Рецензии — стр. 5

Люди живут лишь затем, чтобы нести знание. Выбрать пригодное и припомнить в нужный момент может только сметливый.

Почему одни люди несчастны, другие одержимы? Кто больше достоин жалости? Достойны ли вообще люди жалости?

«Крепость» - очень точное название романа. Не только потому, что действие то косвенно, то прямо (и больше прямо, чем косвенно) касается древней крепости и раскопок, но и в связи с тем, что одна из идей книги (на мой взгляд) заключается в том, что у каждого человека есть своя крепость. В которой он либо прячется, либо обороняется, либо развивается. А ещё либо строит, либо разбирает, либо рушит, либо сохраняет. Вот так и персонажи Алешковского (их, слава Богу и самому Алешковскому, в романе много) – всяк в своих стенах. И дело только в их толщине и высоте.

Главный персонаж – Иван Мальцов, историк, археолог, человек, пнутый начальством, женой, в каком-то смысле и самой жизнью. Его крепость – в верности профессии, в честности перед собой и перед людьми. Стены этой внутренне-духовной крепости толсты и прочны, хотя именно благодаря им Мальцов не способен договориться с теми, кто снаружи, то есть с обществом. Он не может приспособиться к современному укладу, к сегодняшней действительности, к тому, что теперь всё решают деньги и чьи-то чужие интересы. Время, понимаешь, такое (а время действия самое что ни на есть современное, там даже события с Крымом упоминаются. Но – ВНИМАНИЕ! – они только упоминаются и как раз именно для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что на дворе, то бишь на страницах, середина второго десятилетия двадцать первого века. Ну, ещё про Крым несколько раз говорится в разрезе древности, но это никак не связано с текущей политикой).

Другой вопрос – а надо ли, чтобы главный герой был приспособленцем, чтобы умел договариваться? Ответ очевиден – не надо. Хотя бы потому, что тогда бы романа не получилось. А если мы позабудем, что всё прочитанное есть выдуманный сюжет, то всё равно не надо. А то уж как-то совсем получается грустно от ощущения, что в наше время честного и принципиального человека, готового наплевать на внешние условности, днем с огнём не найти. Тем более историка, с горечью признающего, что Настоящий историк обязан иметь предельно оголенные нервы, постоянно страдать, переживая то, о чем пишет, даже упиваться человеческой болью, из которой соткана история. И что Историку в наследство остается одно воображение и черепки, датирующие слой. И вообще, История всегда страшное дело , делает он грустный, но опять же принципиальный вывод. И вот именно эта принципиальность и приводит Мальцова к тому, что случилось с ним в финале. А что там случилось – это уже будет спойлер, так что все вопросы к Алешковскому.

Крепость олигарха местного масштаба Бортникова, ясное дело, построена из денежек и некоторой доли жлобства. Тут всё понятно. Человек привык, чтобы ему все подчинялись. И что все вопросы можно решить некоторой суммой. Или, как вариант, дачкой в виде хорошего алкоголя, свежей свинины и прочих презентов. В своём поведении он отчасти тоже бескомпромиссен. Но если Мальцов руководствуется общими или научными интересами, то Бортников за ними ширмует личные. Вот одна из вариаций конкретного мышления по Христу: да – да, нет – нет, а всё что кроме, то от лукавого. Но Бортников сам лукавый чёрт, ибо как ни крути, а всё подгребает под себя. Ладно, хотя бы это не худший вариант представителя своего класса – людей на стрелках не мочит, баб местных не насилует. Уже хорошо.

Нина, бывшая жена Мальцова, к тому же ждущая от него ребёнка, но сбежавшая от него в очень трудный для него момент да ещё и к мужику, карьера которого начиналась благодаря Мальцову. Ещё один человек по фамилии Маничкин, тоже некогда близкий Мальцову товарищ, а теперь строящий ему всякие пакости. Впрочем, не только ему. Стены крепости этих и им подобных строятся на беспринципности, подлости и предательстве, и роман очень наглядно показывает, как крепки и надёжны стены таких крепостей и почти ничто их может взять.

Инок Николай. Тут, я пожалуй, расписывать, ничего не буду, напомню лишь анекдот про то, как один бизнесмен ехал в купе с батюшкой и работал всю ночь на ноуте, а батюшка курнул, выпил да и к бабам пошёл развлекаться. Да и бизнесмена всё звал за компанию, только тот отказывался. А под утро батюшка с красным и довольным лицом приходит в купе, а бизнесмен с красными глазами его спрашивает – мол, батюшка, я вот работаю, работаю, работаю, на баб не смотрю, водку не пью. Может, я неправильно живу? А священник ему – да нет, живёшь ты как раз правильно. Только скучно. Вот такова же и крепость монаха Николая.

Есть ещё одна великая крепость в романе, на которой стоит целый пласт нашего народа. Это лень и водка. Несколько месяцев Мальцов прожил в деревне, отдельно от цивилизации, городских будней и суеты. Всё, что видно за этот период – как деревня спивается, пустеет да гробит сама себя. Приятного мало, но, к сожалению, это и есть действительность. В этом отношении Алешковского можно назвать бытописателем. Другое дело, что конкретно по данной теме он не сказал ничего нового.

Читателям, которые не любят исторические параллели, а также вещие сны, вызванные, вдобавок, употреблением чего-то околонаркотического, книгу читать не порекомендую. Потому что один из ключевых персонажей монгольский воевода Туган Шона дважды приходит Мальцову именно после употребления им некоего кайфа. Но вот что занимательно: в романе Туган Шона изначально позиционируется как исторически достоверное лицо, то есть не созданное одурманенным сознанием Мальцова. Более того, историк сам является дальним потомком Тугана. Вчитываясь в подробности биографии монгольского воина, поневоле думаешь: а Иван-то не реинкарнация ли Тугана Шоны? Вполне правдоподобно. (Тогда получается, что и инок Коля тоже реинкарнация другого Николая). А что? Туган ведь духовно очень похож на историка (точнее, историк на Тугана). Упрямый. Принципиальный. Верный себе. Способный на самопожертвование. Даже в шахматы хорошо играет. В общем, с такой же крепостью мужик.

Это что касается персонажей. Теперь обо всём остальном в двух абзацах. Ладно, в четырёх.
Лично для меня одним из критериев качественной книги является необходимость прочитать её второй раз. «Крепость» - роман как раз из такого ряда. Написанный простым языком, без лишних и непонятных хитросплетений и без многословия (несмотря на почти шестисотстраничность), требует повторного прочтения для более глубокого понимания. А так всегда бывает со знаковыми произведениями. Так что к «попсе» роман относить ну никак нельзя, при том, что особо глубокой философии или размышлений о судьбе всего нашего Отечества вы там не найдёте.

Впрочем, вот тут может быть самому с собой и поспорить можно. А что, разве исторические параллели с историей – не есть своего рода размышления о судьбе Отечества? А такого добра в романе тоже навалом – знай, успевай ориентироваться, причём тут Борис и Глеб, а причём Тохтамыш. И зачем всех в старом городе Деревске так интересует и волнует старая Крепость. Только ли бабки отмыть да бизнес сделать, али на самом деле кого история интересует? Не все же в этой жизни рассуждают, что ...мир крутится, либо поспевай, либо не выживешь!

А вот моральная сторона всех этих, к сожалению риторических вопросов, далась Алешковскому на все сто. Правда, по завершении книги грустно становится, потому что невесело завершается. Ибо с моралью в современной России ничуть не лучше выходит, чем во все предыдущие времена. В общем, От кого же нам бежать, как не от самих себя?

Что ещё могу сказать. Да всё сказал. Единственное, что пожелаю издателям – если будут продавать электронную книгу, пусть переформатируют контрольный файл, а то в отдельных словах вместо ударений знак # стоит. Глаз напрягает, знаете ли. А книга хороша, и мне пришлось попотеть, чтобы не испортить её бледным отзывом. В общем, как сам Алешковский заметил, По мощам и елей. Впрочем, какие тут мощи? Скорее, наоборот!

У меня есть знакомая очень солнечная девочка пяти лет. И вот однажды мы с ней пускали мыльные пузыри, и глядя, как она радуется их разноцветности, заглядывая в ее широко распахнутые серые глаза с длинными ресницами, я сказала: "А ты знаешь, что внутри мыльных пузырей живет радуга? Поэтому они такие разноцветные." И девочка мне поверила, по крайней мере, на тот момент.

Читая очередную книгу Пелевина, ловишь себя на ощущении, что сидишь рядом с человеком, который пускает мыльные пузыри, смотришь на их переливчатую радужность завороженно. Очередной мыльный пузырь, еще одно отражение нашего мира. Поколение П, теперь стало понятно - это о мире халдеев, есть еще мир оборотней, теперь вот мир вампиров - реальность не исключает бессчетное множество миров, параллельных и пересекающихся.

В одной из рецензий прочитала, что это холодная книга - согласна полностью, ну а какой же еще может быть вампирическая реальность, впрочем. Эта книга более злая, я бы сказала, чем все то, что прежде я читала у Пелевина, тут не просто уже стеб, а ядовитая желчь на все и вся, включая и себя самого. Но по каким-то странным закономерностям, которые уже даже сложно назвать случайными, в мое внутреннее состояние эта книга снова попала "в яблочко".

книжный вызов (6/66)

долго я опасалась книги из-за её размера. но в какой-то момент мне всё так надоело, что я просто взяла её с полки и.. и пропала.
мне хочется разговаривать о Доме со всеми. уже не одну ночь я рассказываю об этом произведении своей подруге. рассказываю и понимаю, как же нескладно звучат мои слова. и сейчас так же несуразно будет выглядеть мой отзыв.
мне не понравился только один момент - когда во второй части появились девушки. я честно не понимала, зачем они? кому нужен был этот закон? ведь и так всё было хорошо. но эта мелочь совершенно теряется на фоне того, в каком я очаровании от всего остального.
у меня нет этой тяги именно к дому (или я просто пытаюсь её скрывать в себе), но я безмерно влюблена в героев. в каждого. мне кажется, что я ещё ни разу не встречала книги, в которой было бы столько удивительных персонажей, каждый из которых на своём месте, каждый играет свою роль, у каждого - своя неповторимая история.
когда я закончила читать, то несколько часов была в полном шоке. мне хотелось кричать и громить всё вокруг. хотелось требовать от всех объяснений, так как слишком много моментов остались для меня не до конца понятны. сейчас, через пару дней, всё уже немного устаканилось, но я до сих пор жалею, почему толком не было истории Лорда? хотя, я бы о каждом из них хотела больше инфомации, хотела бы знать их. не быть частью, нет, потому что это всё-таки детский дом инвалидов, чёрт возьми! но.. но где ещё возможен такой мир? в реальности? вряд ли..
теперь я понимаю людей, которые перечитывают эту книгу раз за разом. я точно знаю, что не пройдёт и несколько месяцев, как я снова возьму в свои руки этот увесистый том. только вот.. если я уже сейчас не могу отпустить Табаки, Слепого, Сфинкса, Македонского, Волка, да всех их, то как я буду после второго прочтения..?

