Почему так непросто создавать иллюстрации к произведениям Шекспира?

Автор: Майкл Гловер (Michael Glover)

Несколько недель назад бывший редактор лондонского журнала TLS (The Times Literary Supplement – литературное приложение к газете “The Times” – прим. перев.) Стиг Абелл в своей еженедельной колонке поделился с читателями размышлениями о том, каким большим утешением стали для нас произведения Шекспира в нынешних сложных условиях строгой изоляции.

Стиг отметил, что великий драматург (даром что почивший 400 лет назад) смог стать для нас самым настоящим «товарищем по изоляции, блестяще озвучившим наши сегодняшние переживания», после чего процитировал Гамлета:

«О боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны».

(перевод М Л. Лозинского)

… а также вспомнил слова короля Ричарда II:

«Я долго думал, как бы мне сравнить весь Божий мир с темницей, где живу я…»

(Перевод Д. Е. Мина)

Невеселые размышления Стига на тему благотворного влияния поэзии Шекспира на общество завершаются громкой поэтико-риторической барабанной дробью:

«Пока у нас есть почва под ногами и соответствующие условия для обмена опытом, и есть слова, чтобы разговаривать друг с другом, миру не грозит дойти до «точки отчаяния». Шекспир всегда предоставит нам необходимый языковой ресурс».

«Силы небесные! А ведь так оно и есть!» – воскликнул я, с воодушевлением вскочив со своего «изоляционного» кресла.

И еще, прочитав статью Стига, я отчетливо понял (из его хвалебных речей как таковых, а также принимая во внимание все те выражения, которые он использовал, чтобы выразить свое восхищение Шекспиром), насколько сильно ему, простому обывателю из XXI века, захотелось высказаться на тему собственного возвышенного отношения к поэту.

Иными словами, ему ничего не оставалось, кроме как самому стать поэтом и ритором, чтобы говорить о величии Шекспира. Если угодно, назовите это ревностью к Шекспиру… Суть в том, что если уж подступать к глыбе величиной с шекспировскую, то нужно ей соответствовать!

«Чандосовский портрет Уильяма Шекспира»,
авторство приписывается Джону Тейлору (примерно середина XVII века).
Холст, масло; размер 21¾ х 17 ¼ дюйма;
Национальная портретная галерея, Лондон (Wikimedia Commons)

Собственно в этом и заключается большая (очень большая!) проблема, которая никогда не переставала существовать и вряд ли исчезнет в ближайшем будущем.

Шекспир представляет собой недосягаемую вершину не только для поэтов, но и для художников. Что уж говорить о нас, простых смертных. Шекспир ослепляет своим великолепием. Его гений в высшей степени уникален и недостижим. С точки зрения поэтов, поэзия Шекспира представляет собой не просто некую высшую ступень совершенства: многих из них не покидает ощущение полнейшей безнадежности, потому что лучшее, что мог бы написать любой из них, уже было написано. Шекспиром.

Более того, Шекспира нелегко постичь, потому что он «сам себе королевство» и совершенно не похож на других. Он является не столько отправной точкой, сколько конечной. Как говорится, рукоплещите, дамы и господа. Окончен бал, погасли свечи...

Насколько всё по-разному происходит в этом мире! К примеру, если сказать инженеру или металловеду, что невозможно придумать что-то такое, что превосходило бы по своим характеристикам кузов «седан», спроектированный бог весть когда, они рассмеются вам в лицо. Они расскажут вам о новых материалах и о новых технологиях, а также о других чудесах техники, которые существуют в наше скоротечное время.

Но в случае с Шекспиром все совсем иначе, поскольку в его распоряжении имелась универсальная валюта древнего языка, который хоть и менялся с течением времени, но эти изменения были не столь значительны. А все те вещи, которые его тревожили, продолжают вызывать неослабевающий интерес у читателя: убийство, вероломство, гордыня, ревность, тщеславие, и далее по списку. Другими словами, все грани человеческой жизни.

