Рецензии

сегодня я, наконец, закончила "2666" роберто боланьо. это роман титанических объёмов и амбиций, который я читала почти четыре месяца (в былые времена я бы, наверное, управилась с ним за месяц, но сейчас я работаю 70 часов в неделю, извините), так что быстренько передать свои впечатления в коротенькой рецензии не получится. то, что я сейчас пишу - это не "отзыв", а разрозненные заметки по поводу (добавь к себе на стену, чтобы не потерять).
1. "часть об арчимбольди" это зебальд, который напрочь уделывает зебальда. впрочем, вы наверняка помните о моей скорее-нелюбви к писателю зебальду, творчество которого, по-моему, граничит с каким-то -porn (history porn? memory porn? красивые-черно-белые-ретро-картинки-porn?). очень обрадовалась, когда узнала, что марк фишер тоже его не любил, хаха.
2. "2666" и "бесконечная шутка". стыдная часть, потому что нынче среди продвинутых читатель_ниц д. ф. уоллеса принято не любить. (отругала зебальда? получай, ннна). а я люблю, точнее, люблю именно "бесконечную шутку". так вот у меня с первых страниц появилось ощущение, что "2666" - одна из самых внутренне ПОХОЖИХ на "бесконечную шутку" книг, которые я читала. дело не в размерах, конечно (хотя я про размеры напишу чуть ниже). во-первых, один из приемов, которые любят и боланьо, и уоллес - это небольшие вставные истории или, скорее, ответвления-тупики, которые материализуются, когда автор как будто бы случайно съезжает с основной темы; притчеобразные, но с темной, непрозрачной моралью (если таковая вообще есть). вообще-то если бы мне сказали, что это книга, в которой много "вставных историй", я бы вряд ли стала ее читать. но я сейчас говорю не о том, что называется play within a play, а скорее о dream within a dream или случайно образовавшихся пузырях альтернативной реальности, никуда не ведущих дверях. но это про форму (хотя - вот где можно поговорить о размерах - автор_ки, пишущие коротко и сжато, вряд ли стали бы на такое размениваться). вторую вещь я смогла сформулировать только сейчас, когда полезла читать рецензии. рецензия, на гудридсе, была отрицательная, но в ней было приведена ссылка на (тоже отрицательную, но тем не менее проницательную) рецензию джайлза харви с довольно метким комментарием про боланьовский "drive toward failure". как вы, может быть, уже знаете (если иногда заглядываете в мой профиль), мой любимый текст про "бесконечную шутку" - вот этот, показывающий, что она буквально пронизана образами замкнутого круга, vicious circle, дурной бесконечности (от вращающихся дверей и круговорота смертей и рождений в Том Самом Видео до "кольцевого синтеза" энергии, на котором работает вся машинерия вымышленной Северной Америки). для автора эссе основной сюжет "бесконечной шутки" - это бесконечная (и неизменно разочаровывающая) погоня за недостижимым объектом желания и/или ужаса где-то между этой и той сторонами принципа удовольствия. в отличие от героев уоллеса, чей drive toward failure приводится в действие травмой или нехваткой (а в конечном итоге самими условиями человеческого существования), у боланьо этот drive вполне сознательный и работает не на уровне психики персонажей, а на уровне самого повествования. его любимый прием - вторящий закольцованным погоням "бесконечной шутки" и обеспечивающий "2666" ту же самую page-turner-истость - это антиклимакс: в "2666" очень много тревожных, держащих в напряжении завязок, которые... заканчиваются ничем. как в "части о критиках", где один из героев вдруг пропадает из виду при драматических обстоятельствах, которые могли бы навести на мысль о бегстве или суициде, а может быть, и на раскрытие некоей тайны... напряжение растет, другие герои чуть ли не буквально обзванивают больницы и морги... и тут он снова находится. взял отгул, после упомянутых драматических событий решил отдохнуть и собраться с мыслями. и все. никакой тайны, никаких последствий для сюжета у этой истории нет - как, собственно, чаще всего и бывает с подобными в ситуациями жизни. в других подсюжетах "тайна" появляется, но чаще всего остается не раскрытой и постепенно забывается, уходит в небытие. собственно, и с главным чудовищным макгаффином "2666" так получается. и с основным сюжетом - когда он наконец проступает сквозь хитросплетение множества линий. (опять же, это лучший комментарий на тему памяти, чем книги зебальда. извините).
3. боланьо и женщины. о своих ммм проблемах с боланьо и женским вопросов (о б-же) я уже писала. с тех пор, впрочем, читатель_ницы поумнели и научились критиковать portrayal женских и других underprivileged персонажей не хуже меня, так что подробно писать об этом не буду, и мои замечания будут скорее апологетическими. первое - тот самый монструозный двигатель сюжета, бесчисленные женские тела в пустыне на границе между америкой и сша. эта часть вышла, наверное, самой polarising: некоторые хвалили боланьо за то, что он поднял тему гендерно-окрашенного и сексуального насилия, другие - критиковали за фетишизацию этого самого насилия. скажу так: в чем-то правы и те, и другие, и феминистской критике было бы где развернуться, но, по-моему, ее стоило бы вести с более subtle позиций, например: почему у боланьо именно женщины становятся живым (ой, нет, МЕРТВЫМ) воплощением анонимизирующей, аннигилирующей смерти, великой уравнительницы, превращающей человека с е_е привычками, именем (по-прежнему стоящим в паспорте), брачным статусом и кроссовками "найк" в пустое и немое разлагающееся тело, ничем не отличающееся от других разлагающихся тел, которые регулярно находят в этой же пустыне. смерти женщин из санта-терезы очевидно параллельны смертям немецких и советских солдат на восточном фронте и смертям украинских евреев от рук айнзацгрупп и бестолковых хозяйственников, описанных в "части об арчимбольди" - но в большинстве случаев мы успеваем увидеть и немцев, и русских, и евреев живыми, пусть и безымянными; с женщинами из санта-терезы мы знакомимся, когда они уже превратились в ассамбляж из разлагающихся тканей и особых примет. (характерно, что женщины, которые ПОЯВЛЯЮТСЯ в романе живыми и потом исчезают - американская туристка, подруга политической деятельницы - никогда потом не resurface в качестве трупов). тем не менее, нетрудно понять, для чего "часть о преступлениях" в этом романе НУЖНА. и, увы, безымянные трупы изнасилованных проституток и фабричных работниц vs с почетом погребенные останки героев войны (или жертв вражеских мучений) - конфигурация вполне реалистичная. UPD а еще вспомнила, что по ходу чтения мне пришел на ум другой каталог мертвых женщин, нежно-жеманный и в духе магического реализма (который боланьо не любил и считал опухолью на теле латиноамериканской литературы) - так вот, при всех симпатиях к осокину, "барышни тополя" - где "мертвые" наделены характерами, именами и всеми атрибутами "живых" на радость автору, который будет называть их мариночками и жанночками, и фотографировать голыми, и любоваться тем как они расчесывают волосы или едят бутерброды или ходят без трусиков - гораздо хуже, чем хладнокровная (и леденящая кровь), стилизованная под равнодушный полицейский отчет "часть об убийствах".
далее, героини, НЕ являющиеся трупами. тот же автор негативного отзыва на гудридсе цитирует рецензию, где говорится, что "all of the women [in the novel] are either nymphomaniac, indecisive, fickle, insane, unnatural or a colourful selection of the above". не то что бы это была неправда (хотя и не совсем правда), но в чудовищно герметичном мире "2666" кажется естественным, что мы видим героинь только глазами героев. какой бы еще могла показаться директриса психиатрической клиники молодому менту из провинциального, насквозь коррумпированного участка. баронесса и ингеборг из "части про арчимбольди" - это, конечно, довольно характерные фам-фаталь и романтическая безумица, но, например, баронесса подрывает ожидания от своего персонажа тем, что не делает никаких неожиданных гадостей, несмотря на свое эээ сладострастие и тусовки с наци. (да и вообще "часть об арчимбольди" часто приобретает некоторое условно-полусказочное quality).
4. русский космизм появился неожиданно!