Чертовски сильная книга, сильная и вкусная, совершенно неоднозначная. Я была, надо сказать, сильно удивлена, узнав, что это первая книга Петросян: для пробы пера это втройне сильно.
Дом - это потрясающая аллюзия на детство, настолько потрясающая и острая, что захотелось остаться там жить, прямо в книге, натурально ( и это притом, что детство само по себе, как временной период, я остро недолюбливаю).
Спросите, чем меня зацепил мир "Дома"? Чем может зацепить слезовыжимательная история про деток-калек, грубых, курящих, пьющих и творящих прочее непотребство? Более того, история без четкого сюжета и, как говорили в ряде отрицательных рецензий, с кучей мистики и без идеи?
Начнем с того, что идея-то в книге есть, но она не подана на блюдечке, не разжевана до прописных истин, не низведена до простенькой и навязшей на зубах морали. Идея "Дома" выдана ровно в той мере, в какой выданы любые ответы на вопросы героев книги и на прочие наши как книге, так и миру: "Вот информация, в ней ответы - что найдешь - то твое, а сверх этого - ни помощи, ни поддержки". Именно по этой самой причине каждый найдет ту идею, те смыслы, которые отражают его самого, а кто-то не найдет ничего, и это ведь тоже что-то да будет отражать, не так ли?
Второе, что меня зацепило - никаких тебе гарантий просто за факт твоего существования, никаких тебе кодексов, никаких преимуществ. Есть Закон, есть ты сам, и будет с тобой по справедливости и только. Справедливость же, прямо скажем, очень страшная штука, когда начинает касаться тебя лично, когда с нее падает флёр супергеройства и розовых соплей, справедливость - не плюшевый мишка, а суровая дама и глаза у нее завязаны, тут обаянием не возьмешь. Как и в жизни, каждый получит ровно то, чего заслужил, за глуповатыми, но благородными принцами, за прекрасными принцессами, за злодеями, которые в конце обязательно повержены, за блистательными рыцарями без страха и упрека, за кругом перед всеми виноватыми драконами - это вам в другую сказку, здесь такое не водится. Что возьмешь - то твое, не больше и не меньше.
Третье - это герои. Слепой, Сфинкс, Табаки, Черный, Македонский - они живые. Они где-то и в чем-то - прекрасны, а где-то - такие говнюки редкостные, что хочется прям поймать и подзатыльников надавать в воспитательных целях. Они выпуклые, со своими привычками, придурями, фишечками и изюминками, все разные и яркие, нет среди них двух похожих. Что меня лично восхитило отдельно: при всей своей, местами пафосной, взрослости, они еще дети, и это прорывается даже помимо воли героев.
В принципе, таких пунктов можно понаписать еще много, на несколько листов, так что ограничусь тремя самыми-самыми. Достоинств у книги - масса, но еще одно - последнее, подчеркну отдельно. Это эпилог, свивающийся в спираль, закольцованный, как Змей Уроборос, вечно поедающий собственный хвост, и нет конца Дому, как нет конца жизни, он был и будет где-то там, среди дворов, серый и неприглядный снаружи и такой загадочный внутри.

Я люблю жанр "биография" и все его разновидности, и мне очень хотелось роман про реальную историческую личность, но не в рамках "исторического романа", а в рамках лихого вымысла. К тому же, я очень люблю творчество Льва Николаевича Толстого и самого графа, как фигуру обросшую слухами, стереотипами и живущую своей отдельной жизнью в головах жителей России и ближнего зарубежья. У каждого есть свой личный граф Толстой, но теперь он есть еще и вот такой, кем-то выдуманный, но заново себя собравший. Этот роман предвосхитил все мои запросы и пожелания, из-за чего и стал самым любимым в творчестве Пелевина. Мне не только дали, то что я хотела, но еще и то, о чем я не подозревала, что хочу.

Роман развивается по принципам матрешки, мы снимаем верхний слой и обнаруживаем нижний, думая, что это последний слой, но под ним оказывается еще один. Мы обманываемся вместе с героями, подчиняемся убедительному дискурсу, принимаем на веру окружающую реальность, даже не подозревая, что никакой реальности не существует. Что существуют только слова и их значения, и мы сами вольны давать им эти значения, и даже не подозреваем какой мощью обладаем, владея словом. Я с восхищением наблюдала за тем, как каждый следующий поворот сюжета, каждое новое прочтение происходящего звучало логично и реально, не смотря на то, что перечеркивало все предыдущее и так раз за разом, раз за разом. В какой-то момент кажется, что все эти реальности реальны и мы сами вольны решать, какая нам больше нравится.

Граф Т. обнаруживает себя в поезде без памяти и цели, и тут же оказывается целью преследования, а преследователи разъясняют графу, куда он держит путь. Оптина Пустынь становится смыслом жизни, источником всех целей и мотивов, в то время как... Все это оказывается лишь сюжетом бульварной книжонки, которая создается с целью легкого дохода или распила бюджета, или мести и наказания. Ариэль, бригадир бригады сочинителей, проводит оккультные обряды для общения с собственным творением - графом Т. И через эти диалоги мы все время теряем землю из под ног, все время пытаемся нащупать настоящее, но оно ускользает и теряется.

Мне очень понравился юмор в этом романе. Пелевин создает целую вселенную, погружает нас в ее правила и обстоятельства, и, когда мы уже владеем контекстом, мы получаем контекстные шутки, которые за счет своего объема и нашего "узнавания" срывают искреннее овации.

Книга вышла в 2009 году, после кризиса 2008.
"- Какой кризис?
- В том то и дело, что непонятно. В этот раз даже объяснять ничего не стали. Раньше в таких случаях хотя бы мировую войну устраивали из уважения к публике. А теперь вообще никакой подтанцовки. Пришельцы не вторгались, астероид не падал. Просто женщина - теледиктор в синем жакете объявила тихим голосом, что с завтрашнего дня все будет плохо."

Через этот кризис показана схема российского бизнеса, который до сих пор преобладает в большей части страны. Как на коленках создаются тех.задания, заключаются контракты, решают за какое направление в бизнесе взяться, пилятся тендеры, разводят наемных рабочих. Не смотря на то, что Ариэль занимает меньше трети повествования, нам на блюдечке расписывают всю "реальную действительность". Но большую часть романа мы прибываем в поисках истины. В мире, где Чапаев прогуливается с Львом Толстым, а Достоевский выбивает из зомби водку с колбасой. В мире, где лошадь говорит на латыни, а Митенька вам оформляет пастельные сцены. В мире, где не понятно, это граф Т. заметил бабочку, или бабочка заметила графа Т.

Особенности национального реализма

Оставив тяготившее меня предубеждение, отвергнув доводы рассудка и скрепив сердце, я решил воплотить в жизнь свой замысел - одолеть за этот год всех лауреатов премии Русский Букер. Затея, как и предполагалось, потребовала основательных усилий, а ведь начал я с той книги, о которой слышал множество раз, и отзывы были в общем и целом неплохими. Даже моя школьная учительница литературы однажды обмолвилась, что из современных писателей она предпочитает как раз Людмилу Улицкую, и её мнение для меня до сих пор авторитетно. Роман "Казус Кукоцкого" любопытен даже своим слегка нелепым названием, к тому же когда на полке с современной российской прозой видишь умное слово "казус" среди "духлессов" и "рублёвколайфов", вера в будущее русской литературы возрождается аки птица Феникс.

Улицкая пишет ни много ни мало настоящую семейную сагу, взяв за основу историю потомственного медика, профессора-гинеколога Павла Алексеевича Кукоцкого. А вот парадокс, или вернее, казус Кукоцкого заключается в горькой насмешке судьбы, иначе и не скажешь. Талантливый врач, обладающий сверхъестественным даром диагностики, помогший появиться на свет тысячам детей, так и не стал отцом своих собственных. Взяв к себе жену Елену с маленькой дочкой Таней, он уже знал - общих детей у них не будет, потому что после операции в суровом 42-м году Елена осталась бесплодной. Однако Павел Алексеевич искренне полюбил не только свою жену, но и её дочь, которая стала для него родным и бесконечно близким существом.

Жить бы им поживать, но в дело вмешался роковой случай. Причиной бесповоротного разлада в семье становится одно-единственное событие, превратившее некогда близких людей в совершенно чужих друг другу. Что удивительно, совершенно так же всё происходило в романе Дом духов Исабель Альенде, где вспыльчивый Труэба в порыве неконтролируемого гнева ударил свою жену, и даже полное боли, искреннее покаяние мужа не смогло разрушить выросшую в мгновение ока стену отчуждения. Павел Алексеевич тоже наносит удар, пусть словесный, но имеющий такую же разрушительную силу. В итоге, Елена, как и её альтер-эго из романа чилийской писательницы, до конца жизни не скажет мужу ни слова. С этого рокового момента семейная жизнь героев идёт наперекосяк, но что гораздо печальнее для читателя - вместе с этим вкривь и вкось расползается сюжетная линия романа.
Вторая часть начинается совершенно нелепым повествованием о каком-то потустороннем мире, который существует лишь в воображении Елены. Безразличная пустыня, несколько странников, бредущих вперёд с непонятной целью, ожившие манекены, - всё это непременно что-то символизирует, как и синие шторы в хрестоматийном примере глубинного смысла, якобы заложенного автором в описание комнаты. Хорошо, пусть мы имеем дело с модным направлением магического реализма, но перегибать палку-то зачем? Неужели вся эта громоздкая фантасмагория нужна, чтобы выдавить у читателя признание: "да, как всё тут метафизичненько"? Разве избыток потустороннего - тот главный критерий, по которому мы определяем. что перед нами яркий пример магического реализма? Я-то всегда полагал , что гораздо важнее вплетение сверхъестественного в обыденный ход событий. А от метафизического бурлеска Улицкой остаются в недоумении и читатели, и, похоже, сами герои.

Вообще, начиная с третьей части романа меня преследовало ощущение, что Улицкая, совсем как Джордж Мартин в "Игре престолов", зачастую не знает, что же ей делать со своими персонажами. Вроде и предыстория уже показана, прописаны текущие события, мысли, переживания, расставания и встречи, но дальше - а-а, ну его, само как-нибудь допишется на 400 с лишком страниц.
Однако даже на таком пофигистском фоне история Тани, дочери Кукоцкого, отличается особой нелогичностью. Начав карьеру врача-лаборанта, Таня успешно потрошила грызунов до одного далеко не прекрасного момента, когда она поймала себя на мысли, что готова сделать препарат из мёртвого человеческого эмбриона. Тогда девушка повесила белый халат на гвоздь и пошла морально опускаться, вступать в беспорядочные связи и глушить портвейн с бомжами.
А что же Павел Алексеевич? Его хватило лишь на один-единственный разговор с дочерью, в ходе которого он лишь цитировал научные тезисы и пожимал плечами, не понимая, отчего ж любимая дочурка вдруг покатилась по ступеням социальной лестницы. И это всё, что сделал любящий отец, который с самого Таниного детства души в ней не чаял? Что-то не верится мне в такое, товарищ автор.
Но дальше - больше. Вместо превращения в опустившуюся бомжиху Татьяна внезапно демонстрирует чудеса восприимчивости к музыке, находит себе партнёра-саксофониста в джазбанде, рожает дочь (естественно, не от него) и гастролирует по стране. Обдумывая впоследствии сложный вопрос в духе "чего б ещё с ней сделать?", Улицкая решает устранить её из сюжета, и делает это с деликатностью неопытного палача. Фраза "живой её больше не видели" оставила меня в ещё большем недоумении, хотя я до этого думал, куда уж непонятнее. Именно здесь меня посетила интересная мысль - тот, кто критикует Джорджа Мартина за нелогичные смерти героев, просто ещё не читал "Казус Кукоцкого".

