Кингсли Эмис - человек неуемной энергии и страстных желаний

Кингсли Эмис умер в 1995 году, в возрасте 73 лет. Фотография предоставлена REX FEATURES

Кингсли Эмис, один из наиболее выдающихся английских романистов XX века, умер 22 октября 1995 года в возрасте 73 лет. Был известен своей дружбой с поэтом Филипом Ларкиным, с которым он познакомился 5 мая 1941 года во время обучения в колледже Сент-Джон в Оксфорде. Эмис обладал страстной натурой, которая проявлялась в его работе, словотворчестве, отношениях с женщинами… и заставляла вступать в постоянные противоречия. По словам биографа Зэкери Лидера, насыщенная крайностями жизнь писателя превратила его в увлекательный объект для изучения. Этот краткий биографический очерк об Эмисе был впервые опубликован Лидером в ноябре 2006 года.

«Он вломился в нашу посудную лавку семейных сентиментальностей, – писал Мартин Эмис о предыдущем биографе, – шатаясь и спотыкаясь. Каждый раз, наклоняясь к осколкам одной из разбитых ваз, он тут же опустошал неуклюжим движением другую полку. Чем он тут занимался?»

Мартин был моим другом, и когда он обратился ко мне с просьбой написать авторизованную биографию своего отца, моей первой мыслью было отклонить предложение. К тому времени я уже успел поработать в качестве редактора над “Письмами Кингсли Эмиса” (2000 г.) и, несмотря на возросшее за прошедшие годы восхищение перед писательским мастерством Эмиса, а также преклонение перед ним как личностью, я настороженно воспринял идею ввязаться в еще один долгосрочный проект. Кроме того, невозможно было не думать о пассаже о «вломившемся в лавку» биографе.

Мартин пытался уверить меня, что все будет иначе. В конечном итоге поменять решение мне помогли два фактора: время, понадобившееся на то, чтобы восстановиться после редактирования писем, и осознание того, что в случае отказа мне пришлось бы передать кому-то другому сотни скопившихся у меня неопубликованных писем вместе с подробной хронологией, воссозданной мной в целях приведения их в порядок. Дело было не только в том, что я не мог так просто оставить всю проделанную мной работу – я не мог оставить попыток истолковать жизнь Эмиса.

Выяснилось, что написание биографии может приносить массу удовольствия, однако без трудностей также не обошлось. Во-первых, необходимо принимать в учет плодовитость Эмиса. Он является автором 25 опубликованных романов, семи сборников стихотворений, 11 нехудожественных произведений, нескольких десятков рассказов, 9 пьес для радио и телевидения, более чем 1300 разрозненных журналистских работ и почти 2000 писем. Кроме того, он был редактором 17 изданий произведений поэзии и прозы.

Поскольку при написании биографии одной из моих целей было представить литературные достижения Эмиса во всей полноте и глубине, маловероятным представлялось сделать книгу небольшой по объему. Кроме того, необходимо было отразить и оказанное Эмисом влияние, которое признавали даже его противники. На протяжении около 40 лет, начиная с публикации «Везунчика Джима» (Lucky Jim) в 1954 году и до самой смерти в 1995, Эмис оставался влиятельной фигурой литературы своего времени: был центральной фигурой выдающейся поэтической группы того периода «Движение» и принимал участие в различных проектах по ее продвижению; стал первым из так называемых «краснокирпичных романистов» и «рассерженных молодых людей» (именно лицо Эмиса, а не Джона Осборна мы видим на обложке посвященного этой группе исследования Хамфри Карпентера 2002 года); был наиболее выдающимся литератором среди полемизирующих деятелей в области политики, культуры и социальной сферы по мнению как высших слоев, так и более широкой аудитории.

Жизнь Эмиса вне рабочего стола также не страдала от отсутствия ярких событий, в отличие, по его собственным словам, от жизней большинства писателей. Вполне допустимо, что его друг Филипп Ларкин также не мог обходиться без лишений, как Вордсворт без желтых нарциссов, но сам Эмис был не намерен разделить ту же участь. Бьющая через край энергия и страстная натура наряду с исключительным чувством юмора, острым умом и граничащей с грубостью прямотой способствовали его превращению в знаменитость, чьи высказывания с завидной регулярностью цитировались в газетах и других периодических изданиях.

