Странная и покалеченная судьба романа «Франкенштейн» (ч. 2)

Спустя две сотни лет, готовы ли мы к правде о романе Мэри Шелли?

Мэри Уолстонкрафт Годвин было 15 лет, когда в 1812 году она познакомилась с Перси Биши Шелли . Ему же было 20, он был женат, а его супруга ожидала ребенка. Выгнанный из Оксфорда за атеистические убеждения и отвергнутый родным отцом, Шелли пытался найти в фигуре Уильяма Годвина  — своем интеллектуальном идоле — замену родителю. Он и юная Годвин вступили в незаконную связь, в которой было столько же от эстетики романтизма, сколько и от романтики — так, лежа на могильной плите Уолстонкрафт старшей в церковном дворике Сент-Панкрас, любовники увлеченно перечитывали труды матери и отца Мэри. Юная Годвин писала в своем дневнике:

Ходили к могиле и читали там. Ходили с Шелли в церковный двор.

Очевидно, они занимались чем-то бóльшим, чем простое чтение — Мэри была уже беременна, когда однажды в сумерках она сбежала из отцовского дома в компании Перси Биши Шелли и своей сводной сестры Клэр Клэрмонт, которая также желала разрушить свое будущее.

Если кто-то и послужил прообразом персонажа Виктора Франкенштейна, так это —  лорд Байрон , который следовал зову своего воображения, потакал своим страстям и покинул родных детей. С ним было «нехорошо и опасно знаться, сущее безумство», как однажды подметила одна из его любовниц по большей части в ответ на его многочисленные романы, среди которых, вероятно, была и сексуальная связь со сводной сестрой Августой Ли. В январе 1815 года Байрон женился, а в декабре у него родилась дочь Ада. Однако, после года совместной жизни жена покинула Байрона, и, чтобы супруга никому не раскрыла скандальную тайну его романа с Ли, он был вынужден навсегда попрощаться с ней и дочерью. На тот момент Аде было примерно столько же лет, сколько могло бы исполниться первенцу Мэри Годвин, если бы он выжил. Мать опасалась, как бы девочка не выросла и не стала поэтессой, такой же безумной и порочной, как ее отец. Вместо этого она воспитывала в ней математика. Ада Лавлейс (ученая со столь же живым воображением, что и Виктор Франкенштейн) в 1843 году, за столетие до изобретения компьютера, представит влиятельнейшую для своего времени работу — теоретическое описание вычислительной машины общего назначения.

Весной 1816 года Байрон, дабы избежать скандала, покидает Англию и отправляется в Женеву. Именно там он и знакомится с Перси Биши Шелли, Мэри Годвин и Клэр Клэрмонт. Морализаторы прозвали их компанию Лигой Кровосмешения. К лету Клэрмонт была беременна от Байрона, а Байрон тем временем маялся от скуки. Однажды вечером он заявил, что каждый из них напишет историю о призраках. Мэри Годвин приступила к созданию истории, которая потом превратится в Франкенштейна . Позднее Байрон заявил:

Я думаю, это — прекрасная книга для девицы 19 лет — на тот момент ей, правда, не было 19.

Шли месяцы, а Мэри Годвин постепенно переделывала свою историю о призраках в роман, одновременно вынашивая под сердцем еще одно создание. Законная жена Шелли, беременная их уже третьим по счету ребенком, совершила самоубийство. Клэрмонт родила девочку — от Байрона, хотя большинство полагало, что от Шелли. Шелли и Годвин заключили брак. Некоторое время они пытались удочерить девочку Клэрмонт, но Байрон забрал ее к себе, заметив, что практически все дети Шелли и Годвин умерли. Он оставил грубую запись об их чете:

Я настолько категоричнейшим образом не одобряю принятое в их семье обращение с детьми, что вынужден задуматься над тем, чтобы передать дитя в больницу. Разве они воспитали хоть одного?

Байрон, сам отнюдь не был заинтересован в воспитании ребенка и поместил девочку в монастырь, где она и скончалась в возрасте 5 лет.

«Франкенштейн», начатый летом 1816 года, был опубликован полтора года спустя. Роман сопровождало анонимное вступительное слово Перси Шелли и посвящение Уильяму Годвину. Книга сразу же стала сенсацией. Один из друзей Перси Шелли заметил в письме ему:

Кажется, ее все знают и читают.

Сэр Вальтер Скотт писал в одной из своих первых рецензий:

Читателя не оставляет чувство, что автор обнажает необыкновенную силу поэтического воображения.

Скотт, как и многие, предположил, что автор романа — Перси Шелли. Критики, в меньшей степени обожавшие этого поэта-романтика, кляли книгу за ее годвинианский радикализм и байрановское отсутствие благочестия. Так, Джон Крокер, консервативный член Парламента, объявил «Франкенштейна» «клубком ужасной и отвратительной бессмыслицы» — полным радикальных идей, бредовым и безнравственным произведением.

Однако, политические взгляды, высказанные во «Франкенштейне», организованы в не менее замысловатую систему, чем структура романа, состоящая из подобного матрешке принципа 'история в истории'. Самая первая матрешка представляет собой письма некоего английского авантюриста своей сестре, в которых он рассказывает об экспедиции к берегам Арктики и встрече со странным, страдающим от истощения и тревог человеком по имени Виктор Франкенштейн. В рамках рассказа путешественника Франкенштейн излагает свою историю о роковом эксперименте, погоня за которым привела его на край земле. В рамках же истории Франкенштейна нам сообщается история, рассказанная самим существом — самая маленькая и последняя матрешка—малышка.