Ей-богу, остановись писательница только на первой части романа и поставь в этом месте окончательную точку, я без раздумий оценил бы книгу высшим баллом. Советская действительность прописана на удивление правдиво и без штампов, философские диалоги Кукоцкого и его коллеги-генетика хочется цитировать бесконечно, проблема легализации абортов, затронутая в романе, актуальна и по сей день, и сага, по крайней мере первая её часть, действительно заслуживает такого названия. Но почти все положительные моменты романа перечеркнула игра в поиск глубинного смысла, которую затеяла Людмила Улицкая.
Неисповедимы пути русского магического реализма.

Нынче об этой книжке слышали все, даже те, кто не читал ничего со школьной скамьи. Сериал, вышедший весной 2020 г., обсуждался с таким градусом истерии, словно его авторы умудрились найти новейший, особенно ужасный, способ всех оскорбить. Сериал я не смотрела, до книги же добралась только теперь (а если бы не праведный гнев оскорбленных, может, вообще бы с ней не познакомилась).

Даже на откровенно провальных «Утомленных солнцем 2» так не набрасывались, как на «Зулейху…». Претензии же все из серии: «Все было не так, вы фсё врете! Никаких переселений/раскулачиваний не было! Никто не умирал, все были счастливы в едином порыве! Ну и правильно, что их сослали/раскулачили, все равно они враги, на кой их жалеть?» Диванные «историки» отчего-то решили разбирать художественное (!) произведение, как исторический труд. Но художественное произведение не должно быть учебником, в нем допустим авторский взгляд, личная трактовка событий, нет в этом ничего плохого. При желании можно разбить в пух и прах хоть «Семнадцать мгновений весны», хоть «Войну и мир» Толстого – ибо антиисторичны, не так все было, «вы фсё врете!». Но заниматься этим – гиблое дело.

У меня лично к «Зулейхе…» исторических претензий нет. Может быть, оттого, что история, рассказанная в книге, отчасти перекликается с историей моей семьи? У меня были и раскулаченные родственники (в т.ч. татары-мусульмане), и репрессированные уже в сороковых, по методичке о «врагах народа». Да, отбирали хозяйство, выгоняли на мороз, угоняли в Тайгу. И хорошо, что Гузель Яхина выбрала максимально «личную» подачу. Она не занимается разбором исторических предпосылок и последствий, ее герои живут в едином моменте, они словно бы вырваны из общей российской и советской истории. А у нас, согласитесь, мало таких книг о советском прошлом. Обычно либо клеймят Сталина и его репрессивные органы, либо оправдывают преступления «необходимостью» (понимайте, как знаете). Желание писателей высказаться о политике и лично о Сталине множит книжки-кальки с ранних «Детей Арбата» и «Московской саги», все в них служит единственной цели – доказать правильность своей точки зрения. Книга Яхиной тем и необычна, что она не хочет быть политической агиткой, автор ничего не доказывает и не навязывает. Оттого «Зулейха…» и вызывает у меня симпатию.

Сама Зулейха – это такая смесь Скарлетт из «Унесенных ветром» (ну зря же постоянно упоминаются ее зеленые глаза!), Китнисс из «Голодных игр» и… любого советского персонажа а-ля книги Шолохова (Наталья из «Тихого Дона»?). Есть в ней некоторая сказочность, но, если с иной стороны взглянуть… как только не выживали в те времена, как, часто невероятно, складывались человеческие судьбы! Я вот тоже не могу понять, как выжила моя бабушка Зоя, маленькая девочка из раскулаченной семьи, но все же она жила на этом свете.

Мне кажется, сила Зулейхи, так проявившаяся в ссылке, как раз и кроется в ее отвратительном прошлом. Взяли ее замуж в 15 лет, явно не по любви. Рожала она часто, одних девочек, да и те умирали. Гоняли Зулейху хуже скотины. 15 лет бесконечных унижений, избиений и изнасилований. Слабый человек уже давно бы сломался (и покончил с собой), но Зулейха приспособилась, она… смирилась. Ежедневные испытания стали для нее нормой. Оттого она относительно легко переносит дальнейшие свои «приключения». Она и так ни дня своей жизни не прожила в счастье, в свое удовольствие. Ну отправят ее в эшелоне или на барже, ну окажется она в Тайге с минимумом ресурсов – и что? Так ей даже лучше, как бы сомнительно это ни прозвучало. Дома у нее ни одного любимого человека не было, все ею помыкали, за человека не считали, она была хуже собаки в глазах мужа и его мамаши. А в ссылке ей встречаются хорошие люди, которые к ней с вниманием, помогают ей, и беременность морально ее поддерживает.

Интеллигентов, которые «путешествуют» вместе с Зулейхой, тоже слабыми не назовешь. Вспомнишь реальные истории из ГУЛАГа – и там хватало крепких гуманитариев, оторванных от библиотек и письменных столов. Но выживали же, выживали, и домой потом приезжали! Человеческая воля к жизни поистине безгранична.

Что приятно, даже местный главный комиссар у Яхиной вышел человечным (прогресс в современной русской литературе). Игнатов строит из себя этакого «бойкого мужика», который ничего не боится. Но это скорее напускное, позаимствованное у товарищей. Он бывает зол и отвратителен, когда доказывает свою власть, но истинной «красной» злобы к врагам отечества у него нет – эмпатия мешает.

Любовная линия Игнатова с Зулейхой была очевидна с первого появления «красноордынца», но вот спасибо автору, что эта любовь не превратилась в слезовыжималку, присыпанную розовыми блестками. Ну нет тут ничего романтичного, возвышенного, с букетами, стихами и трогательными расставаниями! Игнатов и Зулейха – не романтичные герои Платонова, они приземленные, ближе к героям уже упомянутого Шолохова.

Поругать книгу можно разве что за некоторую «сериальность» (невероятные повороты, живучесть персонажей, динамичность повествования), но не хочется. «Зулейха…» не пытается притвориться новым психологическим шедевром Достоевского или интеллектуальной «игрой» Томаса Манна. Не нужно требовать от нее невероятных глубин мысли. Это простая книга о простых чувствах, она прямолинейна и, так выбивая из читателя эмоции, добивается главного – напоминает о событиях прошлого. И за это ей большое спасибо. Возможно, кого-то «Зулейха…» вдохновит на прочтение исторических источников. А большего хотеть в этом случае глупо.

Но Иисус сказал ему: иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов.
Мф.8:22

Давно выступаю за реформу в литературоведении — ввести категорию «премиальный роман», т.е. роман, написанный для участия в какой-либо премии или конкурсе, как самостоятельную. Это как с собаками — есть просто собаки, а есть выставочные. Понятно, «выставочная собака» плохо гармонирует даже с теми целями, для которых данную породу выводили, — так и роман, написанный для участия в какой-либо премии — может вообще не гармонировать с литературой. И если замах Утонувших был прям высокий, на нобелевку, в данном случае автор метил куда ниже — на Русский букер, который книга все-таки получила. Заставляет вспомнить о синице в руках против журавля в Швеции.
Начало, кстати, никоим образом не настораживало — да, это действительно современный русский роман «конкурсного» разлива 2010-2020-х годов. Здесь все чтоб понравиться Жюри (обязательно с большой буквы) — и интеллигенция, и этот быдло-народ, и проклятый Сталин, которого автор идейно все-таки больше любит, чем ненавидит, и мир чистогана, который затмевает Высокие Порывы (тоже с большой буквы), и трагедия Маленького человека (ну вы поняли), и душеискательство напополам с душеспасением, и «ниспровергание идолов» (гениальный Барклай и что-то про лизоблюда Кутузова), в общем, весь суповой набор интеллигента который рефлексирует в эту сторону уже лет 50 (автору, кстати, когда я удосужился навести справки — на момент написания примерно столько и оказалось). Старательный язык с «подвывертами», от которого автор устает примерно к середине первой части, переходя на обычный русский язык, тоже прекрасно подходит под требования какого-либо конкурса. И да, ничего плохого в конкурсах нет, когда конкурс не превращается в фронду — в виде ли Афедрона Колядиной 2010 года или чересчур ритмичной прозы Николаенко , которую я, признаться, не смог осилить, ибо укачало. Стоит ли напоминать, что шатания Русского Букера закончились плохо как для самой премии, так и для отечественной литературы — премия научила нас, что в лауреатах главного конкурса страны может оказаться все что угодно — от графоманского опуса до вполне себе читабельного романа средней руки.
О чем книга, если заведомо абстрагироваться от её конкурсной природы? Обладающий достаточно мерзким и неуживчивым характером г-н Мальцев имеет внутреннюю индульгенцию, оправдывающую любое скотство — он служит Науке (в лекции у диакона Кураева я слышал такую вещь, сказанную вождем дикого племени своему сыну: «Сын, больше всего на свете бойся христиан, их бог прощает им все!»). Божество, которому он постоянно приносил жертвы, в начале книги отворачивается от него, причем по всем фронтам. Именно с двух крахов — социального и личного мы присоединяемся к герою. Причины данных крахов во всей книге расписаны настолько сухо, что в какую-то их закономерность не верится просто никак. Мир настолько несправедлив к главному герою? Нет, конечно, — это просто очередное испытание, долгий пост перед подвигом, который новоявленному святому необходимо совершить. Надо сказать — и это моя явная фобия — я очень боюсь возникновения сюжета книги Иова в художественном произведении. Поскольку название и синопсис мало что говорили — такое развитие событий нельзя было исключить, и я уже приготовился грустить. Несправедливость по отношению к хорошему человеку очень сильно угнетает — к счастью, здесь никаким хорошим человеком и не пахнет. Как любой интеллигент made in USSR автор тему знает достаточно поверхностно — по крайней мере в тех вещах, когда дело не касается собственной специализации — и в эти дебри решил не углубляться. за что ему большое спасибо.
Данный роман пытается стилизоваться под все что угодно — собственно, это и есть основа конкурсной природы. Оставим в покое самые очевидные и ленивые аналогии, что главный герой и есть та самая Крепость, которую осаждают все кому не лень — а он стоит себе один в поле воин. Крепость из главного героя весьма сомнительная — если вы, конечно, не о тех крепостях, которых предпочитают развернуться и сбежать от осадившего её противника. Вроде крепость то осталась крепостью, и даже её не взяли — просто она взяла и уехала в другое место. Первые две битвы, с которых и начинается повествование — главный герой сдает без боя. И если за работу, о которой хоть и много говорится, да без особой личной конкретики, а все больше в сторону долга, герой бьется, то свою «любовь» он сдает с той же легкостью, с какой выжигают все на подступах к крепости перед осадой врага. Личный катарсис, в котором должен был «родиться» наш герой, герой романа, хоть и описан достаточно убедительно — происходит спонтанно. Можно было бы списать это на блаженство — но герой достаточно злобен и мстителен. О психологической достоверности еще скажем пару слов.
Какие еще компоненты должны быть в «премиальном» романе? Попытаемся перечислить:
1. Русская душа. Какой же русский роман без русской души, спросит любое жюри, и будет право — со времен школьных сочинений тема «русской душистости» является обязательным пунктом оценки. Скажу сразу — с ней все грустно. Особенно сильно в данном аспекте провисает вторая часть — видно что здесь автору мало знакома еще и фактура, и чем же занимается «потерянный русский человек» автор знает основываясь только на сугубо личном восприятии — русский народ в глубинке, по мнению автора, 80% времени пьет и 20% времени вспоминает Сталина. Описание сельской жизни может претендовать на одно из самых плоских в отечественной литературе — черт его знает, может в зонах рискованного земледелия народ и правда не просыхает, но вот поверить что народ исключительно не просыхает все свободное время достаточно сложно. Я, как человек, имеющий по одной своей линии исключительно крестьян, смело заявляю — крестьяне в России не алкоголики, а пьяницы. Алкоголик жрет водку каждый день — и это типаж городской, а пьяница употребляет водку циклами, т.е. уходит в запой — это гораздо лучше гармонирует с сельской жизнью, где как попашешь в пиковый период, то и будешь есть. Кстати, о своем непонимании села автор признается самостоятельно, устами героя;
2. Язык. Едва ли не главное требование к любому конкурсу — форма. Форма должна быть не просто форма, а «с изюминкой», «с подвывертом». Постмодернистские ли выверты в духе Пелевина , или чрезмерная стилизация Иванова (находки и первого, и второго автором признаны удачными, и встроены в роман хоть в «монгольских главах», хоть в точке вхождения в эти главы — через наркоту). Сам язык приятный — по крайней мере как в случае с Николаенко не раздражал, другое дело что я вообще люблю нудные лекции — первую половину книги автор старательно читает их по любому поводу, дабы никто не забывал, что он именно занудный ученый, а не просто зануда;
3. Форма романа. Недостаточно написать просто драму, детектив или триллер — надо их миксовать. Здесь все просто — автор разбил книгу на три части, первую написав в стиле производственного романа, вторую — в виде деревенского социального романа, а третью в виде легкого триллера. Важная вещь в «конкурсном» романе — показать свою многоликость, т.е. заставить и сопереживать автора, и даже его напугать. Хорошая новость — кое-где ему удается. Лично я, например, испытываю явный страх, схожий со страхами Эдгара Аллана По и Николая Васильевича Гоголя

