, чтобы понять этих пять девчонок». Мальчики вырезают лица девочек из ежегодных школьных фотографий, собирают их заколки для волос и составляют план, как освободить, узнать и заполучить их. Сестринство имеет решающее значение для мифологии девочек Лисбон, потому что оно делает их непорочными и, следовательно, привлекательными для порока. Кроме того, оно объединяет их в регулярный орнамент, где они по кругу могут сменять друг друга.

Дом Лисбонов напоминает кукольный домик, а сестры — нереальные игрушки, используемые чужаками для утоления их воображения, чистые полотна, на которые сторонние зрители могут проецировать свои фантазии. Они живут и, в конечном счете, умирают ради общественного развлечения, их отличительной чертой является их схожесть, монотонность, их воспроизводимость. Сегодня сестры Кардашьян находятся в той же парадигме вуайеризма, но на стероидах. В данном случае нам уже не приходится наблюдать с другой стороны улицы жарким Мичиганским летом. Всемогущество реалити-шоу и социальных сетей превратило нас в жильцов их особняка в Калабасасе. Кардашьян выглядят и ведут себя так схоже, что их сестринство напоминает блестящий аксессуар, а мы — стаю сорок, слетающихся в их империю телевизионных шоу, сюжетов в снапчате, косметики и продвижения товаров. Слежение за сестрами Кардашьян сосредоточено на доме. Они ходят по магазинам или на вечеринки, но большую часть каждого эпизода они проводят в безупречной мраморной кухне, где плетут интриги друг против друга. Это шоу о женщинах, но в основном о тех, чья жизнь вращается вокруг домашней сферы, где их идентичность определяется статусом матери, дочери и сестры. И даже когда они приобретают статус предпринимателей, он основывается на их взаимоотношениях, на их принадлежности к семейству Кардашьян, а не на личных качествах.

Возвращаясь в Метрополитен, я размышляю о том, что же «Три Сестры» могут означать в контексте современных сестринских историй. Конечно, эти шоу и фильмы не отражают глубины характера, размаха грез и силы уз между этими молодыми компаньонками. Вирджиния Вулф писала в «Своей комнате» о том, как мало изучены в художественной литературе женские дружеские отношения. Истории сестер являются побочным результатом этой борьбы за воспроизведение, изображая истории, обычно сокрытые в частной сфере. Нарядные сестры чистят картошку - картина явно обладает перформативными качествами, и все же на ней нет наблюдателя, и даже мебели не видно. Кажется, основные отношения этих молодых девушек — это их связь друг с другом.

Может быть, именно это сочинители считают наиболее сложным в сестрах: они не могут осмыслить мира, в котором женщины больше полагаются друг на друга, чем на мужчин. Там, где представления о женской дружбе, любви или солидарности показались слишком радикальными для нашей культуры, мы заменили их сестринскими узами и нашли, таким образом, простой способ вернуть женщин и девочек обратно в гетеросексуальную, патриархальную, нуклеарную модель семьи. Как мальчики, подглядывающие за сестрами Лисбон, мы выдумываем истории, чтобы успокоить себя, истории, которые укладываются в наши общие представления о женственности. Мы склонны полагаться на мужское видение женщин, даже если мужчины не имеют решающего значения в их историях. Мы наращиваем и усугубляем тайны сестринства, а затем ослабляем наши страхи, показывая, что в центре мифа наши главные героини просто не оправдывают культурных ожиданий.

