Во власти несовершенных списков

Литературный журнал Lapham's Quarterly изучает историю бестселлеров в поисках обстоятельств, которые побуждают тысячи людей покупать определенную книгу, а также пересматривает любимые работы прошлого, достигнувших вершин чартов и в силу различных обстоятельств исчезнувших в никуда. У публикации также представлено цифровое издание одного из забытых бестселлеров – романа Мэри Августы Уорд «Дочь леди Роуз» 1903 года, с новым введением, аннотациями и приложением.

До списка бестселлеров New York Times был «The Bookman». Ежемесячный иллюстрированный литературный журнал, основанный в 1895 году, был единственным изданием, где можно было узнать, какие книги должны были стать самыми продаваемыми в стране. И оставался таковым до 1912 года, когда Publishers Weekly переняли эстафету. Первый редактор The Bookman, Гарри Терстон Пек, преподаватель латыни из Колумбии, вдохновился списками из британского журнала, объединяющего отраслевые новости и обзоры книг с поэзией, эссе и книжными сериями. Журнал этот носил то же название, но основан был раньше, в 1891 году; представленный как «ежемесячное издание для тех, кто читает, покупает и продает книги», он послужил своего рода образцом для американского тезки. Выпущенный крупным нью-йоркским издательством Dodd, Mead and Company, The Bookman предлагал своим читателям книжные новости, биографии выдающихся авторов и их работы, полные и краткие обзоры новых книг, и, конечно же списки бестселлеров. И списки эти со всеми их причудами и неточностями почти сразу же вызвали дискуссии о популярной литературе. Фигуранты этих списков, независимо от того, действительно ли они были самыми продаваемыми, стали бестселлерами. А все потому, что кто-то так уже решил.

После публикации бестселлер можно было обсуждать в литературных журналах, отраслевых изданиях, социальных кругах и книжных клубах. Так укреплялась популярная концепция того, что значит быть бестселлером и что значит его читать. В 1914 году газета Washington Herald опубликовала короткую статью «Что женщины должны читать», в которой отец советует своему сыну не жениться на женщинах, читающих бестселлеры. Мотивирует он это тем, что «из-за привычки к бестселлерам было больше домашних ссор, чем по любой другой причине». Глава семьи утверждает, что увлеченные чтением бестселлеров женщины будут пренебрегать работой по дому. Как видим, за последние сто лет аргументы не изменились (просто раньше под удар попадали романы). Долгое время считалось, что женщины особенно восприимчивы к захватывающей силе романов, которые одновременно отвлекают их от работы и разжигают сладострастие, тем самым приводя к падению нравов. В 1799 году в своей книге об образовании женщин религиозная писательница Ханна Мор писала, что романы «ежедневно становились орудием более масштабного зла», одевая порок в добродетель и внушая, «что не существует долга, который не вызван чувствами»¹. Рассуждения о бестселлерах как едином множестве книг также помогли утвердить авторитет списков как последнее слово в выборе читателей. Даже когда критики ставили под сомнение саму методологию, а рекламодатели использовали термин «бестселлер» для продвижения книг, каким бы сомнительным не было их происхождение.

Но ни «популярное чтиво», ни «бестселлер» не являются жанрами в том смысле, в котором мы обычно используем этот термин. У них нет четких общих условностей, которые отличали бы их от других видов книг. Нет четкого списка характеристик, определяющих типичный бестселлер, и на самом деле понятия «типичный бестселлер» не существует, даже если обозвать им гнев из-за отвлечения женщин от приготовления обеда мужьям.

Хотя современный книжный маркетинг может заставить нас поверить в обратное, очень сложно предсказать, какие истории сразу привлекут внимание большого количества людей. Если автор намеренно поставил перед собой цель написать бестселлер, он вряд ли ее достигнет. Как сетуют издатели на протяжении минимум 120 лет, тайный шифр к разгадке секрета этой категории книг не только неясен, но и постоянно меняется.

