Дар Ивлина Во

Автор: Алгис Валюнас (Algis Valiunas), член Центра этики и общественного порядка

Великий романист и менее великий человек

Автор романов, травелогов, эссе и биографий, Ивлин Во (1903-1966), со дня смерти которого в 2016 году стукнуло 50 лет, нашедший свою славу среди тех, кто выжил после того, как имел несчастье хорошо его узнать, – был настолько скверным и вспыльчивым человеком, каким только можно быть, не убив себя или еще кого-нибудь.

Иногда он бывал и чертовски веселым – когда на него нападало подходящее настроение или если он в это время писал свои классические юмористические романы. Жестокосердие служило для него неиссякаемым источником веселья. Он делал так еще с детства и улучшил свой подход к старости (которая в его случае наступила, когда ему было около сорока лет). Учась в Лансинг Колледже, он регулярно свежевал словами своих одноклассников, которых называл навозниками и задницами. В последний год он основал там Трупный клуб, «для людей, которым до изнеможения скучно». Скуку можно считать вечным недугом Во и источником убийственного порицания всех, кто причастен к его несчастью: «Я определенно наполняю себя ненавистью», – писал шестиклассник из Лансинга в своем дневнике.

В Оксфорде, избегая любой работы, он был не в ладах со своим руководителем и деканом колледжа, историком Ч.Р.М.Ф. Краттвеллом, и вымещал это в стишках о невероятной любви этого чудовища к животным, которые распевал (напившись) под окном обидчика по ночам:

Собачка, собачка, где ты была?
Я была в Хартфорде, с деканом спала.
(Оригинал: Cruttwell dog, Cruttwell dog, where have you been? / I’ve been to Hertford to lie with the Dean).

Подлецы, идиоты и злоумышленники из романов Во носят имя Краттвелла. В то мрачное время, когда Ивлин Во был учителем, он выделялся тем, что делил учеников на «тронутых» и «больных», то бишь глупых или прыщавых. Женившись в 25 на девушке, которая, по слухам, до этого была помолвлена с разными мужчинами девять раз, и разведясь с ней через пятнадцать месяцев из-за того, что она влюбилась в другого, Во писал своему другу Гарольду Эктону: «Я не знал, что можно быть настолько несчастным и при этом живым, но говорят, что это обычное дело».

Во время своего эмоционального и морального упадка он нашел успокоение в римской католической церкви, хотя ему удалось заразить свою веру снобизмом и неприязнью ко всему человечеству, которые изводили его до обращения. Своей подруге Диане Купер он писал: «Примирение равнодушия к людям с милосердием. Вот в чем моя проблема». Когда Нэнси Митфорд спросила его, как у него получается быть христианином, но при этом все еще «таким ужасным», он ответил, что если бы не вера, он был бы «еще ужаснее», да и так или иначе давно бы покончил с собой.

Он также бывал неистовым кошмаром для друзей, которые нарушали религиозные установки. Когда Кларисса Черчилль порвала с церковью ради того, чтобы выйти замуж за разведенного Энтони Идена, Во вручил ей убившие Христа молоток и гвозди: «Не задумывалась ли ты о том, как твое отречение содействует одиночеству на Голгофе?» (Сам Во женился вторично после закрепления аннулирования своей первой свадьбы на том основании, что она не имела ничего общего с должной религиозной серьезностью – что было, конечно, правдой.) Он надоедал своему старому другу Джону Бечемену, англиканцу, жена которого постепенно обращалась в католическую веру, с бесконечными рассказами о том, что его ждет, если он не образумится и не присоединится к ней в единственном правильном вероисповедании: «Твои упорные ересь и схизма ужасны. Ад, ад, ад. Вечные муки».