Кингсли Эмис в 1990 году. Фотография предоставлена REX FEATURES

Тем не менее, его склонность впадать в крайности сказалась и на нем самом, и на других, что очевидно из его литературных трудов. Знаменитая шутливая фраза «Я хочу больше, чем мне причитается, и хочу получить это раньше других» появляется в романе «Ищи себе пару» (Take a Girl Like You) (1960 г.), и произносит ее Патрик Стэндиш, «самый неприятный человек, о котором я когда-либо писал». Немногим удавалось с той же проницательностью или остроумием описывать отрицательные поступки как Эмису, так же как и немного найдется тех, кого обвиняли в их совершении с той же частотой. Были ли справедливы эти обвинения? И что более важно, чем руководствовался Эмис, когда писал о подобном его собственном дурном поведении?

Было ли это способом понять, оправдаться или извиниться? Косвенным образом эти вопросы затрагиваются в самих романах, как в случае, когда Патрик Стэндиш говорит Дженни Бан: «Я не пытаюсь заслужить твое уважение, когда говорю, что знаю, что я негодяй. Так же как и не пытаюсь его заслужить, когда говорю, что не негодяй. И когда говорю, что не пытаюсь заслужить твое уважение. И когда говорю, что не пытаюсь, говоря… пытаюсь… Ну ты понимаешь, о чем я. Не тем, что говорю это. Не тем, что это говорю.». Подобные этому откровенные пассажи встречаются во многих романах Эмиса: как и всех его главных героев, его едва ли можно было назвать простодушным, и так же редко он бывал холостым, даже в конце жизни, когда его личность зачастую казалась неотделимой от публичного образа.

Необходимым качеством для написания биографии является не только выносливость, но и чувство такта. Контракт, который я подписал с наследниками Эмиса, предоставлял мне эксклюзивный доступ к рукописям и корреспонденции. Благодаря рекомендательному письму Мартина Эмиса, практически все, к кому я обращался, соглашались ответить на мои вопросы. Весьма небольшой процент исключений составили женщины, в основном бывшие любовницы (по словам Мартина, Эмис был «закоренелым изменником»). Трижды я ездил в Ронду, в Андалусии, чтобы взять интервью у матери Мартина, леди Килмарнок, первой жены Эмиса.

Там же я побеседовал со старшим братом Мартина, Филиппом, который оказался интересным и нервным человеком и таким же великолепным пародистом, как отец. Члены семьи были открыты и щедры на сотрудничество, также как и вторая жена Эмиса, Элизабет Джейн Говард. Хотя Эмис редко находился вне общественного внимания, некоторые аспекты его жизни, зачастую весьма болезненные, оставались скрытыми или же были известны лишь узкому кругу друзей. Если эти факты казались мне важными для понимания событий в жизни или литературной деятельности писателя, я писал о них.

В моем контракте с наследниками, который не предусматривал права вето ни в отношении стиля, ни применительно к содержанию (однако оставлял возможность запретить цитирование неопубликованных материалов), я принимал на себя обязательство предоставить написанное мной распорядителям наследственного фонда до того, как книга будет отдана в печать. Выполнив это условие, я замер в ожидании вердикта, однако единственное возражение относилось к нелестному описанию Эмиса одним из его подопечных в Кэмбридже. Эти слова показались Мартину не только неправдоподобными, но и жестокими. Принимая во внимание все остальное, на что он и Джонатан Клоуз, второй распорядитель наследства, закрыли глаза, я согласился убрать это описание.

Одним из наиболее деликатных и непростых описанных мною моментов стал рассказ о сестре Мартина, Салли, чья жизнь с самого начала была омрачена страшными потрясениями. В два года и девять месяцев она упала со стола в саду, получив травму черепа, приведшую к конвульсиям, а впоследствии к коме, и девочка чудом избежала смерти. Несколько месяцев спустя, находясь в доме бабушки и дедушки со стороны отца, она стала свидетелем смерти бабушки.