Списки бестселлеров стали появляться по мере того, как все больше и больше книг боролись за это звание. По подсчетам, 8 тыс. томов было опубликовано в Соединенных Штатах в 1901 году и 13 тыс. в 1910 году. Этот рост книжной индустрии происходил одновременно с разрастанием читающей публики; удешевление производства, новые законы об авторском праве, повышение уровня жизни, бесплатное базовое образование и тотальный ликбез – все это способствовало предоставлению большего количества разнообразных книг и других материалов для чтения большему числу людей. Роман – в отличие от других жанров – получил наибольшую выгоду как от распространения грамотности, так и от расширения книжной торговли. The Bookman не делал различий между художественными и документальными бестселлерами (это появилось позднее, с подачи Publishers Weekly), и в ежемесячных списках преобладали романы².
Составлять их было сложно, особенно в эпоху задолго до появления мгновенных сообщений или централизованных сетей распространения, и составители полагались на зачастую непрозрачные и далеко не совершенные методы³. Составители списков, ответственные за эти якобы надежные образчики читательского вкуса, всегда знали, что списки бестселлеров ненадежны, впрочем, как и издатели и книготорговцы. В 1899 году, представив свой ежегодный список бестселлеров, The Bookman объяснил, что «хотя эти списки следует считать в значительной степени произвольными, можно утверждать, что результаты являются довольно приблизительными и представляют собой книги, наиболее популярные в определенное время». «В значительной степени произвольный» и «довольно приблизительный» – это не восторженное одобрение своего детища, которое можно было бы ожидать от журнала, который привез его в Соединенные Штаты. Несмотря на свои многочисленные недостатки, списки бестселлеров никуда не исчезают, потому что, как объясняет социолог Лаура Дж. Миллер, они стали важным маркетинговым инструментом книжной индустрии, особенно с появлением книжных торговых сетей в 1960-х и 1970-х годах и авторитарности списка бестселлеров New York Times, публикуемого с октября 1931 года. Книги из данного списка рекламируются как бестселлеры New York Times, занимают видное место в магазинах и часто продаются со скидкой в крупных книжных сетях. Эти факторы увеличивают продажи и удерживают книги в списке – этакий самоподдерживающийся цикл бестселлеров. Использование издателями и книготорговцами бестселлеров в качестве аргумента в рекламе восходит к началу всей этой истории. Тогда, по словам Миллера, чрезмерное обращение к данному штампу сделало бестселлерами книги, у которых на это и шанса не было. Хотя многие рекламные кампании, представляющие книги в качестве бестселлеров, действительно имели списки-подтверждения, утверждение 1895 года о том, что книга «Бетси Джейн на колесах» является самой продаваемой книгой из когда-либо напечатанных, вызывает сомнения. Даже если «все о ней говорили», книга не фигурирует ни в одном из списков The Bookman за 1895 или 1896 год.

Реклама Бетси Джейн на колесах, Publisher’s Weekly, 1895.
Цифровая библиотека HathiTrust.

Списки бестселлеров, а также неразрывная их связь с продажами и маркетингом, появились в момент расширения и перехода продаж книг и журналов в промышленный масштаб. Как литературный журнал, издаваемый крупным игроком рынка, The Bookman стал частью этого процесса. Ученый Ричард Оманн утверждает, что массовая культура в Соединенных Штатах действительно возникла в 1890-х годах с ростом популярного ежемесячного журнала, такого как The Cosmopolitan и Ladies’ Home Journal, которые финансировались за счет рекламы и продавались всего за десять центов. Через десять лет Harper’s Monthly и The Atlantic Monthly выставили свою цену уже в тридцать пять. Многие из этих журналов, предназначенных для белого среднего класса, принадлежали крупным издательствам и служили знаками престижа, издательского бренда, средством рекламы книг и лишь иногда – источником дохода. Издательство со своим собственным журналом могло предложить романисту серийную публикацию в нескольких ежемесячных выпусках. За этим мог бы последовать контракт на публикацию книги целиком; прибыль при этом удерживалась от обоих продуктов.

Хотя некоторые книжные издатели восприняли разворот в сторону журналов как увеличение читательской аудитории в целом, многие были обеспокоены тем, что журнальный бум подорвет рынок книг (что и произошло). Но журналы о книжной культуре, такие как «The Bookman» и его конкуренты «Book Buyer» и «The Literary World», напрямую побуждали читателей думать о книгах, покупать их и потреблять. Однако не все были уверены, что издания вроде «The Bookman», публикующие обзоры книг и критические эссе, отраслевые новости и сплетни, помогают книжной индустрии. Уолтер Хайнс Пейдж из «Doubleday, Page, & Company» заметил, что подобные периодические издания неуклонно обращали внимание на последние бестселлеры, одновременно жалуясь на коммерциализацию книжной индустрии, из-за чего издательское дело в целом казалось приходящим в упадок. Вот что они писал в своей книге 1905 года «A Publisher’s Confession»: «Вам когда-нибудь приходило в голову, что в «старые добрые времена» издательского дела не было журналов, которые бы продавали в розницу рабочие и личные сплетни об этом ремесле?» В лучшем случае, подумал Пейдж, эти брошюрки могут быть крайне неактуальными. Он настаивал на том, что суждения о книгах «профессионального литературного класса» не имеют «практического значения» и не могут влиять на продажи романа. Рецензия может проинформировать публику о том, что книга была опубликована, и на этом ее власть заканчивалась.