Несмотря на то, что XXI век ещё очень молодой (всего-то пятая часть его пронеслась куда-то незаметно, о боже мой какая я старая! ), некоторые уже вовсю составляют списки самых лучших книг этого века. Поверьте мне, самая лучшая книга XXI века уже роман "2666" Роберто Боланьо. Ещё выяснилось, что его переводят на русский, так что считайте меня первой ласточкой - скоро "2666" будут жёстко раскручивать, как Кнаусгора и Уоллеса (обоих, кстати, пока не читала).
Роман Боланьо - это смесь Льва Толстого, Габриэля Гарсия Маркеса и немножко Квентина Тарантино. Можете найти в любом обзоре, что состоит он из 5 частей, которые совершенно о разном, хотя герои слегка пересекаются и ткань текста совершенно едина. В конце развязанные тут и там ниточки немного завязываются, но вообще роман обрывается со смертью автора - как такового конца нет. Можно представлять себе, что сюжет развивается по спирали, можно - что спускается в глубины тьмы, но совершенно точно то, что этот процесс осязаем, а сюжет плотный и вязкий. Стиль автора несколько отстранённый, он абсолютно безэмоционален и объективен, от чего немного мурашки в главе про убийства. Но оно и к лучшему - если бы роман ещё и как голливудское кино выжимал эмоцию, никакого здоровья не хватило бы его дочитать, как автору, к слову, не хватило здоровья его дописать. Роман осязаемо сильный, а не вот эти вот слюни-сопли. Он какой-то 5D. Дико извиняюсь, но если вы как я в молодости (1999 год) смотрели фильм "Экзистенция", то он вот примерно описывает ощущение "вживания" в "2666".
Стиль книги на самом деле постмодернистский, но похож не на Пинчона и Флэнна О'Брайана, у которых ничего не понятно, но больше на Итало Кальвино, особенно тем, что история постоянно отвлекается на сторонние ветви и тщательно рассказывает их, прежде чем вернуться в как бы главное русло (хотя откуда мы знаем, что тут главное?). Так что от убийств в мексиканском городе в 1990-х мы перескакиваем на холокост, и это даже по-своему плавно по логике книги.