Более мелкие промахи со стороны старых друзей могли вызвать у Во ярость, граничащую с помешательством. Генри Йорк (писавший романы под псевдонимом Генри Грин) и его жена прокололись, когда зажгли сигареты за обедом, уточнив у миссис Во, будет ли это приемлемо. Ивлин Во разбил об пол фарфоровую посуду и заявил, что курить во время еды – это непростительная вульгарность и что его гости, должно быть, водятся с евреями из Нью-Йорка. Затем он покинул комнату.

Генри Йорк уже и так согрешил, поскольку писал романы о рабочем классе, то есть на тему, которую Во совершенно не выносил. Высокомерные низшие слои общества забивали один из последних остатков цивилизации – литературу, которая раньше держалась на писателях, ценивших каждую мелочь, отличающую один класс от другого, «результаты социального заказа, которым были одержимы некоторые из острейших умов за последние 150 лет». И это гниение происходило повсюду, начиная с великих университетов. В открытом письме к Нэнси Митфорд, опубликованном в журнале Encounter в 1955 году, Во раскритиковал закон об образовании министра внутренних дел Р.А.Б. Батлера, который «позволял бесплатно получить в университете ученую степень беднякам, которые этого заслуживают. … L’École de Butler (перевод с фр.: учебные заведения Бутлера) – это первородные мужчины и женщины бесклассового общества. Для Во общество без разделения на классы в принципе не было обществом.

С первой страницы его первого романа, Упадок и разрушение (Decline and Fall, 1928), из истории Гиббона понятно, что цивилизация далека от цивилизованности. Боллинджер-клуб дает обед в Скон-колледже в Оксфорде:

А традиции у клуба давние. Среди его бывших членов есть и правящие монархи. На последнем обеде три года назад кто-то притащил лисицу в клетке: животное предали казни, закидав бутылками из-под шампанского. Замечательно повеселились три года назад!*

* Цитата дается в переводе С. Белова, В. Орла

В «Упадке и разрушении» Во дает волю всем анархическим импульсам, особенно в лучших из лучших. И когда каждый оплот цивилизации полностью разрушен – университеты и частные школы, аристократия, военные, Парламент, институт брака, достопочтенные усадьбы, империя, – подразумевается, что читатель задумается, выдержит ли то, что ему дорого, этот уничтожающий огонь. Остается только маниакальный хохот. Посреди разрухи все еще можно валяться на земле от смеха.
В Мерзкой плоти (Vile Bodies, 1930) смех прорывается сквозь стиснутые зубы, а читатель продолжает натыкаться на вспышки вдохновенного безумия (посмотрите на гимн американской деятельницы религиозного возрождения миссис Мелроз Оранг «Агнец Божий – барашек что надо»). Но по большей части повествование не остроумно или юмористично, а скорее вызывает содрогание своим откровенным презрением ко всем задействованным лицам; невозмутимый стиль безжалостной пустоты в духе faux-naïf (перевод с фр.: простодушно-лживый) со временем становится неубедительным:

– Милый, я очень рада, что мы поженимся.
– Я тоже. Но не надо делать из этого мелодраму.
– А я и не собиралась. К тому же ты пьян.*

* Цитата дается в переводе М.Ф. Лорие

«Западность» в «Мерзкой плоти» царит в каждом слое общества и социальном статусе: более высокие – беспринципные или неумелые, а более низкие неизменно пьяны и неопрятны. Упоминая Первую мировую войну, на фоне которой всё происходит, и о начале еще более страшной войны в конце романа, Во пытается наделить свои непоследовательные придирки и пустую эротику апокалиптическим смыслом – как будто ничто этого просто не перенесет.