Но журналы и особенно публикуемые ими списки оказали большое влияние на издательский мир.
Вскоре после появления списков критики и издатели, хорошо взвесив недостатки и достоинства, призвали к реформе. В 1932 году М. Линкольн Шустер из «Simon & Schuster» призвал к пересмотру всех списков бестселлеров в форме «беспристрастного, общенационального и подтвержденного списка бестселлеров», утверждая, что текущий бессистемный процесс вводит читателей в заблуждение и оставляет ошибочные записи для грядущих поколений. Он обвинил составителей в том, что они слепо полагались на продавцов книг в точных отчетах о продажах, а также в исключительном внимании к новым названиям. «Почему бы не составить дополнительную классификацию бестселлеров из списков прошлых лет? – спросил он. – Почему бы не отследить тенденцию среди устойчивых названий прошлых лет? До сих пор есть люди, которые возмущены мотивом "быть не хуже других" относительно новых книг. Некоторые из них следуют совету Эмерсона и покупают старую книгу каждый раз, когда объявляется о выходе новой».

Хотя критикам списков так и не удалось реформировать систему, списки со временем все же поменялись. The Bookman опробовал несколько способов представления данных, собранных у книготорговцев, так и не объяснив, что это были за данные и как они были превращены в ранжированный указатель.

Первоначально The Bookman предлагал двадцать списков бестселлеров, составленных по географическому признаку. Сформированы они были у «ведущих книготорговцев» в девятнадцати городах (Нью-Йорк заслужил аж два – один для окраин и один для центра города)⁴. В первом выпуске говорится, что в период с 1 января и до 1 февраля 1895 года самой продаваемой книгой в одиннадцати городах, а также в центре Нью-Йорка была книга Джорджа дю Морье Трильби , которая выпускалась в Harper's Monthly годом ранее и опубликована в формате книги в сентябре 1894 года.
Манхэттен как район Нью-Йорка, наряду с Буффало (уже в штате Нью-Йорк), предпочел «Ролстоны» Фрэнсис Марион Кроуфорд, продолжение «Кэтрин Лодердейл». Книгой номер один в Вустере, штат Массачусетс, был Узник Зенды Энтони Хоупа; для Сент-Луиса, штат Миссури, это был сборник рассказов Артура Конан Дойля Вокруг красной лампы . Со временем редакторы The Bookman совсем разошлись и стали собирать так называемые «достоверные отчеты, присланные ведущими продавцами книг примерно из сорока наиболее важных городов» США и Канады. Иногда в одном городе было два списка без объяснения причин. Возможно, что в большинстве месяцев The Bookman собирал данные из одного книжного магазина на город, но, когда получал записи о продажах из двух магазинов, публиковал оба; однако есть некоторые признаки того, что они могли опрашивать несколько магазинов в каждом городе для каждого списка⁵.

Списки бестселлеров из первого выпуска «The Bookman», 1895 г.
Цифровая библиотека HathiTrust.

В списках не было возможности учесть продажи нескольких изданий, что теперь кажется очевидным недостатком и гарантирует включенность только «свежих». Критики в то время жаловались, что в списках слишком много внимания уделяется маленьким городам, а составители слишком сильно полагаются на слова продавцов книг, которые могут плохо отслеживать продажи и даже лгать, чтобы повысить спрос в условиях избытка предложения. Это как в ресторане официанту бы сказали продвигать рыбу, которой на кухне оказалось очень много. В конце 1897 года редакторы The Bookman добавили ежемесячный общенациональный обзор, созданный на основе списков из конкретных городов. Так впервые были опубликованы данные о национальных бестселлерах – в том виде, в котором их предлагают списки современные. Но поскольку шесть самых продаваемых книг в стране были определены «в соответствии с приведенными выше списками», их обобщение все же воспроизводило и даже усугубляло методологию составления списков городских. Современные списки бестселлеров погрязли в столь же несовершенных и непрозрачных методах, и все так же являются предметом возможных манипуляций и мошенничества. Все эти несовершенные списки предоставляют однобокие слепки читательских привычек.