Плохая новость — данные игры с формой делают роман ближе к «выставочной» породе собак, чем к обычной — а выставочные породы больше интересны жюри, чем остальным 98% населения.
4. Психологизм. От сексуальных фрустраций главного героя (автор и здесь успел сказать свое слово) до портретов героев. Здесь, кстати говоря, самый большой провал — чего нет у героев, так это психологизма. Главный героя похож на ожившего Голема — ему не сопереживаешь как человеку ну просто никак. Остальные герои сделаны ничуть не более искусно — в лучших образцах прозы времен соцреализма. Когда «милиционер» должен был быть преданным но слегка дубовым, а «спекулянт» юрким и плохим. Менять навязанные социальные роли, конечно, нельзя, что мигом приближает действие к японском театру. Лучше всего провал виден по образам женщин — их ровно 1,5, по 0,5 на каждую из трех женщин. И, собственно, даже эти 1,5 образа легко укладываются в один — «ведьма». Такой топорной работы в отношении женщин еще надо поискать. Что меня коробит в этой ситуации — так это нечуткость автора к своим силам — но не можешь ты сделать это, зачем берешься? Зачем там вообще женщины? Ладно, ладно — автор писал житие — но даже в этом житие искушения женщиной то нет (а если и есть — то оно с треском провалено). Тогда зачем ружье, которое не стреляет? Пусть главный герой будет вдовец, и все начнется со смерти жены — кто мешает то? Вот и социальная драма. Но нет, автор старательно выводит «женский образ» — и это какой-то злобный терминатор, который прибыл из ада чтоб отравить жизнь главному герою. Жена изображена гадюкой на 115% — в первую очередь, конечно, тем, что она стяжательница, и ставит интересы семьи выше науки. Разумеется, она еще подлая и лицемерная тварь — можете не сомневаться. Автор не может остановиться, и с каждым появлением еще больше сгущает краски, в результате под конец мы видим даже не человека, а разве что Сатану в белой горячке, которую герой имеет риск получить. С остальными героями не лучше — главный злодей романа, я бы сказал, сошел со страниц комиксов, если б не знал, что в комиксах злодеев прописывают значительно более реалистично. Сопутствующие персонажи тоже толщиной с картон — «барин-олигарх», «секретарь», «пьяница № 1», «пьяница № 2», «просто Коля Ангел (Бог)» и пр.
5. Сюжет. Самая, наверное, ненужная часть для конкурсного романа — собственно, его здесь и нет. Первая часть это нравственный поиск главного героя без поиска. Герой настолько плоский, что неспособен даже к минимальной саморефлексии, какой уж тут поиск? В результате первая часть состоит из высосанных из пальца событий. Но даже это не так плохо в сравнении со второй частью — где нет даже высосанного из пальцев. Такое ощущение, что вторую часть автор старательных выжимал, чтоб сделать роман «конкурсного» объема — около 500 страниц. Зачем нужна была вторая часть? Зачем нужны были кучи проходных персонажей для героя, по сравнению с которым чугунная болванка это образец изменчивости? Да с тем же успехом можно читать пьесы Шекспира каменной стене. Чтоб показать как личность героя меняется под влиянием его общения? Бросьте, она неизменна. Какое-то движение намечается ближе к третьей части — но знаете что я вам скажу? Вступив в опасную химическую реакцию, компоненты: «Вы все козлы, а я в белом», «Нынешняя власть это плохо», «От богатеев хорошего ждать нельзя» и «Нужен хоть какой-то катарсис» породили такую театрально-унылую бурду, что расхлебываешь её с недоумением. Ах да, в начале книги были заданы вопрос — знаете как на них ответили? Бинго, никак! Мотивация героев после раскрытия карт стала настолько непонятной, что аналогия «забивать гвозди чеховским ружьем» кажется какой-то даже чересчур мягкой. Этим ружьем не то что не стреляли, ни только не забивали гвозди, а, даже боюсь сказать в качестве чего использовали.
И так во всем, например, столь любимый еще со времен Мастера и Маргариты прием «роман в романе» — вроде не такая плохая вещь, если б не: а) вопиющая Пелевенщина; б) унылость этого внутреннего романа. Роман, судя по всему, писался без четкого плана — и это заметно, слишком уж много ложных намеков и героев, которые никуда не ведут. Признаться, я бы посоветовал автору закончить роман на первой части — и вот объективно, не стал бы он от этого сильно хуже. По крайней мере не было бы сплошной «провисшей» второй части.
Теперь о хорошем — мне правда понравился язык автора. Автор очень успешно сымитировал зануду, и будь там кому сопереживать — сопереживание бы наметилось. Пока мы видим робот-пылесос, который ездит по квартире и пылесосит — и даже немного жалко, когда он начинает тыкаться в ножку стула, но все-таки это немного иная жалость, чем жалость к живому человеку — а герой не являлся живым изначально. Важно подчеркнуть, что герой не научный работник — любая наука требует гибкости. Научный работник должен иметь колоссальную волю но при этом внутреннее смирение, умение отойти и не ломиться в закрытую дверь — пересмотреть свой подход к проблеме, свое отношение с миром, возможно, и себя. Наш герой этими качествами не обладает. «Внутренние главы» относительно татаро-монгол могли бы быть интересными, если б и там герои были не такие же картонки, что и в настоящем — не фанат я Алексея Иванова, и не люблю я постоянно тыкать его произведения в лицо всем окружающим, но аналогичные вопросы в Сердце Пармы решены значительно более качественно, и, не побоюсь этого слова, с лучшим знанием материала.
Перед нами разнородная смесь стилистических обрывков, эдакое лоскутное одеяло, но никакая не крепость. Таких крепостей не бывает, а если б и были — врагу их взять было бы вообще несложно. Видимо, это понял и сам автор, ибо в самом конце из рукава он начинает вытаскивать Библию, в результате чего вся эта эклектика пытается замаскироваться под житие блаженного Иоанна (Мальцева). Вот только искушений то у него, толком, не было, образ жизни его на образ жизни святого вообще не похож, и, самое главное — герой не служит «науке». Нет, упреки его «гадюки» жены были справедливы — герой служит исключительно самому себе. Крепость не бежит от проблем — крепость на то и крепость, чтоб остановить врага. Но не таков наш герой — наш герой предпочитает уйти от битвы, а не стоять на месте пытаясь остановить врага — хорошая же крепость получается. В итоге эта крепость занимается тем, чем занимаются реальные крепости в современности — стоят облупившиеся, прогнившие, разваливающиеся, и вспоминают те деньки, когда они были еще кому-то нужны помимо коммерциализации — так и наш святой Иоанн нудит, как раньше он мог, а сейчас уже не может, и что раньше государство было ух, и работали то не за страх а за совесть, и где-то его стенания становятся так похожими на стенания упоротого деда-сталиниста из второй части, что поневоле их перестаешь различать. Зачем ходить в эту крепость? Послушать плач Ярославны, пусть и с неплохим литературным языком? Старческое брюзжание немолодого героя руками немолодого автора? Есть старики, немощи которых сопереживаешь — а главному герою сопереживать упорно не хочется. Очередное загадочное решение загадочного Русского Букера — похоже что предпоследнее.

Все (ну или почти все) любят поговорить о себе, любимых. Вот и Дина Рубина туда-же. При всем моем желании и искренних заверениях автора, что её персона тут не при чем, на протяжении всего романа никак не удавалось избавиться от ощущения личностной истории писательницы. Да и пусть бы так, не все ли равно в конечном итоге, если рассказываемое цепляет и дарит ощущение сопричастности, сопереживания, сожаления, соучастия....

Далее, роман представлен автором как комикс - ( (от англ. comic «смешной») — рисованная история, рассказ в картинках. Комикс сочетает в себе черты таких видов искусства, как литература и изобразительное искусство.) Возможно, потому, что историю я слушала в аудио и не лицезрела картинок, возможно, я должна была мысленно их себе нарисовать в уме....В итоге, авторская задумка тут осталась для меня непонятной.

Героиня Дина, проживающая в Израиле, направляется вместе с семьёй в командировку в Россию с проживанием в Москве, возглавить некий Синдикат и потрудиться на ниве восхождения евреев (отправки на историческую Родину и попутно ведутся поиски семи колен израилевых.... ).

Местами смешно, местами грустно, но даже не столько от описываемой действительности, которая вроде как имеет место быть (тут тебе и трагедии мирового масштаба, как например, 11.11.2011, захват заложников на Дубровке во время мюзикла Норд-Ост (который, к слову, был в октябре 2002 года, а происходящее в книге вроде тремя годами ограничивается...), и некоторые чисто российские проблемы и неурядицы, вроде дорог, ментов и прочее)), а от какой-то пошлости, натужности, шуток и юморесок, повторяемых из раза в раз....

Ощущение путевых заметок в упаковке романа, сдобренное временными реалиями и неким сюжетом при наличии, как всегда, прекрасного языка, до краев наполненного всевозможными литературными приемами, что, конечно, радует, но не искупает и не заменяет всего остального...

История на раз, прочитать и забыть, не более...

Я ставлю книге 5 звезд − она этого заслуживает. При этом она невероятно далека от привычной литературы. (Прекрасно! Кто теперь будет говорить, что абстрактная книга вообще должна быть такой-то или этакой?) «Это не книга, это мир», − сказали они. Справедливо.
Это мир. И я буду говорить о «Доме» именно как о мире. Далее следуют размышления, а не хвалебная рецензия. «Дом» меня очень впечатлил, но поговорить я хочу о том, что меня в нем смущало.