Как верно подметили в свое время литературные критики Крис Болдик и Адриана Крачун, структура романа подразумевала, что «Франкенштейн» будет часто оставлять в полнейшем недоумении и растерянности оппозиционеров политического радикализма. Создается впечатление, что в романе содержатся еретические и революционные идеи. Однако, в то же самое время, кажется, что это и контрреволюционное произведение. Все зависит от того, в рамках которой из ‘матрешек’ ведется повествование.

Если, как считают некоторые критики, «Франкенштейн» — компендиум мнений о феномене Французской революции, то политические взгляды, воплощенные в персонаже Виктора Франкенштейна, полностью совпадают с позицией Эдмунда Бёрка , назвавшего кровавую революцию «политическим чудовищем, которое всегда пожирает тех, кто его породил». С другой стороны, политические убеждения, символом которых стало уже существо Франкенштейна, соотносятся не с принципами Бёрка, но с идеями его двух самых ярых оппонентов — Мэри Уолстонкрафт и Уильяма Годвина. Виктор Франкенштейн распоряжается чужими телами, подобно лорду по отношению к крестьянам или подобно королю — к подданным, и делает это таким образом, который Годвин при описании феодализма заклеймил «свирепым чудовищем». («Но как смеешь ты так играть жизнью?», спрашивает создание своего создателя). Существо, рожденное невинным, испытало по отношению к себе столь ужасное обращение, что, как и предсказывала Уолстонкрафт, стало злом. Она писала:

От невзгод люди свирепеют. Мизантропия есть вечное дитя негодования.

Так, существо напрасно умоляет Франкенштейна — «сделай меня счастливым».

Мэри Уолстонкрафт Годвин хорошенько позаботилась о том, чтобы читатели симпатизировали не только персонажу Франкенштейна, чьи страдания ужасны, но и существу, которое испытывает еще более невыносимые страдания. Мастерство Шелли заключается в том, как она мягко — страница за страницей, абзац за абзацем, даже строка за строкой — смещает фокус симпатии аудитории с создателя на создание, добиваясь этого даже в сценах зверского убийства сначала младшего брата Франкенштейна, затем его лучшего друга и, наконец, его невесты. Многое говорит о том, что задумка Шелли удалась — в 1824 году один из критиков писал:

Бесспорно, правда на его стороне, а его страдания лично у меня вызывают крайнюю жалость.

«Выслушай мою повесть», настаивает существо, когда, в конце концов, встречается со своим создателем. То, что следует за этим, представляет собой автобиографию новорожденного ребенка — создание очнулось, ощутило страх и растерянность:

Я был жалок, беспомощен и несчастен; я ничего не знал и не понимал <...>.

Ему было холодно; у него не было никакой одежды; он был голоден и одинок; не обладая языком, он не мог даже дать имя этим ощущениям.

<...> Я лишь чувствовал, что страдаю, — и я заплакал.

Он научился ходить и, все еще не умея разговаривать, начал бродить:

<...> Издаваемые мной резкие и дикие звуки пугали меня, и я умолкал.

Наконец, он нашел прибежище в пристройке одного из домов рядом с лесом, где, наблюдая за жителями деревни, он узнал о существовании языка:

<...> Я узнал названия некоторых, наиболее часто упоминавшихся предметов: огонь, молоко, хлеб, дрова.

Наблюдая же за тем, как жители деревни читают Руины империй французского революционера 18 века графа де Вольнея , он научился читать, а также получил «понятие об истории» — горькой хронике несправедливости.

Я узнал о неравенстве состояний, об огромных богатствах и жалкой нищете, о чинах, знатности и благородной крови.

Он усвоил, что сильные по всему миру притесняют слабых, а к бедным относятся с презрением.

Шелли тщательно, одно за одним, каждый год фиксировала названия прочитанных и переведенных ею книг, составляя таким образом целые списки —  Мильтон , Гете , Руссо , Овидий , Спенсер , Кольридж , Гиббон и сотни других от историков до химиков. Во время работы над «Франкенштейном» она оставила в дневнике запись:

Малышу нездоровится. Планирую пописáть, порисовать и прогуляться; почитать Локка .

Или:

Гулять, писать; прочесть В защиту прав женщин .

Создание также ведет список того, что читает, и, что неудивительно, это — те книги, которые читала сама Шелли и к которым чаще всего возвращалась. Так, однажды, бродя по лесу, существо натыкается на лежащую на земле кожаную дорожную сумку с тремя книгами: Потерянный рай Мильтона, Сравнительные жизнеописания Плутарха 6633 и Страдания юного Вертера Гете — как без труда понимали критики, это была личная библиотека, которая наряду с «Руинами» Волнея определяла политическую философию создания. Наиболее популярная в США рецензия на «Франкенштейна» утверждала следующее:

Его этический кодекс сформирован этим крайне необычным сплавом поэтической теологии, биографий языческих светил, идей сентиментального романа с элементами адюльтера и атеистического якобинства. Вопреки всем его чудовищным поступкам, монстр нам внушает жалость и, по нашему мнению, с ним также дурно обращались.

Сэр Вальтер Скотт считал этот момент самым неправдоподобным во «Франкенштейне»:

То, что он должен был научиться не просто говорить, но и читать и, насколько нам известно писать, а также познакомиться с персонажем Вертера, «Жизнеописаниями» Плутарха и «Потерянным раем», просто подслушивая разговоры через дырку в стене, кажется столь же неубедительным, как если бы он тем самым образом освоил евклидовы задачи или искусство счетоводства одинарной и двойной записи.

Однако, рассказ существа о том, как он всему научился, точно соответствует традициям литературного жанра, совершенно далекого от творчества Скотта — невольничьему повествованию.

Продолжение следует.

Джилл Липор (Jill Lepore)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