Начиная с 1899 года, The Bookman сделал ежегодные списки стандартной функцией, приписав идею бесстрашному подписчику, доктору Д.В. Мартину, который использовал все опубликованные списки для выявления шести книг-бестселлеров за каждый год, начиная с 1895-го. Поскольку годовой список составлялся из ежемесячных национальных списков журнала, туда попадали книги, которые были очень популярны даже в течение короткого времени, и игнорировались те, которые продавались в меньших объемах в течение года. В списках бестселлеров предпочтение отдается книгам, которые вспыхивают на миг, а не тем, что сияют постоянно. Библия может быть самой продаваемой книгой всех времен, но она никогда не продается в достаточном количестве за определенный промежуток времени и в список бестселлеров соответственно не попадает.

Американский юморист и издатель Бёрджес Джонсон в 1921 году заметил, что бестселлеры стоит переименовать в квикселлеры, ибо главным критерием является все-таки скорость. Он утверждал, что продажи бестселлера сводятся на нет в течение полугода, но объемы продаж Диккенса продолжают расти вверх и через сорок пять лет после его смерти. Джонсон понимал, что списки бестселлеров фиксируют только «однодневные» предпочтения небольшого сегмента читающего населения Америки.

Публичные стычки балаболов вызывают много шума, и умирают почти также быстро. Любой издатель в стране, если ему будет предложен выбор между бестселлером Какого-то Писателя и работами, скажем, Джозефа Конрада, выберет последнее, потому что на второй год его работы превращаются в прибыльное вложение.

Бестселлеры (или квикселлеры), пусть и приносят временную прибыль, все же одноразовые. Популярность книг подобна популярности любого тренда или моды – возникает из ниоткуда, обычно непредсказуема и может уйти в безвестность так же быстро, как и пришла. «Трилби» продался количеством в 200 тыс. копий в Соединенных Штатах, породив одну долгоиграющую пьесу, четыре немых фильма и новое название шляпы. Но и вышел из моды так же быстро – сообщалось, будто издатель остался с большим количеством копий, пригодным лишь для сдачи в макулатуру.

В XIX и начале XX веков распространение книг столкнулось со значительно большим количеством препятствий по сравнению с сегодняшним днем. Разнообразие продуктов продолжало расти, но каждая книга занимала еще меньшую часть общего рынка. Пейдж писал, что если книга продается десятью тысячами экземпляров, кажется логичным полагать, что еще десять тысяч человек могли бы купить ее, если бы они знали о книге и могли получить к ней доступ – но реальность сетей распространения книг означала, что только 2-3 процента от населения США находилось в удобной близости от книжного магазина или универмага c книжным отделом. Разносчики книг, «гастролирующие» книготорговцы, которые обычно продавали книги по подписке, доходили до мест, куда не могли попасть книжные магазины, но их книги были намного дороже, тяжелее и с большим количеством иллюстраций, чем их братья из обычных книжных магазинов⁶. Читателям из отдаленных поселений приходилось заказывать много книг через почту напрямую. Подписка, доставка по почте и вероятные продажи в универмагах на списки бестселлеров не влияли. Составленные только на основе данных из книжных магазинов, списки игнорировали читательский вкус подавляющего большинства американцев.

Проблемы с распространением, конечно, сказывались не только на точности списков. В 1913 году издатель Джордж П. Бретт писал в The Atlantic Monthly, что спрос на книги не растет пропорционально росту населения и грамотности. В то время четыре из каждых пяти новых изданий приносили убыток, и стремительный рост дешевых журналов, наряду с книжным пиратством и проблемами распространения, не помогал застойному книжному рынку. Увеличение количества доступных наименований без соответствующего увеличения общих продаж, по-видимому, отрицательно сказалось на продолжительности жизни бестселлеров. В 1902 году The Bookman отметил, что «период, в течение которого популярный роман пользуется спросом, постоянно сокращается», и речь уже идет не о месяцах, а неделях. Как выразился Бретт, «поток романов велик настолько, что (по словам авторитетного источника) жизнь «бестселлеров» сейчас длится немногим больше месяца по сравнению с периодом популярности в несколько лет, когда мода на подобные издания впервые стала особенностью книжной индустрии».