«Дом, в котором…» − витиеватая фантасмагорическая фантазия на тему того, что можно получить, оторвавшись от действительности и самовластно отгородившись от нее. Это своего рода ЛСД-трип, смещающий точку сборки (ради одного этого уже стоило читать). Ярко? Да. Глубоко? Да. Сильно? Очень. Вопрос: куда вы дальше пойдете, дети? Умные, печальные, бунтующие, любящие, искренние, резкие, прыгуны и летуны, такие настоящие все − поскольку сгущенные в своем пространстве до предела, до резчайших контуров и глубочайших глубин, не то что многие из нас − потерянные, ослабевшие, размазанные по безграничной и непонятной жизни, горизонтов которой мы ведь не придумывали себе… В Доме лучше, правда? Там есть гений места, отрицать который невозможно. Есть правила. Есть друзья. Есть Лес и Изнанка − не самые приятные места, но и в свой лес, и на свою изнанку заглянуть не всегда ведь приятно, но без них − куда же?

А вот чего в Доме нет − так это экзистенциального одиночества, мучительного чувства оторванности, отделенности от жизни, бича современной цивилизации. В Доме, даже если все тебя бросят (что очень вряд ли), с тобой останется Дом. Ты отделен от Наружности, а не от жизни, ну так и слава всем святым, слово-то какое − Наружность − еще не хватало там оказаться. Разобрались? Ну тогда еще по Лунной дороге − и в путь, по дороге звезд.

Может быть, я немного резче, чем хотелось бы, сейчас скажу, но Дом, во всем его волшебстве и тайнах, проявляется так ярко отчасти, кажется, именно из-за игры его обитателей в «против кого дружим». Против Наружности. Определились, да. А кто против Наружности не совсем дружит (Курильщик, Черный) − тем никогда не увидеть и не понять нашего волшебства. И это абсолютно справедливо − так оно обычно и бывает.

Потому что наши цветы цветут только в таинственном саду, среди мандрагор и единорогов, а вы подразумеваете, что есть еще поля, леса, океаны (фермы, сорняки). На каком языке вы вообще говорите? Так или иначе, за вами не стоит волшебной силы, что окутывает и защищает нас. И мы еще посмотрим, как ваши поля и океаны вам помогут, когда действительность будет брать вас на зубок. Вы думаете, это больно, но это можно выдержать? Да? Нет. Бывает больно, но дело не в этом: вас просто медленно отравят и задушат ее ценности − посмотрите на Крестную или родителей Македонского. Вот против чего мы дружим на самом деле − против этих ценностей, против каколюдства. А увидеть за этими ложными ценностями, за бытовухой другую, настоящую действительность мы не можем. Мы здесь с детства − и нас никто этому не учил. Поэтому мы отворачиваемся от входа в пещеру и смотрим ковер, погружаясь в бесконечные пространства своей головы (общедомовского бессознательного). И пугает нас только одно − Выпуск − потому что он к чертям разрушит наше хрупкое равновесие и вышвырнет нас из пещеры. Дядя Платон такого не показывал.

Знаете, о чем я молюсь? Я молюсь, чтобы в моей жизни было побольше Выпусков. Потому что я их тоже боюсь. А кто их не боится? Но без них ты никуда не уйдешь. Будешь топтаться на месте, как Герда в саду сонных цветов по дороге к Каю.

Может, поэтому я из тех немногочисленных читателей, кому действительно понравился финал: он связывает Дом с действительностью. Поднимаю кулак за общину Рыжего. Да, надо пахать. За себя, и своих друзей, и своих детей. Ходить смотреть картины Курильщика. Получать километровые счета, зависая с Конем на телефоне. Печалиться насчет Лэри, которого Спица, видно, загнала уже под каблук. Бытовуха? Первый шаг на свободу. А картины Курильщика? Да, примерно так выглядит опыт адаптации восприимчивого, но не подсевшего на ЛСД до конца человека к реальной действительности. Верю.

Ты несчастен, Курильщик? Иди дальше. Иди дальше − и ты найдешь свою дорогу, будь смел − и найдешь настоящую жизнь. И все остальные, все − идите дальше, нащупывайте, высматривайте − идите. Вы ведь умеете смотреть глубоко − так смотрите. Этот мир был создан для вас. Он никогда не был против вас. Вам показалось.

* * *

P.S. Однажды мне приснилось, что я − Сфинкс. И это правда, наверное. Не внешностью, конечно, не характером даже − убеждениями. Тот Сфинкс, который спорил со Слепым, говоря, что мы ответственны за все, нам жить дальше. Тот Сфинкс, который одиноко жил в общежитии, почти ни с кем не общаясь, только иногда встречая свою длинноволосую Русалку, пропадавшую потом на несколько лет. Тот Сфинкс, который пришел на развалины Дома и долго смотрел на снег, не желая возвращаться назад.

Но не тот Сфинкс, который сдался и вернулся на новый круг. Не тот. Нет. …Хорошо, может быть, тот. На один круг. На другой. Если мне будет очень больно. Если мне будет очень одиноко и страшно. Но однажды я все-таки соберусь, осмелюсь − я выйду оттуда, правда. Я брошу ЛСД. Выйду из сансары.

Мне всегда импонировало творчество Людмилы Улицкой, являющееся ярким примером так называемой "женской прозы", которую характеризуют такие незыблемые понятия как любовь, семья, дети, дружба, поиски счастья. Данный роман не стал исключением – стиль Улицкой в нём вполне узнаваем.

В большинстве произведений автора главный герой неизменно фигура несчастная и одинокая. Вот и Шурик не избежал подобной участи. Хотя, конечно, его персонаж совсем неодназначен. С детства бабушка и мать внушали ему, что женщина – существо слабое и беззащитное. Её следует почитать и уважать, выполняя роль эдакого "благородного рыцаря". Неудачи в личной жизни главных женщин в жизни Шурика внушали им страх вырастить из единственного сына и внука мужчину слабовольного, бесхарактерного, не способного принимать ответственные решения.

В результате Шурик искренне уверовался в том, что все без исключения женщины нуждаются в нём, и он не в праве отказать ни одной из них, пусть даже эта помощь идёт в разрез со здравым смыслом, этическими нормами и собственными интересами. Так, приняв ответветственность за мать Верочку, совершенно не готовую к самостоятельной жизни, Шурик лишает себя личной жизни. Узнав о беременности сокурсницы, оплакивающей сбежавшего жениха-кубинца, он благородно предлагает ей фиктивный брак и даже едет знакомиться с её патриархальным семейством в Сибирь. Когда же его коллега Валерия, много старше его по возрасту, сообщает Шурику о своём желании стать матерью,он и здесь не может отказать одинокой женщине-калеке и ответственно подходит к выполнению поставленной задачи. Чего уж там, молодой человек даже проникается трогательной жалостью к столкерше Светлане, шантажирующей свой объект маниакальных фантазий неудачными попытками самоубийства.

В бесконечном калейдоскопе таких разных женщин, сильных и слабых, молодых и не очень, Шурик постепенно теряет самого себя, перестаёт быть целостной личностью. Единственная его любовь Лиля, улетая навсегда в Израиль, говорит, что в Шурике есть что-то от святого, но при этом он "полный мудак". Наделённый такими благородными качествами как толерантность, милосердие, жалость, сострадание, Шурик, как это не парадоксально, не может никого сделать счастливым. Его самые лучшие намерения, полные тактичной доброжелательности, оборачиваются против него и подчас приводят к настоящим трагедиям. Что это? Карма? Отсутствие характера? Или неистребимое чувство гипер-ответственности? Как говорится, все беды, в любом случае, уходят корнями в детство. Так что надо понять и принять.

Александр Снегирев поставил себе сложную задачу разобраться в паразитирующих мужчинах. Откуда они такие берутся и что с ними делать? Наблюдал он таких мужчин вокруг себя в больших количествах, да и в себе улавливает подобные черты, и от неприятия всего этого родилась книга.

Начинаем мы еще с дедушки Веры, который совершенно не героически предает страну во время второй мировой (и ладно бы ради семьи, но нет, ради удобства), бьет жену, никого и ничего не любит. Сын его, ребенок войны, живет в голоде, холоде и той же нелюбви. Позже он встречает очень яркую по внешности и поведении женщину и живет с ней сложную жизнь. Но каждого мужчину описывать по отдельности никакой книги не хватит и у нас появляется Вера. В последствии мы видим мужчин уже относительно Веры, как и где она их встречает, как они себя ведут, чего они хотят (вслух), как они действуют. Перед нами целая череда недолюбленных неудачников, которые хотят от Веры денег, успеха, признания, всего-всего и не давая ничего взамен. Потому что у них ничего и нет.

Всю книгу я вспоминала себя с 2008 по 2013 год, когда сама строила первые серьезные отношения. И через меня прошла череда этих крайне странных, опасных, неприятных, паразитирующих мужчин. Я сочувствовала Вере, я была на ее месте. Так же как и она, я молча наблюдала этот ужас, потому что что-то объяснить им, сказать, помочь, совершенно невозможно. Очень ярко демонстрируется это на примере бального режиссера. И этот человек не карикатура, это типичный образец мужчин которых тысячи. Остается только молчать и ждать. Потому что, когда уже шестой парень подряд "вот такой", кажется что других нормальных и не существует вовсе. Ведь что такое "норма"? Это всего лишь средняя температура по больнице, и у когда у всех 40, начинается казаться, что в 40 градусах нет ничего особенного. Мы так устроены что ко всему привыкаем. Вот и Вера, сначала она еще чего-то пыталась добиться от мужчин, но поняв, что это бессмысленно, пришлось молчать и наблюдать.

Сложно сказать, как мы к этому пришли. По сути все эти молодые мужчины нулевых и начала десятых, это те, чья юность пришлась на бедные и голодные девяностые, возможно именно это их так озлобило и разорвало изнутри. Следующие поколения совсем уже другие, с ними гораздо проще и приятнее общаться. Хотя, конечно, экземпляры находятся в каждом поколении. Здесь еще можно обвинить цифровое потребление, которое всех провоцирует на злость, стресс, ярость и потерю себя. А еще физиологи говорят, что для комфортного существования нам нужно пять близких людей, и когда каждый живет в своей отдельной квартире один, то от своего партнера он в итоге требует пять разных воплощений и из этого вытекает бездонная прорва конфликтов завышенных требований и полное отсутствие отдачи у партнеров. И здесь еще много вариантов можно рассмотреть и обдумать.

Но мне повезло, я встретила своего мужа с которым счастлива. Кто-то счастлив остается в одиночестве. А вот Вера, в итоге, пришла к третьему пути, и она тоже будет счастлива, вопрос только не залюбит ли она своего сына до такого состояния, что общаться и жить с ним в будущем станет не возможно? Но это уже другая история.

Мне очень понравился язык книги. Отчетливо чувствуется ритм истории, все хорошо визуализируется. Мне помогла дистанция в 16 лет, когда я уже переживала свою юность, обдумала ее, поглядела на нее со стороны и увидела все это еще раз через данный роман. Книга отлично проговаривает время, по ней можно восстанавливать собственное прошлое, сделать какие-то выводы. В книге много достаточной жесткой, но сложно считываемой иронии и юмора, что мне очень пришлось по душе. Мне вообще понравился автор и я с удовольствием прочту другие его книги.