Обстоятельства смерти были особенно удручающими, поскольку это произошло вскоре после того, как дедушка ушел на работу, и Салли целый день оставалась наедине с телом бабушки. Когда отец Эмиса вернулся домой, он обнаружил мертвое тело жены на полу спальни с размазанной по лицу помадой, которую Салли вытащила из сумочки бабушки и неуклюже пыталась накрасить ей губы. «После возвращения Салли в Свонси, – рассказывал один из друзей, – было очевидно, насколько глубокий след оставило пережитое в ее душе. Если она видела отца спящим… она пыталась раскрыть ему глаза, чтобы удостовериться, что он не умер». Ее юные годы были не менее тяжелыми. Она стала алкоголичкой, еще учась в школе, крайне неудачно вышла замуж и умерла в возрасте 46 лет. Их непростые отношения с Эмисом проявляли самые разные, не всегда лучшие, стороны обоих.

На сбор свидетельств потребовалось два с половиной года, не считая тех четырех лет, что ушло у меня на редактирование «Писем». Один год я провел в Библиотеке Генри Хантингтона в Сан-Марино в Калифорнии, где хранится основная часть документации Эмиса, в краю редких книг и рукописей, ботанических садов и английской живописи 18 века.

Архив Эмиса в Библиотеке Хантингтона содержит 68 коробок с рукописями, записными книжками, дневниками, письмами и памятными предметами. Там же хранится личная библиотека Эмиса, в том числе ряд книг с остроумными и выразительными аннотациями, и архив Элизабет Джейн Говард, включающий в настоящее время 90 коробок. Элизабет Джейн Говард была и остается поныне любителем устраивать званые обеды и приемы. Эмис также обожал проводить время в компании.

В ее бумагах можно найти сотни писем со словами благодарности за оказанное гостеприимство, в том числе от знаменитых гостей, среди которых Айрис Мердок, Джон Бетчемен, Си Дэй Льюис и Дэниэл Дэй-Льюис, так мило отблагодаривший Джейн в 16 лет за советы по поводу домашней работы («Вы надавили на меня ровно настолько, чтобы заставить меня работать», – таким же образом Джейн воздействовала в то время на Мартина) и отношений с родителями. Пожалуй, я лучше, чем кто-либо из ныне живущих, осведомлен обо всех тонкостях и особенностях написания писем благодарности за оказанное гостеприимство. Эмис продал свой архив Библиотеке Хантингтона в 1984 году за $90,000 и не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений совести.

Когда в 1960 году Филип Ларкин пытался привлечь его к участию в кампании по сохранению литературных рукописей Британии – кампании, ныне возглавляемой биографом Ларкина, Эндрю Моушеном, – ответ Эмиса был характерно прямолинейным: «Я продам любую из своих рукописей тому, кто предложит самую высокую цену при условии, что покупатель обладает порядочной репутацией, и я не испытываю никаких особенных чувств в отношении страны происхождения такого покупателя. Тот факт, что Университет Баффало, допустим, является обладателем коллекции рукописей Роберта Грейва, мне кажется не более странным, чем то, что Галерея Тейт располагает, допустим, крупной коллекцией работ Моне. Я без тревоги наблюдаю за перемещением британских рукописей в Америку, где говорят на нашем языке и изучают нашу литературу».

Архив Эмиса в Библиотеке Хантингтона скрывает множество сокровищ и загадок. Неопубликованные рукописи содержат три крупных фрагмента из романов, каждый объемом более 100 страниц, и, кроме того, полностью законченный роман под заголовком «Наследие» (The Legacy), который является непосредственным предшественником «Везунчика Джима». «Наследие» представляет интерес по ряду причин и не в последнюю очередь благодаря модернистским приемам (начиная с имени главного героя, Кингсли Эмиса). Роман был отвергнут 14 издателями, прежде чем агент Эмиса окончательно отказался от идеи опубликовать его. Хотя Эмис неоднократно с пренебрежительностью отзывался о его «экспериментальном» характере и был рад, что он так и не был опубликован, судя по его письмам, во время работы над романом он был доволен написанным.

Я считаю роман достойным опубликования частично из биографического интереса, а также поскольку он написан с высокой долей остроумия и проницательности, особенно в том, что касается характерных для маленьких городков и пригородов нравов и обычаев. В распоряжении Библиотеки Хантингтона также находится с десяток неопубликованных стихотворений. Обратив внимание распорядителей наследственного фонда на одно из таких стихотворений, Things tell less and less, я организовал его публикацию в 2004 году. Стихотворение получило широкое признание и одобрение. Наличие этой и некоторых других неопубликованных работ позволяет допустить возможность выпуска нового стихотворного сборника.