Сложная, многоуровневая книга. Книга неоконченная (Боланьо умер от рака печени после 10-ти дневной комы). Книга вязкая и засасывающая в себя, похожая на торфяное болото, чавкающее коричневой жижей под ногами, мёртвое, не отпускающее. Книга - запутанный клубок нити, местами мохрящейся, местами истончившейся и готовой порваться, местами спутанной в тугие узлы. Книга - песок, просачивающийся смыслом сквозь пальцы, оставляющий в ладони лишь жалкие свои крупинки и тактильное ощущение неуловимого присутствия.

Боланьо несомненно провёл титаническую работу. Кроме открыто упомянутых литераторов, научных деятелей и философов, автор даёт отсылки к текстам, даже не столько к текстам, сколько к идеям текстов, и, главное, воспоминаниям читательских ощущений от текстов Кортасара, Рансмайра и Сафона.

В книге так много персонажей, которые создают любопытную иллюзию многоликой, толкающейся толпы. Тесной, шумной и вместе с тем равнодушной. Этакие отдельные части потока, берущие каждый своё начало в отдалённых друг от друга местах, но по воле рока влекущиеся все в одну единую точку, чтобы в ней слиться воедино. Слиться и на этом закончить своё движение вперёд, получив навсегда обречённость движения только вглубь и по кругу, с редкими выбросами продуктов распада во вне.

Общее это место, место слияния - городок на границе США с Мексикой. Город Санта-Тереза. Городок этот вымышленный. Но нужно отметить, что у него есть реальный прототип - город Сьюдад-Хуарес в штате Чиуауа.
Для того, чтобы читатель это чётко понял и не подумал о том, что в его восприятие вкралась ошибка автор в описании места часто употребляет уточнения географического положение своей Санта-Терезы. Но кроме этого, главное сходство вымышленного города с его прототипом - часть книги об убийствах.

Здесь Боланьо подробно описывает феминицид на севере Мексики с 1993 по 2001 годы. Часть об убийствах изобилует подробными описаниями нанесённых травм, изнасилований и увечий, причинённых жертвам при жизни и посмертных. Что характерно, описывает их автор сухим, протокольным языком. Что создаёт шокирующее ощущение, что тела девочек и женщин приравнены к кускам мяса на фермерском рынке.

Кроме упоминания реальных убийств Боланьо вводит в повествование троих действительно осуждённых по ним. Абдул Шариф Латиф, Виктор Гарсия Урибе и Густаво Гонсалес Меса становятся персонажами "2666".

Здесь же кроме описания убийств Боланьо погружает читателя в саму атмосферу места, где возможны такие убийства. Мы видим адскую смесь политики матчизма, нищеты и коррумпированность полиции.

Однако, последняя часть об Арчимбольди напоминает читателю, который вдруг может быть уже успел забыть, что все предыдущие части книги с их отдельными казалось бы героями тянутся тонкими ниточками к центральной части "2666", к части об убийствах.