The Bookworm, Карл Шпицвег, 1850.
Wikimedia Commons, Музей Георга Шефера.

В марте 1912 года Publishers Weekly отметил, что хотя с января издатели США выпустили 151 роман, было бы «трудно найти весомую причину для существования хотя бы дюжины из них». В статье выражалось беспокойство по поводу того, что издательская индустрия, выпустив рекордно большое количество книг, не может оправдать увеличение выпуска поддержкой «разумных стандартов качества». Поднимался вопрос – а не является ли издательское дело лишь способом обеспечения наших друзей, типографов и переплетчиков, работой вне зависимости от наличия потенциальных покупателей или читателей конечного продукта? Многие издатели и критики также были обеспокоены тем, что книги, которые все хотели читать – бестселлеры – были совсем «не тем». Они беспокоились, что публика будет читать всякий мусор, в то время как настоящие литературные произведения, если и могут выйти в печать, то после собирают пыль на полках книжных магазинов, ожидая возврата издателям. Беспокойство о том, что предоставленные сами себе читатели будут выбирать совсем «не те» книги, было не в новинку; эта проблема восходит как минимум к восемнадцатому веку. Как и вера в то, что чтение романов разрушает женское сознание. Но уже с начала двадцатого века критики могли указать на опубликованные списки бестселлеров и тем самым подкрепить свои жалобы. Пейдж открыл свою главу «Почему "плохие" романы успешны, а "хорошие" – нет» цитатой из читательского отзыва на рукопись книги: «Этот роман достаточно плох, чтобы добиться успеха». В проведенном The Bookman обзоре на бестселлер Мередита Николсона «Вершители окончательных решений» говорилось, что его рассказы были бы лучше, если бы он не упростил их для большего соответствия шаблону бестселлера. Бретт сетовал на то, что «большая часть современной художественной литературы написана для того, чтобы доставить именно то волнение, которое требуется публике», и что подлинные романы редко попадают в списки бестселлеров. Для Бретта и других отсутствие успеха может даже означать литературную ценность и, наоборот, само звание бестселлера может указывать на отвратительный экземпляр. Бретт заканчивает свою статью в журнале Atlantic цитатой неизвестного критика и автора: «Я бы считал себя опозоренным, если бы написал книгу, которая в те дни разошлась тиражом в 100 000 экземпляров». В статье The Bookman 1905 года, в которой предсказывалось появление самых продаваемых романистов на следующие несколько лет, было осторожно отмечено, что «большинство этих мужчин и женщин отлично справляются со своей работой, и когда мы говорим о них как о «бестселлерах», это не вызывает неуважения». Тем не менее даже сегодня многие книги, особенно авторства женщин, теряют свой литературный блеск, когда становятся слишком популярными. Пейдж больше остальных критиков симпатизировал вкусу среднего читателя, утверждая, что, хотя бестселлеры могут не иметь литературных достоинств, они обладают «некоторыми очень искренними и позитивными качествами». А именно:

В них есть структура. В них есть действие. В них есть суть. Ряд событий происходит в определенном порядке, по хорошо продуманному плану. Каждая книга привлекает внимание как вещь, построенная, законченная, имеющая форму – если не пропорциональную, то соответствующую сути. Это реальное сооружение, а не просто груда кирпичей и бревен. Да, последние не безупречны как материалы и не так хороши, как у кого-то другого на его кирпичном заводе или пилораме. Но они собраны в единое сооружение. Хорошо построенный дом из плохих кирпичей – вещь более приятная, чем просто куча.

