Цитаты

Его самой известной (и, возможно, мифической) неудачей была операция, во время которой он работал так быстро, что отмахнул три пальца на руке ассистента, а меняя нож рассёк пальто очевидца. И ассистент, и пациент впоследствии умерли от гангрены, а незадачливый зритель скончался от испуга на месте. Единственная в истории операция, как тогда шутили, с 300%-й смертностью.

В те времена хирурги полагали, что гной – это естественная составляющая лечебного процесса, а вовсе не тревожный знак сепсиса, так что большинство смертей приходилось на долю постоперационных инфекций. Анатомические театры становились вратами на тот свет. Безопаснее было проводить операцию в домашних условиях, чем в госпитале, где показатели смертности были в 3–5 раз выше, чем на дому. Позднее, в 1863 году Флоренс Найтингейл заявила: «Реальные показатели смертности в больницах, особенно в тех, что расположены в больших городах, намного выше, чем мы можем ожидать, исходя из показателей смертности для того же класса заболеваний у пациентов, которых лечили вне госпиталя». Однако лечение на дому стоило недешево.

В 1840-е хирургия была делом грязным, чреватым скрытыми опасностями – чего следовало избегать любой ценой. Из-за риска многие хирурги отказались от проведения операций в целом, ограничившись лечением кожных заболеваний и поверхностных ран. Инвазивные процедуры оставались редкостью и до настоящего момента – вот почему в день проведения операции в театр набилось столько народа. В 1840 году, к примеру, в Королевском госпитале в Глазго было проведено только 120 операций. Хирургия считалась крайней мерой, и к ней прибегали лишь в том случае, когда речь шла о жизни и смерти.

Вырвать население из этого оптимистического ступора и зарядить его чувством апокалиптического риска – вот истинная задача политического руководства. Идея о том, что Германия, подобно США, может просто постепенно двигаться к более высокому уровню жизни, представлялась Гитлеру заблуждением. Для него поражение в Первой мировой войне возвестило начальную точку борьбы, не менее решительной, чем между Римом и Карфагеном. Если только немцы не ответят на вызов, 1918 год вполне может стать предвестником такого же полного упадка (Untergang), как тот, что испытали на себе великие цивилизации древности. Такая перспектива не оставляла места для пассивности и терпения. Перед лицом абсолютной безжалостности еврейско-большевистского врага могла стать оправданной даже стратегия, чреватая крайним риском.

Среди наиболее удивительных следствий работы Листера – появление одной из самых узнаваемых корпораций в современном мире. Как и изобретатель листерина, Роберт Вуд Джонсон впервые узнал об антисептике, когда посетил лекцию Листера на Международном медицинском конгрессе в Филадельфии. Вдохновленный тем, что он услышал в тот день, Джонсон объединил усилия со своими двумя братьями Джеймсом и Эдвардом и основал компанию по производству первых стерильных хирургических повязок и швов, серийно выпускаемых по методам Листера. Компания Johnson & Johnson и сегодня является значимым игроком на рынке.

В середине XIX века женщины, ставшие жертвами насилия, практически не пользовались правовой защитой. Редактор газеты The Times раскритиковал мягкие приговоры, выносимые судом мужьям-агрессорам, заявив: «Супружеские узы, как мне кажется, позволяют мужчине в определенной степени оставаться безнаказанным за жестокое обращение с женщиной». Эти люди жили в обществе, которое закрывало глаза на их грубые выходки. Население в целом настолько привыкло к тому, что мужчинам разрешено избивать женщин и детей, что практически санкционировало подобное поведение.