Пропагандистская книга, но не за, а против. Она показывает, какое же было отвратительное государство СССР и написано это человеком, далёким от своего народа. Именно из-за пропаганды её и продвигают везде, и фильм ещё сняли, такой же отвратительный, как и сама книга. Сняли его по той же причине, что и продвигается книга. Чтобы дискредитировать СССР, а через него и Россию. Люди, которые читают это и ставят высокие оценки, ну вы хоть думайте немного. Бред же пишет Яхина. Конечно она идёт через сердце читателя, затрагивая его чувства. Ужасно, что такие книги сейчас выпускаются. Это же можно сказать и про второго борца за демократию, обласканную всевозможными наградами по той же причине - Светлана Алексиевич. Нет сомнения, что в этом балагане участвует и восхвалившая книгу Людмила Улицкая.

Рекомендую посмотреть вот это видео о творчестве Яхиной. О красоте содержания её книги и красноречивом слоге - очень доходчиво женщина рассказывает о творчестве Яхиной.

Также отлично рассказали об этой "книге" Клим Жуков и Дмитрий "Гоблин" Пучков тут и тут.

Очень странно, что подобное творчество так высоко оценивается. Парадокс. С уверенностью можно сказать то, что автор не мог получить хотя бы немного известности от такого произведения, так как не разбирается ни в чём, о чём она пишет, и не может писать хоть немного грамотно и красиво на русском языке, а равно такой текст не мог быть хорошо переведён на другой язык. Это значит только одно, кто-то продвигает эту книгу с какой-то целью. Именно поэтому книга везде восхваляется и лежит на всех лучших местах в магазинах. Адекватный человек просто не может высоко оценить такую "работу".

В кулуарах жэжэшных окололитературных кругов, в среде тридцатилетних интеллектуальных снобов становится как-то комильфошно и трендово говорить, что Пелевин-де уже не торт. «Старый» Пелевин был торт, а «новый», стало быть, не торт.
Да что уж там, раньше и экзистенциализм был экзистенциальней, и трансценденция трансцендентней.
Ага.

Сейчас у нас есть возможность сравнивать романы «раннего» и «позднего» Пелевина (ничего, если я буду использовать устоявшуюся терминологию?), мгновенно переключаться между ними, игнорируя более чем десятилетний между ними промежуток. Поздний — это у нас, понятное дело, t, а ранним можно взять хоть «Чапаева», хоть «Поколение П», не суть важно.

За прошедшие годы Виктор Пелевин, несомненно, отточил свое писательское мастерство, и, что называется, «прокачал скилл словесного изящества». Но, что гораздо важнее, он, кажется, привел в порядок свои мысли и «причесал» идеи.
В раннем творчестве автор грамотно вбрасывал публике целый ворох всяких разных вещей, в которых каждый высматривал, что хотел, по своему разумению. Фактически, это был запутанный, как клок волос, конструктор из отдельных идей и сентенций, никак не связанных меж собой симулякров, из которых пять разных читателей складывали для себя пять абсолютно разных историй. Кто-то высматривал сюжет и находил там мухоморные трипы Татарского и раздвоение личности у Петра Пустоты, иные пытались постичь суть идеи и научились выходить в астрал, третьи просто вылавливали в книгах всевозможные гэги, вроде американца по имени Watza Phuk или шекспироведа Шитмана — благо таких персонажей у Олегыча всегда было в достатке.
Таков он, русский постмодерн, бессмысленный и беспощадный. Никто не знал (да и сейчас вряд ли знает), каков он, этот постмодерн, по причаститься к великому хотелось многим — именно поэтому читали и перечитывали.

В «t» автор значительно строже стал относиться к самому себе, упорядочил свои разрозненные философские дискурсы.
Структурные элементы нового романа стыкуются друг к другу очень плотно, как рыбьи чешуйки, отчего и книга читается значительно легче и приятнее: восприятие мягко скользит по этой гладкой, лоснящейся чешуе повествования, собранной из крошечных вставок экшена, иронии и самоиронии, экзистенциальных размышлений и марок ЛСД.
Если при чтении «Поколения П» у меня не раз возникало настойчивое желание дунуть того же самого, что и автор, чтобы лучше его понять, то в «t» все обставлено гораздо интеллигентнее и тоньше: вы начинаете читать книгу как нормальный человек и постепенно приходите к мысли, что все-таки незаметно для себя уже что-то дунули, раз читаете это и, более того, все понимаете!

Виктор Пелевин действует здесь как хороший учитель: начинает с легкого, постепенно набирает обороты и подводит читателя к самым сложным вещам. И, как любой хороший учитель, он не навязывает своих идей, а словно бы провоцирует мозг читателя на самостоятельную их выработку.
В конечном итоге у меня просто загораются глаза от восторга: мне чудится, будто до таких хитромудрых выводов я дошел сам, собственными силами, хотя часть меня, конечно, понимает, что все это — деятельность грамотного педагога.

Лирическое отступление.
Некоторые книги увлекают нас исключительно сюжетом — фантастика, боевики, детективы, триллеры и прочее.
Другие милы нам тем, что учат нас думать, рассуждать и философствовать — это проза о любви, о взаимоотношениях с людьми и прочем.
Большинство книг балансируют где-то посередине, вплетая в экшен элементы рассуждений о вечном.
Но Пелевин — «зверь» совершенно особенный. Сюжет его книг весьма посредственнен, да и думать после них особенно не о чем. В чем же эстетическое удовольствие?
А удовольствие здесь исключительно в наблюдении за эквилибристикой собственного ума: писатель так и эдак сворачивает ваш ум, завязывает его в узел и выворачивает наизнанку — а вы наблюдаете за всей этой гимнастикой и удивляетесь сами себе. И я говорю сейчас не о «мозгах» и «понимании» — а именно об уме читателя.

Начинается все совсем не по-пелевински: стилистика России XIX века, приключения, драки и прочие активные действия. Примерно треть книги проходит именно в таком «приключенческом» сопереживании главному герою — возникает ощущение, будто Олегыч решил попотчевать нас исключительно залихватским боевиком в сельско-крестьянском антураже, а легкие веяния размышлений и мудрствований проваливаются с горизонта так же быстро, как и появляются на нем.
Постепенно, к счастью, «неадекват» набирает градус — а в случае с Пелевиным это ничто иное, как комплимент:

...я постиг, что эту Вселенную ... я сотворил сам, мистически действуя из абсолютной пустоты. Я есть отец космоса и владыка вечности, но не горжусь этим, поскольку отчетливо понимаю, что эти видимости суть лишь иллюзорные содрогания моего ума.

Вот уже что-то чувствуется, что-то такое узнается, отчетливо Пелевинское, правда? То самое, что, пожалуй, и составляет в современной литературе понятие «русский постмодерн».
Да-да, тот самый солипсизм, который автор преотлично раскрыл еще в «Чапаеве»; но теперь все это обрело значительно более удобоваримую форму.
То, что у некоторых других писателей является апогеем всей книги и «выжимкой» всего произведения, у Пелевина — просто отправная точка. Дальше идея будет шириться и углубляться, пускать корни, побеги и сюжетные ответвления.

Отличный сюжетный ход книги — это встреча главного героя книги с автором, который эту книгу, собственно, пишет. Это получилось свежо, необычно, самоиронично, а главное, позволяет вплести в эту историю абсолютно любые мысли, которые у Пелевина, чего уж там, всегда одни и те же: несуществование мира и Вселенной, тщета осознания себя, противопоставление «эго» и «ид» и прочая, прочая. Просто подано это теперь под новым соусом. Очень остроумным, надо заметить, соусом.
Заменим поиски «внутренней Монголии» на «Абстрактного читателя». Был «глиняный пулемет» — стал портрет Достоевского для спиритических сеансов.
Сентенцию о непостижимости существования ума в Боге и Бога в уме превратим в диалектическое противостояние Абсолютного Писателя и Абсолютного Читателя.

Мысли у Виктора Пелевина остались, конечно, ровно те же самые. Те же, что с незначительными модификациями кочуют из «Чапаева» в «Числа», из «Священной книги оборотня» в «Ампир В» — он, как и, извиняюсь за выражение, Коэльо, умудряется раз за разом продавать нам одну и ту же книгу.
Но знаете, чем «t» существенно отличается от всего ранее написанного?

Все эти умозрительные абстракции, генерируемые автором на протяжении сотен страниц, очень легко представить, спроецировать на себя.
Речь тут идет о «книге в книге», взаимодействии мира писателя с миром героев, взаимопроникновение сущностей читателя в писателя и в героев книги.
Любую из прочитываемых мыслей вы в любой момент можете «примерить» на себя, после чего она становится сразу же абсолютно понятна, ясна и структурно-логична.
Повторюсь, автор «расчесал» свое повествование, так что сквозь него более не нужно продираться, стиснув зубы: вы с легкостью и удовольствием скользите по сюжетной линии, очень хорошо ассоциируя себя с происходящими событиями, очень легко в них вовлекаясь, а потому и любые акробатические кульбиты ума становятся вам понятны достаточно быстро.

Раньше как было?
Вы прочитываете пассаж о вау-импульсах. Тупите. Прочитываете его еще дважды. Тупите. Медленно прочитываете еще раз, подолгу задумываясь над каждым абзацем и пытаясь выстроить в уме все сказанное. Наконец, смысл слов начинает смутно проявляться в плоскости вашего восприятия, и вы, наконец, офигеваете от крутизны собственного ума, раз он оказался в состоянии это понять.
В «t» все иначе: вы бегло прочитываете абзац, а ваш ум, изгибаясь так и эдак, с первого раза выполняет сложнейшие кульбиты. При этом удовольствие от его пластичности никуда не девается.

Людям говорят, что они страдают, поскольку грешат. А на деле их учат грешить, чтобы оправдать их страдание. Заставляют жить по-скотски, чтобы и забить их можно было как скот.

То, что есть, никогда не исчезнет. То, чего нет, никогда не начнет быть. Если пылинка есть, это уже значит, что она ничем не отличается от неба. С другой стороны, если кажется, будто пылинка есть, это еще не значит, что она действительно есть. На самом деле есть только то, что ее видит.

Человек считает себя Богом, и он прав, потому что Бог в нем есть. Считает себя свиньей — и опять прав, потому что свинья в нем тоже есть. Но человек очень ошибается, когда принимает свою внутреннюю свинью за Бога.

А еще в книге очень хорошая концовка — последние глав пять преподносят нам кучу новых «скачков ума», сюжетных вывертов, после которых все оказывается совсем не так, как казалось.
Вы ни за что не угадаете, чем же все закончится — книга несколько раз перевернет происходящее с ног на голову.

Моя оценка: 8/10, замечательно.

И, возвращаясь к началу статьи: неправильно считать, будто есть «ранний» и «поздний» Пелевин.
Виктора Пелевина вообще не существует вне пределов вашего ума — он возникает только тогда, когда вы его думаете.