И та невидимая паутина, которую сплёл между ними всеми автор в какой-то момент ошеломляет, а после обволакивает тяжёлым ощущением неотвратимости - мерзость в каждом из нас, даже в самых образованных, самых признанных, самых лучших. В крушении идеалов, в мелочности мечты, в беспросветности приспособленчества, в потере ориентиров, в конечной бесполезности идей и революций, в бессмысленности и войн и мирных договоров.

Наверное, если бы Боланьо всё-таки дописал роман, невиновных бы так и не оправдали, настоящих убийц не нашли бы, а встретившиеся с неуловимым Арчимбольди критики сильно бы разочаровались. Однако, "2666" не дописан. Так что, кому хочется, можно придумать себе и радужный его конец.

«Я уже знал, что писать — бесполезно. Или что имеет смысл писать, только если автор готов написать шедевр»

Увы, я ничего не слышал о и ничего не читал у Роберто Боланьо. Я дочитал "только" этот огромный фолиант, это его "пятикнижие", так и не законченное произведение, которым автор сказал так много. Почти столько же, сколько в нём сокрыл.

Роман «2666» Роберто Боланьо явился неким финалом, итогом в пути — как писателя (был написан в последние два года жизни), и человека, отца, который заботится о детях и завещает издавать каждую из пяти частей книги отдельно, чтобы обеспечить семью. Русские издатели (как и наследники автора до этого) напечатали под одной обложкой сразу все пять книг. И рассказать об этом романе сложно, потому что он отражает и путь самого Боланьо, его взгляд на жизнь, на смерть, на чтение и написание книг, но и является самостоятельным живым организмом перекликающихся и дополняющих друг друга частей, эдакой матрёшкой раскрывающихся романов в романе.

Это целая "вавилонская библиотека" текстов/историй, переплетение судеб и жизней, биографических заметок, исповедей, откровений.., вписанных в историю 20 века с его революциями, войнами и диктатурами... Это своеобразный шарж на действительность, метатекст, вбирающий в себя указатели направления для мысли и рассуждений, это проговаривание, словно молитва волхва, приносящего жертву так и не ставшему близким или понятным богу, это путь, который проходит читатель — самостоятельно, наедине с тем, что перед ним разворачивается, что вбирает в себя и включает в процесс, как "игра в классики"...

«Чтение — это наслаждение и радость оттого, что ты жив, ну и грусть, оттого, что ты жив, но прежде всего — это знание и вопросы. А вот писательство — наоборот, это почти пустота. В душе человека пишущего ничего нет»

Часть о литературоведах. Это первая книга, где четыре европейских филолога, исследователя творчества немецкого писателя со странным именем Бенно фон Арчимбольдо проходят свой путь — в карьере, в познании и интерпретации загадочного автора, которого никто не видел уже десятки лет. Француз, испанец, итальянец и англичанка знакомятся друг с другом и в итоге познают страхи, радости и горести друг друга, любовь и одиночество, даже пускаются в почти шпионское путешествие по следам Арчимбольдо, которые приводит их в Мексику.

Часть об Амальфитано. История про сходящего с ума профессора философии и логики, которого пригласили преподавать в мексиканском университете, в городе Санта-Тереса, где он поселился с дочерью и где начинают пропадать женщины и девушки, а потом их тела находят на пустырях, в придорожных ямах и на мусорных развалах.

Часть о Фейте. История про журналиста, который пишет на социально-политические темы для одной чикагской газеты, специализирующейся на жизни чёрного населения, связанной с движением за права афроамериканцев. И вот из-за внезапной смерти спортивного журналиста, его посылают в мексиканский городок на границе с США, где должен состояться боксёрский бой. И он оказывается втянут в тёмную историю, в журналистское расследование массового убийства (уже больше двухсот) женщин в городке Санта-Тереса.

Часть об убийствах. Сама часть с описанием многочисленных жертв убийств на севере Мексики у самой границы с США, где вокруг и в самом городке Санта-Тереса с января 1993 и до конца 1997 года находят трупы девочек, девушек и женщин. Переплетаются находки как свежих тел, так и уже скелеты прежних убийств. Сплетаются истории журналистов, полицейских, следователей, ясновидищей дамы, бывшего фэбээровца, написавшего книгу по поиску серийного убийцы и приехавшего сюда с лекциями. Наркопритоны и наркобароны, местные банды, сутенёры, проститутки, работницы фабрик и баров, оргии и следственные действия, откровения и догадки... В этой части глаза разбегаются от криминальных хроник, а детективная составляющая уходит на задний план на фоне живых и ярких диалогов и личных признаний.

