— Перед тем, как вас пригласили на роль Петрова в «Петровых в гриппе», вы читали книгу Алексея Сальникова?
— Да. Я читал ее как режиссер, сразу рассматривал «Петровых» как постановочный материал. Мне жалко, что я ее не прочитал просто как читатель, это очень классная литература.
Дело в том, что Кирилл Серебренников предложил мне сначала поставить этот роман как спектакль. Я ее прочитал и сказал, что не знаю, как из этого сделать сценическую форму. В кино — да, возможно, а в театре до конца не понимаю. Это классная литература, но сделать из нее спектакль, чтобы это не было обслуживание литературы, невозможно. Это витиеватый жанр, где очень важно именно то, что это написано.
— Как вы оказались в главной роли?
— Был кастинг. Я знаю, что Серебренников выбирал между двумя актерами. Я бы себя вряд ли увидел когда-то Петровым, у меня не было таких мыслей.
Такую вещь расскажу — я привез на съемки из Питера свитер моего папы, старый, с высоким горлом, и сказал: «Может, я буду в нем сниматься?» Я к тому, что мне не пришлось перевоплощаться, у меня не было ощущения, что я играю какого-то незнакомого персонажа. У Сальникова в книге заложены очень крутые коды про то время, которое так хорошо нам всем знакомо, и каждый эпизод — про елку, про детство — в тебя попадает очень сильно, отзывается в тебе. Там такой крутой текст, который хотелось учить буква в букву.
Самая крутая сцена в фильме идет 20 минут. Там было занято около ста человек, камера постоянно двигалась, менялись объекты, все взрывалось. Это очень круто. В кино редко бывает сцена, где ты можешь играть 20 минут. У тебя есть возможность туда провалиться с головой — и там побыть.