Я не планировала читать эту книгу. Я не хотела читать эту книгу. Я была уверена на что процентов, что это не моя книга, что она мне не понравится, что я брошу ее на первых же страницах. Зачем она мне? Там же дичь какая-то, там трэш и кровища. Но так иногда бывает - не мы выбираем книги, а они нас. Но, поверьте, я не хотела... Книгу мне практически насильно дала подруга со словами: "это абсолютно твоя книга". Оказалось, что она меня очень хорошо знает, раз смогла так точно угадать. А я сидела и хлопала глазами - неужели я настолько е.нутая? Да, именно так. Это е.нутая книга для абсолютно е.нутых читателей. Я к в книгу влюбилась, я ею очарована. Я не могла от нее оторваться, я наслаждалась каждым словом и пыталась растянуть удовольствие, но у меня это плохо получалось. Я прочитала книгу всего в три захода, хотя делала между ними перерывы неделями. Все это время я думала о книге, предвкушал дальнейшее знакомство с ней, а когда это благостное чувство начинало притупляться, я снова бралась за чтение и не могла оторваться. Мне приходилось буквально отдирать книгу от своего лица, убирать ее с глаз подальше, чтобы не прочесть все в один присест. Я хотела продолжать растгивать книгу, но как сорвавшийся алкоголик, как слетевший с диеты сладкоежка обржралась сладкого, напилась до потери сознания. "Библиотекарь" - это моя новая любовь. Это одна из лучших книг, которые я прочитала в этом году. И я уже сейчас хочу ее перечитать. И перечитывать книгу раз за разом, как это делали персонажи романа. Елизаров - волшебник. Он сделал со свои читателем то, что делали книги вымышленного автора Громова с героями романа "Библиотекарь". Я даже подумала грохнуть свою подругу, чтобы завладеть именно этим экземпляром книги, который произвел на меня такой эффект. Но потом подумала и решила просто купить себе свой экземпляр и возможно даже организовать свою "читальню"))

Знаете, эта книга чем-то похожа на производственные романы времен социалистического реализма. Вернее, не совсем похожа, но во всяком случае, она взяла в себя все то лучшее, что можно было найти в произведениях такого рода. Возможно, в моей рецензии будут незначительные спойлеры, но без них никак нельзя было обойтись.

Зулейха открывает глаза. С этой фразы начинается книга. Я не могла спокойно закрыть свои глаза с утра до самого рассвета, пока не дочитала эту книгу. Самый удачный старт флэшмоба из всех, какие только можно пожелать.

Главная героиня книги - крестьянка Зулейха Валиева из Юлбаша.
Она татарка, мусульманка, жена человека по имени Муртаза, за которого вышла в пятнадцать лет, когда новоиспеченному супругу было 45. Мать мужа, противная свекровь по кличке Упыриха, сразу невзлюбила невестку, а дочерей - Шамсию, Фирузу, Халиду и Сабиду - героиня похоронила еще до начала событий романа. Словом, семейная жизнь ее текла вполне стандартно, как у всех - хороший, хоть и нелюбимый муж, строгое следование заведенным в доме порядкам(не дай Бог зайти на мужскую половину избы без надобности и позволения, не дай Бог не удовлетворить мужа, когда он того хочет, как бы ты не устала за день, не дай Бог перечить свекрови, не дай Бог поднять глаза на чужого мужчину...), тихая, хоть и сильная злость на противную свекровь, забота об огороде, поле, хозяйстве, регулярное задабривание местных духов... И все было "хорошо"(а назовешь ли хорошим, что муж бьет, относится по-скотски, жрет колбасу на глазах у исхудавшей жены, которая потом подбирает случайно упавший на пол кусок, готов бросить в лесу в буран - хороший муж, ничего не скажешь), пока не настал конец 1920-тых годов, а с ним время тотальной коллективизации, раскулачивания и ссылок в Сибирь. (Может, сделанное Игнатовым зло обернется благом?)

С того момента жизнь Зулейхи круто меняется. Ее вера, образ жизни, ее привычки - все уходит, а все, что раньше казалось стыдным, невозможным - сидение рядом с мужчинами в битком набитом эшелоне, необходимость справлять нужду в углу того же вагона - все становится частью жизни.

Меняется и ее характер. Не права была Упыриха, утверждавшая, что она пустая, жидкокровая и бессмысленная. Как говорится, в тихом омуте... Зеленоглазая чернокосая красавица окажется на редкость сильной и живучей женщиной, которая перенесет и пересылочные пункты и долгую дорогу в эшелоне и тяготы первых лет на поселении в дикой тайге...

Зулейха - очень яркий живой образ. Вообще-то Гузель Яхина не создала в своей книге ни одного неживого персонажа. Каждый жив, полон красок, у каждого своя судьба, проблемы, чувства.И хотя главной героиней считается Зулейха, они не меркнут на ее фоне, а оттеняют повествование, наполняют колоритом, событиями, цепляют своими жизнями, не оставляют равнодушной. К кому-то из них мое отношение всегда было приязненным, к кому-то - изначально плохим, но затем сменилось хорошим. И лишь урка Василий Горелов и лейтенант Зиновий Кузнец с развитием повествования вызывали во мне все большее отвращение. Мне очень нравились Иван Игнатов,оказавшийся при всей противоречивости положения очень принципиальным и порядочным человеком, преданным стране и ее идеям, но не готовым считать людей за второй сорт; Константин Арнольдович и Изабелла, доктор Вольф Карлович Лейбе, художник Иконников... даже несколькими штрихами описанные Илона и Настасья врезались в память. Это дорогого стоит.
Автор очень талантлива! Не знаю, повторит ли Гузель Яхина успех "Зулейхи..." с новыми книгами, но этот дебют просто потрясающий и многообещающий. Стиль повествования гармоничен, есть динамика, красота описаний. Искренне жаль героев, уходящих на пути следования эшелона... ни к кому не остаешься равнодушной. А еще очень к месту фольклор - все эти духи, урман, фэрэштэ... Врезались в душу слова: глаза Всевышнего на Ангару не проникают... И впрямь, как мог допустить Бог (или Аллах, не важно, как его называть), чтобы с людьми поступали вот так - срывали с места, клеймили "неблагонадежными элементами", лишали собственности, гробили в пути невыносимыми условиями, изнуряли непосильным трудом, бесконечно выжимаемым планом? Впрочем во всем СССР, на всей этой шестой части суши, не было Бога. Может, потому СССР и погиб. Сейчас многие говорят, что однажды что-то подобное сможет еще возродиться. Хочется верить, что с Богом и без ГУЛАГа.

Зулейха открывает глаза

У нас здесь совсем другие грехи, милая!
(с)Изабелла - Зулейхе

С названием у меня ассоциировалось исключительно одноимённое стихотворение А.С. Пушкина. Нельзя сказать, что я новичок в теме Гражданской войны, однако считал, что к концу 1922 года она была окончена. "Даёшь Варшаву, дай Берлин - и врезались мы в Крым!", - поётся в известном марше, но окраины Союза были, можно сказать, ничейными территориями. Интервенты, банды, самопровозглашённые лидеры, местное население составляли тот котёл, в котором предстояло вариться нашим героям.

Белый генерал и поэт Анатолий Пепеляев показан глубоко верующим, тонко чувствующим бескорыстным идеалистом. Его образ может использоваться любой пропагандистской машиной: не вывез богатств с родины при эмиграции, поэтому работал грузчиком; не расстреливал врагов и не экспроприировал фураж у населения; не пил, отпускал пленных и болел за свою страну всей душой. Летом 1922 в Харбине даёт себя уговорить на организацию похода в Якутию ради спасения угнетённого местного народа. Судя по его дневнику, он понял всю нереальность происходящего лишь к окончанию похода, до этого поддерживал определённые иллюзии. Мне показалось, Пепеляев до конца не познал, что за народ такой - якуты и вообще в чём нуждалась эта часть страны на тот момент. Кого и зачем освобождать было додумано, дорисовано подсказчиками-манипуляторами и такими же идейными собратьями по оружию. Наивно, романтически и героически выходит. Как писал сам генерал: "...хотелось пострадать". Его оппонент со стороны Красной армии - латыш по происхождению Иван Строд. Анархист, которому идеи левого движения показались логичнее невразумительной программы монархистов, полный георгиевский кавалер, боевой офицер. Благодаря двум его книгам потомки получили взгляд с той стороны на борьбу в Якутии. И на них достаточно сильно опирался Юзефович при написании своей.

Мне очень импонировал безоценочный тон автора на протяжении всей книги. Споры об исторических личностях не приводят ни к чему толковому, в данном произведении почти все реплики поданы с использованием цитирования мемуаров, газет, следственных документов, дневников и книг участников похода. Леонид Юзефович в некоторых местах анализирует расхождение данных, предлагая свои варианты, например, почему дата сражения была сдвинута в официальном отчёте. Но это происходит ненавязчиво, просто для того, чтобы читающий полнее понимал ситуацию. Библиографический список впечатляет, работа проделана колоссальная, в результате чего получился некий сплав беллетристики с документалистикой. Полагаю, кому-то она может показаться суховатой и рваной, за счёт того, что повествование прыгает между несколькими линиями персонажей и их местоположением на карте. Мне это совершенно не мешало, а наоборот, усиляло впечатления и добавляло резкости в картину.

Умирать паршиво везде: в саванне под палящим солнцем; в душных тропиках после ливней, проклиная москитов и при температуре -50 градусов, когда замерзает смазка в часах. Обморожение половых органов, щёк и носов, поедание сырой мерзлой конины, обледеневшие тяжеленные шубы и движение по бездорожью - вот в таких условиях люди проходили примерно по 40 километров в день, двигаясь по устьям замерзших рек. Автор показывает нам, что это была не политическая борьба, не баталия за ресурсы, а столкновение идей. Когда воины не могут поступить иначе, сражаются, не испытывая ярости или ненависти к врагам, которых нет как таковых. Не случайны параллели с эпосом Гомера и мысли о сражениях древних героев. При этом мы всё же рассматриваем личности со своими достоинствами и недостатками, а не идеи красного и белого движений. И это прекрасно - взят незначительный эпизод Гражданской войны и рассмотрен сквозь призму участников как через микроскоп. Сердце романа - осада поляны Сасыл-Сысы показана преимущественно глазами Строда, оборонявшего её. Обычно симпатии на стороне осаждённых, так было и в этот раз со мной. Видим, как Строд и его бойцы строят баррикады из навоза и замерзших трупов убитых товарищей и осаждавших пепеляевцев. Он помнит почти каждого по имени и благодарит за помощь даже в посмертии - одна из сильнейших сцен в романе на мой взгляд.

Время было жестокое, и благодаря Леониду Юзефовичу читатели могут увидеть страдания и чаяния конкретных людей, а не стрелочек на карте, показывавших направление движения войск. Человеческие эмоции, мысли, чувства и думы в этом немаленьком труде захватывают и не отпускают до последних страниц. Понравилось, как автор проводит незримые параллели не только между основными персонажами, но и местами действия, размышляет о ссылке Короленко или судьбах эмигрантов Харбина. Главная и основная мысль для меня - этим людям так выпали кости судьбы, вполне могу себе представить Строда на стороне белогвардейцев, а Пепеляева - красным командиром. Они жили, у них были свои идеалы, семьи, разное отношение к религии, но оба были достойными людьми и умелыми командирами. Оба были принесены в жертву машине репрессий 30-х годов, несмотря на разницу в социальном положении - в ту пору это не играло особой роли. Спасибо и низкий поклон автору за громадный труд и честность.

Знаете, за одну эту книгу я готова благодарить Дину Рубину, автора, чье творчество с первого раза меня не задело, да и привлекло не очень крепко. А вот эта книга стала любимой! Хотя я ни за что и никогда не скажу, что так должно быть и у других ее читателей. Потому как она проросла в меня фразами, образами, эпитетами. Так, может, у меня просто оказалась родственная ДНК?!