Несколько тайн Хантингтонского архива связаны с карманными дневниками Эмиса, некоторые из которых содержат кодированные символы, сокращения и числительные. В дневнике, первой датой которого является 17 апреля 1972 года, день после его пятидесятилетия, в период ухудшения отношений с Элизабет Джейн Говард, проблем с алкоголем и связанной с этим потерей либидо, каждая запись сопровождается числом, всегда больше трех, но меньше восьми. Эти цифры могут говорить о количестве выпитого, предположительно о спиртных напитках, не считая вина и пива, но также они могут означать и количество написанных страниц или давать оценку дня по десятибалльной шкале. Однако запись, подобная этой: «F – тяжелое похмелье, написал лишь ок. 2 писем. 7», по всей видимости, исключают все три эти возможности, учитывая похмельное состояние.

В этой записи содержится еще одна загадка: буква F , которая весьма нечасто фигурирует на страницах дневника. Если она означает то, что первым приходит в голову (автор, по всей видимости, имеет в виду английское fuck – трахаться) (в отличие от, допустим, «фибрилляции», ни разу не упомянутой в переписке), то каким образом она оказалась в записи, относящейся к похмельному дню, если только это не произошло в самые ранние утренние часы, все еще в состоянии опьянения? В Калифорнии я провел немало послеобеденных часов, ломая голову над подобными загадками.

Еще до покупки документов Эмиса Библиотекой Хантингтона, он продал несколько важных рукописей Исследовательскому центру гуманитарных наук Гарри Рэнсома при Университете Техаса (чем и объясняется относительно невысокая цена, выплаченная Библиотекой Хантингтона за оставшуюся часть). Упомянутые рукописи включают и частичную машинописную рукопись первой редакции «Везунчика Джима» под первоначальным названием «Диксон и Кристина». «Диксон» и «Джим» разительным образом отличаются, начиная с того, что Джима вполне однозначно зовут «Джулианом», совсем не тем именем. Машинописная копия содержит множество сделанных карандашом аннотаций, не распознанных ранее.

Однако любому, знакомому с почерком Филипа Ларкина, очевидно, что их автор – именно он. Ключевая роль Ларкина в редактировании «Везунчика Джима» давно признана, однако степень его влияния продолжает оставаться предметом споров. Наиболее важным предложением Ларкина было «сдобрить повествование романтическими эпизодами», то есть уподобить произведение героическо-рыцарскому роману, с настоящими драконами и ведьмами. Комические фигуры профессора Уэлча, ужасного Бертранда, возлюбленной Джима Маргарет, чей смех подобен «перезвону крошечных серебряных колокольчиков», порой описываются в «Диксоне и Кристине» с симпатией; в отредактированной же версии они практически не способны вызвать теплые чувства.

Также при изучении машинописной копии становится очевидным, насколько Ларкин улучшил роман в мелочах, отмечая искусственные или вычурные реплики героев пометками в духе «ужасно неестественно», или «Речь словно вырвана из пьесы, слишком ужасной для постановки», или же «отдает дерьмом», или «отвратительный запах г.». Другие его предложения касаются темпа – «действие разворачивается недостаточно быстро» или «излишне и необоснованно подробно». Лучшая из этих аннотаций выглядит так: «Эта речь заставила меня корчиться от скуки».

Когда я вернулся в Лондон после года, проведенного в Калифорнии, Мартин с семьей собирался переезжать в Уругвай. Ко времени его возвращения через несколько лет первая редакция биографии была готова. Мартина вряд ли можно назвать самым надежным партнером по переписке, и сборник его писем оказался бы совсем тонким. После того, как я начал писать, мы смогли встретиться лишь пару раз, когда он приезжал в Лондон навестить сыновей. Он терпеливо отвечал на мои вопросы и вносил некоторые поправки с точки зрения описания фактов и расстановки акцентов.

Насколько я могу предположить, его отношение к написанию биографии объясняется примером отца. Когда Мартин начал работу над своим первым романом «Записки о Рейчел» (The Rachel Papers), Эмис полностью предоставил его самому себе. Сначала Мартин приписывал такое отсутствие реакции элементарной праздности, однако вскоре он стал усматривать в этом «родительский инстинкт, и притом хороший». Возможно, аналогичным инстинктом руководствовался Мартин в поведении со мной. Что бы за этим ни стояло, я благодарен за свободу, которую он мне предоставил.

Перевод: mare_e_vino
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