«Вещи — не то, чем кажутся, прошептал Рамирес. Ты думаешь, вещи — они такие, как ты их видишь, более-менее, без особых проблем, без вопросов? Нет, покачал головой Гарри Маганья, нужно всегда задавать вопросы. Правильно. Всегда нужно задавать вопросы и всегда нужно понимать, зачем ты их задаёшь. Знаешь, почему? Потому что стоит зазеваться, как наши вопросы заводят нас туда, где ты совсем не хочешь оказаться. Видишь, в чëм суть, Гарри? Наши вопросы — они, по определению, подозрительны. Но их нужно задавать. Вот такая вот х**ня, Гарри. Такова жизнь, откликнулся Гарри Маганья»

Часть об Арчимбольди. Здесь нити сюжетных линий начинают к концу стягиваться, но тоже не стоит спешить, ведь прежде мы знакомимся с личностью того, кто возьмёт себе впоследствии это несколько вычурное имя, псевдоним писателя-отшельника. У слепой на один глаз матери и хромого на одну ногу отца (мечтавшего о прежнем величии Пруссии, канувшей в Лету после Первой мировой) рождается необычный мальчик Ханс, который любит воду и ходит словно по морскому дну, покачиваясь. Он вырастет высоким голубоглазым блондином, уедет с племянником графа в большой город, а до некоторых пор читать будет лишь одну книгу: "Некоторые животные и растения европейского побережья".

Невероятная, полная реалистических и не всегда приятных описаний войны, убийства, ужасов смерти, а также мистических видений, история про становление будущего писателя-отшельника, про его встречу с будущей возлюбленной, почитательницей истории ацтеков, про память, безумие, страсть к чтению, про молчание, красоту и уродство... А ещё про то, как оставленная в одном крымском селе, в тайнике в одной хате рукопись еврея-коммуниста (его дневники о путешествиях по России и его дружбе с писателем-фантастом Ефремом Ивановым, о сталинском терроре...) сильно повлияет на будущего писателя, между прочим, кандидата на Нобелевскую премию.

Скажу честно, мне не всегда было просто читать этот огромный фолиант в 900 страниц с переплетением разных жанров и пяти романов, но книга определённо достойна внимания и чтения. (Возможно, для знакомства с автором стоит прочитать произведение меньшего формата). Роберто Боланьо, который не получил высшего образования, стал действительно знаковым поэтом и фигурой для испаноязычной литературы, пропустил через себя потрясения от диктатур во второй половине 20 века (даже отсидел в чилийской тюрьме при Пиночете и по счастливой случайности не погиб), этот человек и писатель выразил так много всего своим романом «2666» — очень человечным и ироничным, сумевшим меня как читателя поставить в сотню разных положений, взглянуть на вечные вопросы о смерти и смысле происходящего вокруг с разных, зачастую неожиданных, сторон. Для меня это роман ещё и о нашем подсознании, о том, как мы помним или забываем, не желая смотреть на действительность прямо, отводя от неё взгляд, чтобы не сойти с ума, заменяя её наукой, литературой, искусством, сексом, глубинами океана... Что не плохо и не хорошо.

«Конечно, в том, чтобы иметь представление о мире нет ничего особенного, да, у всех оно есть — обычно это идейка, ограниченная кругозором своей деревни, родной землицы, сведëнная к вещному и обыденному, что всегда перед глазами, и это представление о мире — посредственное, ограниченное, полное знакомой грязи — оно-то как раз и выживает и приобретает, с ходом времени, авторитет и величие»