Медицинский «вуайеризм» был не в новинку. Он зародился в тускло освещенных амфитеатрах эпохи Возрождения, где потрясенным зрителям демонстрировали вскрытие тел казненных преступников (таково было дополнительное наказание за их преступления). Люди платили деньги, чтобы посмотреть, как анатомы взрезают вздутые животы разлагающихся трупов, некоторые из которых истекали не только кровью, но и зловонным гноем. Жуткое шоу порой сопровождалось ритмичными, но совершенно неуместными звуками флейты. Публичные вскрытия служили театральными представлениями, формой развлечения столь же популярной, как петушиные бои или травля медведя. Однако не у всех хватало смелости. Французский философ Жан-Жак Руссо описывал подобный опыт так: «Что за ужас – анатомические театры! Вонючие трупы, синюшная плоть, кровь, отвратительный кишечник, жуткие кости, тлетворный запах! Поверьте, не сюда я отправлюсь в поисках развлечений!»

Листер ошибочно полагал, что обстоятельства личной жизни мало влияли на его научные и хирургические достижения. Однако идеи никогда не возникают в вакууме – и жизненный путь Листера во многом подтверждает эту истину. С того самого момента, как он посмотрел в объектив микроскопа отца, и до дня, когда Джозеф Листер был посвящен в рыцари королевой Викторией, его жизнь формировалась под влиянием обстоятельств и окружающих его людей. Как и все мы, он видел мир через призму мнений тех, кем восхищался: Джозефа Джексона, отзывчивого отца и ученого человека; Уильяма Шарпея, преподавателя Университетского колледжа, который посоветовал Листеру ехать в Эдинбург; Джеймса Сайма, наставника и тестя; и Луи Пастера – ученого, который дал Листеру ключ к разгадке одной из великих медицинских тайн XIX века.

Распространение микробной теории усилило озабоченность викторианской общественности чистотой, и на рынок хлынуло новое поколение продуктов карболовой кислоты, предназначенных для личной гигиены. Возможно, самым известным из них был листерин, изобретенный доктором Джозефом Джошуа Лоуренсом в 1879 году. Лоуренс присутствовал на лекции Листера в Филадельфии, которая вдохновила его начать производство собственной антисептической смеси позади старой сигарной фабрики в Сент-Луисе. Формула Лоуренса содержит тимол (производное от фенола) в дополнение к эвкалиптолу и ментолу. Также в состав листерина входил 27 %-й этиловый спирт.
Ничего бы не вышло, если бы аптекарь-предприниматель Джордан Ламберт не проявил свой потенциал, когда встретил Лоуренса в 1881 году. Ламберт приобрел у доктора патентные права на продукт и формулу и начал рекламировать его на широком рынке как антисептик широкого спектра (листерин применяли для избавления от перхоти, мытья пола и даже лечения гонореи). В 1895 Ламберт протолкнул листерин в стоматологию как антисептик для полости рта – и в этом качестве препарат обрел бессмертие.

Листер отдал дань уважения французскому ученому во время своего выступления. В своей типично скромной манере он преуменьшил свою роль в трансформации хирургии. Вместо этого Листер приписал Пастеру «поднятие темного занавеса» в медицине. «Вы изменили хирургию… превратили ее из лотереи в безопасную, основанную на здравом смысле науку, – сказал он. – Вы являетесь лидером современного поколения ученых-хирургов, и каждый мудрый представитель нашей профессии – особенно в Шотландии – относится к вам с такими уважением и привязанностью, какой удостаиваются немногие».