Вера Щеглова - героиня романа, художница, девочка-девушка-женщина со своей, довольно непростой и местами такой трагичной судьбой. Я поверила, что она существует. Да, наивная я, смешная. Полезла в Интернет искать работы виртуозной художницы Щегловой. А мне тут... "собирательный образ"... Надо же! Ей Богу, скажу честно, почувствовала себя "святой простотой" из немыслимой глубинки российской. Обомлела вся в восторге, аж рот раскрылся. А все от чего?! Ну так Дина Рубина рассказала, что простите мне мою банальность, простоту и наивность, я ПОВЕРИЛА! Каждому слову, звуку, вкусу, что на страницах этой книги живет! Никогда не была в Ташкенте, даже рядом никогда и нигде не была. А все-все-все чувствовала. А уж когда автор описывала, как ее героиня, пройдя блокаду, вкушает горбушку хлеба, того, полумучного, полумусорного... Самое вкусное, что есть на свете! Я чувствовала это. Этот голод! Это горе! Эту радость! Эти слезы!

Я снова тону в эмоциях, хотя прочла книгу уже больше 2 месяцев назад, а писать вот только сейчас села. И как по мне, так это хорошо. Книга вызывала острое желание читать ее постоянно, не отрываться. Я даже попала в своего рода зависимость от нее. А ведь вот если вдуматься, это не триллер, не мистика и не детектив. Обычные житейские истории, зарисовки из жизни людей, переживших блокаду, эвакуацию, типично советское бытие. Но повествование держало так, что существование вне его становилось неполным, каким-то заведомо, предопределенно нецельным.

На меня произвела впечатление и структура романа. Ее отдаленно можно сравнить с куклой-матрешкой или лабиринтом, только начинаете вы знакомство не с наружной части объекта, а как бы изнутри, ну или из неведомого слоя, неизвестной точки. А потом вас будет постоянно бросать то назад, то вперед, то ко входу, то к выходу. Общая картинка появится далеко не сразу. Но ее обретение будет еще одним ярким событием в этом познании книги. Начало еще ни о чем не говорит. Ни о том, кто главная героиня или герои, ни о том, к чему все это придет и где мы окажемся. Нет, начало здесь как настоящее погружение. Охватывает и вовлекает.

Солнечный Ташкент. Да, это еще один полноценный герой книги. Дина Рубина любит этот город. И скучает по нему прежнему, по тому, каким он был в милые ее памяти и сердцу времена. Эта любовь очевидна. Это чувство настоящее, весомое, зрелое. Потому факт приобщения к нему вызвал у меня лично встречную симпатию и приятие.

Еще при первом знакомстве с автором при прочтении "Почерк Леонардо" я искренне благоговела перед мастерством писателя развернуть русскую речь во всем ее многообразии и живописности. Но тогда я выразила сомнение в уместности подобного богатства в определенных сюжетных линиях. Здесь же, на мой взгляд, автор использует слово точно и крайне умело, практически виртуозно. Язык становится настоящим инструментом, той самой кистью или мастихином, умело наносящим мазки на полотно романа. Я наслаждалась. Вдыхала, вкушала и осязала.

Странно все-таки. Повествование ведется о сложных, порой даже тяжелых, вещах и событиях. А тебя это греет. Их жизненность. Настоящесть. Может быть, потому, что ты всегда можешь перейти "на солнечную сторону улицы"?!

Скачать саундтрек к книге. Группа "Свинцовый Дирижабль"

Эта была очень шумная и одновременно тихая ночь, ветер, словно в барабаны, бил по, пропитавшимся речным ветром, крышам. Занавеска вздымалась из под открытой форточки. Где-то на набережной кричали чайки. Светлело. А я прощалась с Домом. Эту ночь и это утро я запомню навсегда, потому, что, как бы я этого не желала, я не смогу снова войти в Дом, как в первый раз.

Моё появление в нём вообще-то было довольно странным, я вроде бы жила в нём всегда, а вроде бы и нет, но поселилась надолго, не призрачно и не прячась после встречи в Кофейнике. Мы вместе с Курильщиком впервые оказались в тот день в Кофейнике, он немного нервничал, а мне было всё равно. Всё смотрел оценивающе на свои красные кроссовки, я медленно пылала рядом, изредка оглядываясь по сторонам, к тому времени я ещё не научилась смотреть туманно и даже не заметила как оказалась возле того столика, за которым сидел Он. Мой проводник, который официально проводником не был. Мелкий, ушастый, с растопырившимися волосами, очень худой, куча браслетов на обеих руках, длинные пальцы и огромные глаза-блюдца. Я села напротив. Он всего одну секунду глядел на меня, улыбаясь и я поняла — теперь я в Доме. Он стал моим лучшим другом.

Почему многие говорят о совершенной ненужности эпилога? Ведь в нём суть, а последние страницы вообще переворачивает всё с ног на голову, вернее с головы на ноги. Он многое-многое разъясняет. Кто такая Русалка. Зачем Табаки подарил Сфинксу перо. Куда делась Крёстная и многое-многое другое. Эпилог окончательно превращает Дом из чего-то, пусть и странного, но всё же реального — в фантастическое. Дом будет существовать всегда, на третьем, четвёртом, пятом, десятом, сороковом круге. Разрушенный, снесённый, застроенный другими домами, он всё равно будет всегда.

Хочется перечитать книгу, но это очень непросто: во-первых получится, что мы с Табаки лишь двое будем знать наперёд что такое Дом и чего от него ожидать и это как-то нечестно по отношению к остальным, Табаки хотя бы позволяет статус хранителя, а мне… А во-вторых, на то я и не не Табаки, который порождён Домом, я, как и все обитатели всё же была порождена Наружностью, а значит принять меня раз и на всегда Дом может только один раз. Всего один. Я вернусь в него, скорее всего уже как гость, долгожданный, любимый, но гость.

И знаете как мне от этого грустно? Я вообще такой привязывающийся человек. Мне всегда невыносимо больно уезжать из какого-нибудь обжитого места, хотя бы на год. Я привязываюсь мёртвой хваткой, но всё мёртвое в итоге разлагается. Так и с Домом. Я рыдала пол ночи, вернее утра, ветер продолжал барабанить в оконные стёкла, а я сморкалась и рыдала от ужасающего чувства потери, расставания с моим Домом и моим Табаки, который навсегда останется в нём.

Вот в этой рецензии было сказано о том, что нельзя влезать в книгу целиком, это не наш Дом, не наш Лес. Я влезла, привязалась, не смогла иначе, не смогла себя пересилить и теперь страдаю.

Есть такой миф, не знаю где и когда услышала о нём впервые, миф о параллельном мире. Суть его в том, что мир тот населяют порождения человеческой фантазии. Вроде в прошлом году где-то в Поволжье нашли останки великанов, а ещё ранее были разговоры о скелетах троллей с приложенными к ним многочисленными народными сказками об этих существах, популярные в тех краях. Тогда по всяким каналам, типа нтв и региональный, пошли разговоры о другой реальности, во всяких безумных передачах, наподобие тех, в которых нам без конца твердят о конце света в 2012 году. В том мире становится реальным то, что рождается в нашей голове, естественно формируясь достаточным образом, воображаемо обрастая достаточной кровью и плотью. И в этом параллельном мире и есть Дом. Я уверена, он существует, кто не верит, пусть сочтёт меня дурой, мне всё равно, я то ведь точно знаю. Посмотрю на вас взглядом Табаки и скажу: "ох, эта молодёжь…", еле заметно улыбаясь и очень заметно покачивая головой.

Книгой эту книгу у меня язык не поворачивается назвать. Это целый мир. Не относитесь скептически к многочисленным рецензиям. Я тоже была настроена на что-то совершенно другое. Исходя из моего опыта, редко бывает что то, от чего все сходят с ума меня цепляет так же сильно (в пример можно привести несколько книг из моего небольшого списка рецензий). Но "Дом, в котором..." восхваляют совершенно заслуженно, мало того, в большинстве рецензий, прекрасных, положительных, он, увы, — недохвален. Наверное просто потому, что это не совсем книга — это живое существо со своей душой, ну а как, скажите мне, написать рецензию, к примеру, на человека? Кто-нибудь пробовал? То же и с Домом.

P.S. Иллюстрации — Мария Емельянова
Группа Свинцовый Дирижабль — это Led Zeppelin, хотя, все, наверное, и так поняли.

P.P.S. Я даже закладку, которой закладывала "Дом, в котором…", не могу совать в другие книги, рука не подымается. Ну разве это нормально?

А ещё спасибо ЛайвЛибу, "Дом…" я купила на подарочный сертификат, выигранный в конкурсе подборок, благодаря ЛайвЛибу я и узнала о "Доме…". И он мне его подарил.

Люди искусства, в какой-то мере, частенько вызывают у простых обывателей трепет и уважение. Лично я всегда преклонялась перед теми, кто способен создать завораживающую картину, такую, чтобы глаз не оторвать и из мыслей не выходила. И я сейчас не имею ввиду всякие направления типа авангарда и модернизма с их чёрными квадратами, но отдаю предпочтения более реалистичным и понятным изображениям, которые, на мой взгляд, перенести на холст гораздо сложнее. Читать же о профессионалах, не просто оценивающих, но разбирающих картины на мельчайшие составляющие, включая истории как их создания, так и жизнь самих художников, было увлекательно. Это как погружение в далёкий и недоступный для меня мир, существующий рядом, но как будто в другой вселенной. Да ещё главный герой получился эдаким интеллектуалом-мошенником, весьма обаятельным и талантливым. История его жизни, с вкраплениями грехов предыдущих поколений, немного околдовала меня, так что даже скучные моменты пролетали быстро и легко. Я прекрасно понимаю, что книга придётся по душе не каждому, что её есть за что ругать, но меня она увлекла в прекрасное путешествие по нескольким странам и десятилетиям.
Непривычный авторский стиль и язык поначалу сбивали, заставляя потратить время на то, чтобы настроиться на определённый лад, зато потом, когда втянулась, оторваться уже было сложно. В какой-то момент даже почувствовала, что влюбилась в эту неспешную размеренность с большим количество описаний природы. Наверное, именно так и должен видеть мир художник, а не просто без оглядки мчаться по дорогам и трассам. Правда, мне немного не хватило мира картин и выставок, я жаждала чуть больше работы Захара и его действий по поиску "новых" шедевров, а здесь же сделан упор на тайны и трагедии прошлого. Вышла семейная сага с налётом авантюризма и высокого мира искусства. Возможно, также сыграло свою роль и то, что для меня это первая прочитанная книга Дины Рубиной, и мне не с чем пока сравнивать.
Единственная моя претензия к книге - это отношение Захара к женщинам. Ну не люблю я такое потребительское поведение. В каждом городе по женщине, всех любит, о всех помнит, но ровно до той минуты, пока не выйдет из их спальни. Дальше они превращаются даже не в вещь, а в абсолютный ноль. В остальном всё получилось более-менее логично, и финал соответствует заданному изначально тону. Как-то очень быстро понимаешь, какой бедовый мужик Кордовин, и к чему он катится. Разве что родовые сокровища жалко, до последнего надеялась, что Захар всё вернёт. Но искупить свои грехи дано не каждому.