Во всегда хотел куда-нибудь выбраться из этого мира, и его путешествия привели его в Абиссинию – в 1930 году – для того, чтобы написать о коронации Хайле Селассие, и в 1935 году, чтобы получить материал об итальянском завоевании; в 1933 году – в Британскую Гвиану и Бразилию, чтобы увидеть всё, что только можно, а в 1938 году – в Мексику, где он наблюдал ниспровержение социалистов. Он находил трудности и серьезные испытания и прошел долгий путь, получив в итоге привилегию узнать, что такое настоящее разрушение, как он говорит об этом в книге Девяносто два дня (Ninety-Two Days, 1934), отчете о его поездке в Южную Америку:

Затем мы снова оказались на равнине, такой же плоской и опустошенной, как и саванна, которую мы покинули; даже более опустошенной, поскольку там не было ни малейшего следа жизни – ни скотопрогона, ни бродячих животных; только пустая местность, редкая бесцветная трава, муравейники, деревья цвета наждачки, случайный пучок ободранной пальмы, серое небо, порывистый ветер и бесконечный унылый дождь.

Наполовину цивилизованная и наполовину дикая Африка давала больше возможностей для юмора, которого получилось так много в Азании в Черной напасти (Black Mischief, 1932) – с ее выучившимся в Оксфорде идиотическим императором Сетом, жаждущим передать блага современной цивилизации своему невежественному народу – и в Эсмаилии в Сенсации (Scoop, 1938), с ее нелепыми нацистами и коммунистами, борющимися за власть, и европейскими и американскими журналистами, дерущимися за сенсацию. Каннибальское жаркое в «Черной напасти», в котором английский мошенник случайно съедает свою подружку, и человеческие жертвоприношения, оживляющие посвящение в епископский сан, вселяют в нас мысль о том, что у Во была и какая-то серьезная цель.

Но когда Во действительно становится серьезным, это приводит к пагубным последствиям. Пригоршня праха (A Handful Dust, 1934), заголовок и эпиграф к которой взяты из Бесплодной земли Т.С.Элиота, рассказывает нам о беспорядочном адюльтерном конфликте двух ничтожеств, которыми движет исключительно скука. Повествование идет в тяжеловесном монотонном стиле, который претендует на сокрушительную ироничность, но перебарщивает с моральной пустотой.

Возвращение в Брайдсхед (Brideshead Revisited, 1945), напротив, страдает от приторной перезрелости стиля и душегубительной религиозной лихорадки в качестве авторской идеи. Там есть восторженные воспоминания о гомосексуальной интрижке в Оксфорде, снабженные клубникой, Château Peyraguey, роскошным поместьем и плюшевым мишкой по имени Алоизиус. Наряду с ними есть воспоминания и об измене, по-видимому, ведущей к долгому семейному счастью, с сестрой бывшего возлюбленного. Там есть и судьба в виде богомерзкой религиозной мании, которая сначала губит молодого героя с помощью алкоголя, а затем требует отречения от самой благоприятной любви, которую только мог представить Во. Потому что церковь запрещает эти вещи и души должны быть очищены от мусора.

Трилогия «Меч почета» (Sword of Honour) – включающая в себя Вооруженных людей (Men at Arms, 1952), Офицеров и джентльменов (Officers and Gentlemen, 1955) и Безоговорочную капитуляцию (Unconditional Surrender, 1961) – открывается размышлениями героя-католика, Гая Краучбека, о том, что Акт Молотова-Риббентропа привел к неоспоримой ясности:

У этого врага в конце концов был простой вид, огромный и полный ненависти, никакой маскировки. Это было вооруженное Новое Время.

На тысячу страниц позже Во сводит Вторую мировую войну к моральному фиаско, вызванному почти вселенским желанием смерти, вследствие чего любая идея чести, самопожертвования или героизма оказалась затоплена огромной волной порока – самое ошибочное понимание той стороны войны, которая показана в Поправке-22 .

Эти пять романов – те, что серьезные – большинство читателей считает лучшими у Во. Ничуть. Он увидел свое предназначение в том, чтобы показывать безбожному миру истинного Бога, в то время как на самом деле его призванием было оставаться саркастичным комиком, который был бы чертовски весел, мог бы смеяться над самыми ужасными бесчинствами и с непревзойденной виртуозностью играть на джазовом кларнете в ансамбле самого дьявола.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