Его теории сопротивлялись, несмотря на то, что Америка только что пережила Гражданскую войну, которая унесла десятки тысяч жизней из-за неправильной обработки ужасающих боевых ранений. На протяжении всей войны американская хирургия оставалась в зачаточном состоянии, а инфекции распространялись бесконтрольно. Изрешеченные пулями руки и ноги более чем 30 000 солдат Союза были ампутированы на поле боя; многие из хирургов имели мало или вообще не имели опыта лечения пациентов с подобными травмами. Ножи и пилы очищали (если вообще брали на себя подобный труд) с помощью грязных тряпок. Хирурги не мыли руки и часто были покрыты кровью и кишками предыдущих пациентов, приступая к новой операции. Когда не хватало белья и хлопка, армейские хирурги использовали холодную влажную землю, чтобы закрыть раны, а когда те неизбежно начинали гноиться, врачи отмечали «похвальный гной». Многие хирурги, вступившие в полк, никогда даже не наблюдали серьезные ампутации или лечения огнестрельных ран, что оборачивалось бедой для тех, кто оказывался у них на попечении.
Какой бы ужасной ни казалась война, врачи и хирурги получили серьезные знания о клиническом опыте лечения, казалось бы, бесчисленных жертв на поле боя, что, в свою очередь, ускорило выделение хирургов-специалистов в американской медицине. Что важнее, они приобрели административные навыки, так как были вынуждены организовывать санитарные корпуса и совместные больничные поезда. Вскоре после окончания войны опытные хирурги перешли к созданию проектов, подбору медперсонала и управлению обширными больницами общего профиля. Это сплотило их по части оперативных процедур, и когда Листер прибыл в Америку, страна уже созрела для нового подхода к искусству хирургии.

Слава антисептики за рубежом продолжала расти. Популярность Листера особенно проявилась в 1875 году во время долгожданного европейского турне, которое он предпринял с Агнес, чтобы продемонстрировать свои методы. Его палаты выделялись «свежей, здоровой атмосферой и отсутствием какого-либо запаха». The Lancet охарактеризовал прогресс его системы в университетских городах Германии (где антисептика была особенно популярна) как триумфальный марш. И все же одна страна осталась при своем мнении по поводу методов Листера: США.

Листеру было легче убедить врачей в Глазго и Эдинбурге в ценности своей антисептической системы, потому что каждый из этих городов имел в своем сердце одну больницу и один университет. Медицинское сообщество Лондона было гораздо более фрагментированным и менее научно настроенным. Клиническое преподавание еще не распространилось в столице как в Шотландии. Листер заявлял: «Если я приеду в Лондон и спрошу, как там проводится обучение клинической хирургии […] но также и из свидетельств иностранцев, которые приезжают туда, а затем сюда, в Шотландию, что по сравнению с местной системой там – просто фикция». Это были препятствия, которые Листер не мог преодолеть, не начав с реформы системы изнутри.

К этому времени Листер уже отверг обвинения в том, что показатели смертности в Королевском лазарете Глазго не снизились после того, как он ввел антисептическое лечение. Он сравнил число смертей в своих палатах в 1864 и 1866 годах с числом смертей в 1867 и 1868 годах, когда начал использовать карболовую кислоту. Выяснилось, что в 1864 и 1866 годах (до введения антисептической методы) 16 из 35 человек, которые подверглись ампутации, умерли. За второй промежуток времени погибло только 6 из 40 человек.

несмотря на все то сопротивление, с которым столкнулся Листер, на его стороне было множество единомышленников, признавших революционный характер его открытий. Первоначально антисептическая система получила бо́льшую поддержку на континенте, нежели в Великобритании, – настолько, что в 1870 году Листера пригласили (как французы, так и немцы) обучить полевых врачей ухаживать за ранами солдат, сражавшихся во франко-прусской войне. Как следствие, немецкий врач Рихард Фолькман стал энергичным последователем Листера (после того, как его госпиталь в Галле переполнился ранеными солдатами, инфекция разрослась настолько, что закрытие лечебницы казалось неминуемым) и достиг поразительных результатов, используя антисептическую систему. После этого методы Листера подхватили другие европейские хирурги, включая датчанина по имени Матиас Иеронимус Саксторф, который сообщил об успехе в письме Листеру.

После публикации результатов в The Lancet редакторы журнала прокомментировали, что кетгутовая лигатура обещала быть «гораздо больше, чем просто вкладом в практическую хирургию», потому что она продемонстрировала, как мертвый органический материал может быть поглощен живым телом. Наложение кетгута быстро превратилось в стандартную процедуру в рамках антисептической теории Листера – и это лишь один из примеров того, как он совершенствовал разработанную систему.