Истории сестер предполагают, что женщины подчиняются кодексу своего пола даже за закрытыми дверями, и все же сестры Марч из «Маленьких Женщин» бросают вызов этой традиции. Сестры Марч пережили эти 150 лет, возможно, потому, что они очень точно вылеплены. Мег, Джо, Бет и Эмми — каждая обладает своей собственной индивидуальностью и амбициями — воплощают в себе авантюрные качества, которые мы не привыкли встречать в типичных представлениях о сестринстве, ведь они были слишком радикальными в их эпоху и остаются радикальными по сей день. Когда читатели попадают в Орчард Хауз в 1860-х годах, они обнаруживают абсолютно живой дом, кричащие, играющие, работающие, учащиеся или занимающиеся творчеством обитательницы которого могут быть неряшливыми, непочтительными, порочными и грубыми и при этом связанными друг с другом лютой любовью, а не представлениями о схожести. Мег и Джо работают, чтобы поддержать семью (полезное напоминание о том, что женщины с низким доходом всегда работали, даже до Бетти Фридан): Мег преподает, а Джо пишет. Бет играет на пианино, а Эми развивает свой художественный талант. Невозможно представить себе более не похожих друг на друга сестер, и, хотя они ссорятся, при этом все же находят способы ладить. Когда Эми сжигает рукопись Джо, она испытывает чувство вины – таким образом Олкотт показывает взаимное уважение амбиций обеих сестер, даже если у них разные цели и стремления. Хотя «Маленькие женщины» — это роман 19-го века, по-моему, он до сих пор выглядит более современным, чем истории якобы «без фильтров» о сестрах из реалити-шоу. Семья Марч представляет собой сумму своих членов, в отличие от других сестринских историй, где женщины учитываются только в общем количестве. Несмотря на то, что книга Олкотт также сконцентрирована в основном на отчем доме, их домашняя жизнь предлагает альтернативу привычным гендерным ролям, а не их очередное переписывание.

Глория Стейнем сказала, что книга Олкотт была «миром, в котором женщины говорят обо всем» и является одним из редких примеров истории о девушках, которые хотят быть женщинами, а не о женщинах, которые хотят быть девочками. Она вдохновила небольшую армию ключевых фигур современного феминизма, от Стейнем и Симоны де Бовуар до «белл хукс» (псевдоним Глории Джин Уоткинс – прим. пер.). И все-таки, если книга Олкотт обладает такой силой, почему же последние полтора столетия нас пичкали историями, которые противоречат ее динамичному феминистскому взгляду? Большинство историй о сестрах, как правило, рассказывает об инфантильных женщинах, застывших в шаблонной позе женственности и чистоты, довольствующихся тем, что они красивы и ничего не делают. Вшитые в семейную ячейку, они негласно связаны с домашним хозяйством, а их судьбы предопределены. У каждой из сестер Марч были свои желания и определенные личные результаты, но в других историях о сестрах каждая выполняет примерно одни и те же функции. Пожалуй, меня больше всего огорчает в этих сказках именно эта их одержимость единообразием, увековечивающая представление о том, что женщины все одинаковы, и, таким образом, устанавливающая стандарт «истинной» женщины. Семейство с экрана восстанавливает идею женской одномерности, передавая и закрепляя мифы, за развенчивание которых так боролись феминистки.

Популярная культура в попытках примириться с влиянием феминизма часто выступает за размытые рассказы о «женской власти», способствующие, скорее, подавлению восстания, чем его поддержанию. «Маленькие женщины» шесть раз были экранизированы мужчинами, прежде чем женщина — Джиллиан Армстронг — в 1994 году заняла режиссерское кресло, но даже в этом фильме политика Олкотт была довольно слабо отражена. Но т.к. феминизм становится все более популярной идеологией, новейшая экранизация «Маленьких женщин», созданная Гретой Гервиг, стала первой, всем своим весом опирающейся на мятежные идеи о женских обязанностях, классе, гендерных показателях, амбициях, солидарности и всю трансгрессивную основу романа Олкотт. Фильм заливает ранние годы сестер теплым светом, но заботится и о том, чтобы воплотить в жизнь мечту каждой из девушек. Эта экранизация задается вопросом, должна ли Джо выходить замуж и почему этого хочет Эми, и исследует плодотворную силу женского творчества. В то время как прежние версии фильма заканчиваются помолвкой или свадьбой Джо, фильм Гервиг пиком достижений Джо считает роман, на написание которого ее вдохновили сестры и мать. Однако семейные узы преобразуют не только внутренне, ведь, как и семья самой Олкотт, Марчи выполняют функции волонтеров, делают пожертвования в пользу бедных и открывают интегрированную школу с совместным обучением. Фильм Гервиг рассматривает сестринство как утопическую модель мира, где женщины заботятся друг о друге и являются источником силы друг друга, где их автономия может быть реализована более полно и где индивидуальность и непохожесть на других не являются грехом. Героини «Маленьких женщин» движутся к независимости, а не к зависимости, и поэтому мы задумываемся на тем, в какой же роли мы привыкли воспринимать сестер.

За плечом старшей из девочек на картине Фредерика видны коридор и лестница, залитые светом. Мы видим, что за дверью — она открыта. Интересно, куда пошли эти сестры?

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