Книгу я отхватила тут же, как только она вышла - но, взвесив (книгу и возможности), отложила на новогодние каникулы. 900 страниц, и весит книга весьма прилично, в метро с ней не поездишь. Кто-то уже упоминал в связи с ней "Бесконечную шутку" - и да, признаюсь, у меня тоже были такие ассоциации, что-то похожее есть не только в объеме и количестве страниц.
При всей моей любви к латиноамериканским авторам, именно Боланьо почему-то все время откладывался и откладывался, но именно "2666" я хотела почитать непременно. Как истинный фаталист, буду считать, что так оно и было нужно - в итоге прочиталось тогда, когда нужно и то, что нужно. Теперь можно оглянуться и почитать остальное.
В общем, читала запоем и прочитала за неделю. Это какое-то безумное погружение, с каким-то хитро задуманным ритмом - когда на поверхность всплывает то одно, то другое, и ровно в тот момент, когда кажется, что в тебя больше не влезет - автор щелкает переключателем. Впрочем, в части про убийства он, пожалуй, еще несколько раз задержался на дополнительные подходы.
Замысловато сплетая историю и вымысел (город в Мексике выдуманный - убийства реальные - как один из примеров), нас в произвольном порядке вводят в курс дела, которое и не дело, собственно, вовсе, но все же - сначала наживка на писателя, которого читают (сначала немного, а потом, внезапно, все больше и больше), но никто не видел (не путать с Пелевиным), потом, через тернии, в Мексику, а дальше и вовсе экскурс в историю, и обратно на евразийский континент, и вроде бы вопрос был - где, а узнаем, скорее, кто.
Читала про автора, что он весьма презрительно относился к магическому реализму - и да, пожалуй, тут прямо гипер-реализм, но уж точно никакой магии. В избытке смертей, секса и безумия, и все это переплетается друг с другом в разных комбинациях. Такой постмодернизм я потреблять могу в любых объемах, видимо. Да мы в нем практически живем. Где тот автор, который напишет что-то в этом же духе про наше время? Обязательно почитаю, если доживу. А пока поймала себя на том же ощущении, которое было после "Бесконечной шутки" - захотелось сразу же начать перечитывать с самого начала. Этакие книги-уроборосы, вот что у них общее для меня.
PS Советский писатель Ефрем Иванов - отдельная песня, конечно.

"Солдаты Саламина" - пожалуй, самое известное произведение Хавьера Серкаса: по нему снят фильм, он вошел в список ста лучших испаноязычных книг, получил целый сноп престижных премий, и однажды я даже видела его на полке московского магазина. Тему Серкас выбирает непростую, больную для Испании тему.

Наверное, в истории каждой страны есть такой момент или период, который и по прошествии лет требует осмысления и вызывает вопросы: почему мы такое допустили? где оступились?.. Двадцатый век вообще оказался богат на события такого толка: тут можно вспомнить, например, нацизм в Германии, или Великую Отечественную - до сих пор у нас историю делят на "до войны" и "после" - и список можно продолжать чуть ли не до бесконечности. Все это шрамы, и шрамы до сих пор зудят. Рискну предположить, что Серкас со мной согласен: в Испании таким шрамом стала гражданская война, о которой написано уже немало, но испанские писатели, историки и журналисты снова и снова возвращаются к ней, ее картина появляется во многих романах - не предметом, так фоном. Но в "Солдатах" автор подходит к проблеме иначе: неслучайно у него рефреном звучит фраза, что это могли бы быть любое время и любая страна, страна без названия, герой без имени. Даже называние здесь выбрано не случайно: Саламин - это греческий остров, где в древние времена состоялась битва между эллинами и персидской империей, которая положила конец войне и помогла грекам сохранить демократию. Называя своих героев "Солдатами Саламина", Серкас одновременно и удаляет от читателя гражданскую войну, подчеркивая, что она была так давно, и словно выносит ее за пределы времени, вновь повторяя: возможно везде, всегда, со всеми.

"Солдаты" весьма необычны по структуре: на первый взгляд, это рассказ о том, как Хавьер Серкас, писатель в творческом кризисе, пишет рассказ "Солдаты Саламина". Этакий рассказ в рассказе, да еще и от реального лица. Однако это впечатление обманчиво - очень скоро реальные факты начинают переплетаться с выдумкой. Достаточно прочитать первые страниц двадцать и сравнить их с биографией самого Серкаса: его персонаж и впрямь писатель в кризисе, но он никогда не работал журналистом. Он и впрямь написал до "Солдатов" две книги, но от него никогда не уходила жена. И его герой - Рафаэль Масас - вполне реален, но часть, повествующая о его жизни во время войны, едва ли можно назвать фактически достоверной. Серкас (и книжный, и реальный) пытаются написать "реалистичный рассказ", описать события правдиво, но в конце добавляет:

Todos los buenos relatos son relatos reales, por lo menos para quien los lee, que es el único que cuenta. - Все хорошие рассказы реалистичны, хотя бы для читателей, а они единственные, кто имеют значение.

"Солдаты Саламина" - прекрасная книга. Это яркий пример того, когда написано мало, а сказано много. Несмотря на небольшой объем, там поместилось немало идей. Ее можно читать, снимая слой за слоем, и в конце, когда не останется ни имен, ни времени, ни войн, придти к простой и почти архетипической идее: достаточного одного человека, чтобы спасти жизнь другому.

В итоге - многое сказано, но еще больше осталось недосказанным. Читать, понимать и перечитывать.