Пейдж настаивает, что издатель не может заставить публику покупать книгу, которую они не хотят. А вот ту, которую пожелают, они обнаружат «каким-то волшебным способом» – издатель не сможет помешать купить ее, даже если бы попытался. Но даже Пейдж считал, что бестселлеры эфемерны по сравнению с их литературными конкурентами. Он считал: пока читатель может купить любой бестселлер для чтения в дороге, книги, которые он действительно бы хотел заполучить в свою коллекцию или библиотеку, являются книгами по самому своему существу, и никогда не издаются в достаточном количестве. Но Пейдж настаивал на том, что это судьба, которую и публика, и книгоиздатели выбрали себе вместе:

Ведь издатель и даже автор – всего лишь люди; и в том настроении, которое царило у всех нас в течение десятилетия или двух – с тех пор, как печатные машины и бумага стали настолько дешевыми, - мы, возможно, поклонялись простым числам. Я опубликовал несколько книг только потому, что их бы читали тысячи и тысячи людей. Вы прочитали их просто потому, что их читали тысячи других людей. И все. Возможно, наши грехи не были настолько гнусными. Но если вы добродетельны настолько, чтобы упрекать меня в отсутствии стыда, я вам обещаю вот что. Я преобразуюсь в тот же день, что и вы; но покаяться первыми должны именно вы. Ибо вы, публика, в конце концов и есть наши хозяева.

Примечания:

1. Именно это беспокойство по поводу воздействия романа на женщин высмеивала Джейн Остен в Нортенгерском аббатстве , когда героиня Кэтрин Морланд, воображение которой подпитывалась готическими романами, убеждалась в том, что убийство имело место. Это же беспокойство заставило Сэмюэля Ричардсона, автора бестселлера Памела, или Вознагражденная добродетель , поверить в то, что его многочисленная женская аудитория была слишком увлечена сентиментальным сюжетом и персонажами эпистолярных романов, чтобы полностью усвоить их скрытую истину. В 1755 году он опубликовал свои поправки в формате 400страничного сборника моральных принципов с цитатами и ссылками на свои книги.

2. Как утверждает ученый Джеймс Д. Харт, доминирование романа на книжном рынке можно объяснить несовершенствами американского образования: все больше людей были достаточно образованы, чтобы читать для удовольствия, даже если они не смогли бы анализировать философский трактат или кратко передать мысль научной работы. Начало двадцатого века принесло не только больше образовательных возможностей, но и расширило доступ к книгам. Так, было отстроено больше общественных библиотек, расширились сети распространения книг, а книготорговля превратилась в солидный и прибыльный бизнес.

3. Хотя термин «бестселлер» сейчас почти всегда подразумевает книгу, до «The Bookman» бестселлером считался любой предмет, который продавался лучше других в своей категории. Привязка к книжному продукту возникла исключительно в сфере издательского дела и книготорговли на рубеже двадцатого века, когда использование термина значительно расширилось, а книгоиздание встало на рельсы прибыльности и массовости.

4. Городами-источниками списков были Олбани, Буффало, Нью-Йорк (пригород и центр) и Рочестер – штат Нью-Йорк; Бостон и Вустер – штат Массачусетс; Чикаго; Цинциннати и Толедо – штат Огайо; Хартфорд и Нью-Хейвен – штат Коннектикут; Индианаполис; Канзас-Сити и Сент-Луис, штат Миссури; Луисвилл, Кентукки; Портленд, штат Мэн; Портланд, штат Орегон; Сент-Пол, Миннесота; и Вашингтон, округ Колумбия.

5. К спискам бестселлеров за март 1897 года The Bookman сделал примечание о том, что один книготорговец в Лос-Анджелесе, С. С. Паркер, продал 200 экземпляров Рубаи Омара Хайяма, средневековых персидских катренов в вольном переводе Э. Фицджеральда 1859 года, только потому что в магазине была устроена тщательно продуманная витрина с многочисленными изданиями книги и реклама ее была размещена в местных газетах. Но «Рубаи» не фигурирует в списке бестселлеров Лос-Анджелеса, вероятно, потому что продажи были распределены по всем этим изданиям, которые стоили от 20 центов до 25 долларов (в списке The Bookman всегда указывались издатель и цена каждой книги). Эта заметка дает нам редкое представление о внутренней работе списков и, кажется, предполагает, что The Bookman собрал информацию о продажах из нескольких точек Лос-Анджелеса, имея в виду C.C. Паркера как «один из магазинов».

6. Пейдж был убежден: столкнувшись с проблемой распространения, издатели тратят свои деньги на попытки разрекламировать книгу хотя бы с минимальным успехом. Он писал: «Когда публика купила определенное количество экземпляров – у одного романа это может быть тысяча экземпляров, у другого - десять тысяч – вы не заставите их купить еще столько же. Кажется, предел известен. И превзойти его нельзя».

Автор: Элизабет Делла Заццера (Elizabeth Della Zazzera)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