Художники, в свою очередь, тоже признаются, что с Шекспиром довольно непросто «вступать в отношения». Когда их работы соотносят с возвышенным слогом поэта, многие из картин, на которых изображены сцены из пьес Шекспира, кажутся либо слащавыми и буквалистскими, либо, наоборот, невыразительными и лишенными эмоциональной глубины.

Создается впечатление, что невозможно передать в образах всю ту психологическую многокомпонентность и насыщенность языка, которые характерны для Шекспира. Очень часто художники предлагают нам чрезмерную визуальную зрелищность, преувеличенную эмоциональность, вычурную театральность, либо же простое документальное свидетельство. Конечно, среди картин, в основе которых лежат сюжеты из пьес Шекспира, есть и замечательные работы. Но их очень немного.

Картина английского художника Джона Эверетта Милле «Офелия»,
или «Смерть Офелии» (1851-1852).
Холст, масло, размер 76 x 112 см; галерея Тейт, Лондон
(репродукция из виртуального музея Web Gallery of Art).

Вообще говоря, художникам всегда проще иметь дело с комедиями, чем с трагедиями. В этом смысле комедия Сон в летнюю ночь – настоящий подарок. В качестве наглядного примера можно привести картину ирландского художника Дэниеля Маклиза “The Disenchantment of Bottom” («Разуверение Мотка») (1832). В центре картины изображен ткач Моток (Основа), пробуждающийся ото сна. Он без удержу потягивается и зевает, окруженный целым роем причудливых образов.

Можно вспомнить еще нескольких удачных работ. Например, картину Иоганна Цоффани «Томас Кинг в роли Оселка в пьесе Как вам это понравится (1780), на которой изображен придворный шут, персонаж одной из самых восхитительно филигранных, метаморфических, гендерно-смешанных комедий Шекспира. Или картину «Офелия» Джона Эверетта Милле (1851-1852), представляющую собой сцену из Гамлета .

Шут Оселок, в роли которого выступает актер Томас Кинг, выглядит как точное воплощение «живого исполнения», случившегося в XVIII веке на лондонской сцене. Непринужденная живописная манера и зрительное впечатление, обусловливаемое изображением, как бы врываются в наше жизненное пространство.

Костюм в полоску, равно как поза и осанка самого актера, намеренно вводят зрителя в заблуждение. Оселок выходит из-за кулис в ослиных ушах. Он готов дурачиться, он шут, весельчак и проказник до кончиков ногтей…

Картина Иоганна Цоффани «Томас Кинг в роли Оселка
в пьесе «Как вам это понравится» (1780).
Холст, масло; размер 91 x 55,5 см; Garrick Club, Лондон.

Джон Эверетт Милле, член Братства прерафаэлитов и человек, умыкнувший жену у Джона Раскина из-под его чрезвычайно проницательного искусствоведческого носа, предпринял весьма удачную попытку написать Офелию. И все же мы задаем себе вопрос: насколько точно эта картина передает всю безысходность того положения, в котором оказывается персонаж этой пьесы?

Мы восхищаемся блестящей многосложностью картины и, разумеется, ее тонким, скрупулезным вниманием к натуралистичным деталям. Но действительно ли это нечто большее, чем просто еще один пример костюмированной драмы в духе фальшивого историзма, на котором специализировались прерафаэлиты? Мы испытываем чувство сострадания к девятнадцатилетней натурщице Лиззи Сиддал, которой выпало нелегкое испытание провести многие часы, лежа в ванне с водой. А не хотелось ли ей тогда вернуться к своей прежней работе модисткой в шляпном магазине? Неудивительно, что она сильно простудилась.

К счастью, Милле, будучи рыцарем и настоящим мужчиной, согласился оплатить счета за лечение, которых набралось целых пятьдесят штук. Лиззи выжила.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