Истории — стр. 2

В каждой избушке свои погремушки, моя персональная ересь - хорошие книги пишутся не "по моему велению, по авторскому хотению", но История, которой приходит время воплотиться, находит достойного носителя и рождается, используя его ум, сердце и талант. С этого все начинается, с "расскажи мне сказку". Дальше рассказанное может продолжиться: книгой, фильмом, картиной или скульптурой. А может не продолжаться, но сильная история всегда в основе, даже если картина представляет собой сочетание цветных пятен.

Роман про Зулейху как специально просится для иллюстрации. Гузель Яхина (до сих пор, по крайней мере) написала лишь одну книгу, которая множественным залпом поразила все мыслимые цели литературного мира: лауреатство "Ясной Поляны", "Большой книги" и "Книги года", переводы на кучу языков, переговоры об экранизации. Как такое могло случиться? А именно так. Историям о жизни татарской женщины и о раскулачивании, и о возможности счастья в аду нужно было воплотиться, а выбрали они ее.

Гузель Шамилевна говорит во многих интервью о том, что начальный импульс рассказать историю раскулаченных пришел в детстве, когда она слушала рассказы бабушки о жизни на поселении - та прошла этим путем, будучи семилетней девочкой. И не потерялась в дальнейшей жизни, несмотря на такой незавидный старт: жила в Казани, преподавала, дом был полной чашей с хозяйственным укладом, умеющим обеспечить семье некоторую продовольственную независимость в жившей по карточкам столице Советской Татарии; но и со множеством книг. Внучка внимательно слушала рассказы, история уже тогда билась пеплом Клааса в ее грудь.

Однако татарским женщинам, кроме страстного покорного собственничества в любви (неоднократно воспетого русскими писателями), свойственна еще и глубинная рациональность - просто особенность менталитета. Прежде накорми и вырасти свою птицу (журавль или синица - время покажет), дай встать на крыло, а уж после и полетаешь с ней вместе, если будет на то воля Аллаха. И она носила в себе эту историю, закончив ИнЯз, работая в сфере маркетинга в немецкой фирме - девяносто девять из ста скажут: Чего еще хотеть? Девяносто девяти не бьется в грудь, а ей билось и она поступает в Московскую школу кино. В основе та же рациональность: хочешь, чтобы получилось хорошо - учись.

Написала сценарий, окончив. Который, разумеется, никто не принял. Тогда из сценария вырос роман. Который тоже, разумеется, нигде не принимали. Но удалось напечатать несколько глав в толстом журнале, Ура! А потом случилась встреча с Улицкой, которая порекомендовала издательству Елены Шубиной, много-много редакторской работы и книга вышла в свет. Видите. как получилось. Она честно служила своей истории и все удалось. Нет тут принижения роли творца, есть осененность и высшее соизволение; и сочетание таланта, интеллекта, огромной работоспособности - готовности служить Миссии. И что же, тонны макулатуры, которые в книжных магазинах, все по этому принципу? Нет-нет, как раз эти тонны прямиком из авторских голов.

С ним все не так, как обычно происходит, когда встречаешь своего писателя. Начать с того, что кандидатом на "Книгу года 2012" был "Шантарам" Робертса. Привезла в октябре восторженный отзыв о похождениях австралийца в Индии с Филиппин, ухватилась читать, к ноябрю осилила, привесила ярлык "ит`с э грейт бук" и закрыла тему книжного года: толстая, модная, всем нравится, мне тоже понравилась (ну еще пронизана высоким гуманизмом и каким-то интернационализмом). Только когда подлинно твоему нужно пробиться к тебе, оно отыщет возможность и дорогу, каким бы "зачинено-заборонено" себя не окружал.

Потому что в ноябре увидела трейлер к "Облачному атласу", в котором дивная музыка и Том Хэнкс, и Халли Бэрри, и братья Вачовски в анамнезе. Захотела смотреть, а перед походом в кино, чтобы составить представление - почитать немного. И я стала как одержимая, девочки. Ну, то есть влюбилась в текст мгновенно и насмерть. Восприняв фильм, ради которого с ним затевалась, как толковую и дельную иллюстрацию к некоторым эпизодам. Не более, да простят мне создатели.

Они сделали, что могли, только книга шире, глубже, объемнее. Из нее такого уровня фильмов много можно сделать. В одном интервью автор говорит, что читает сейчас "Доктора Живаго" и эта книга тоже дает возможность снять много разных "Живаго". Скажи кто другой, задохнулась бы от возмущения, в случае "Атласа" сопоставление оправданно, он шедевр. Дело не в новаторской форме - кому знаком "Расёмон" Куросавы, того трудно удивить сменой точек зрения на событие. Не в содержании каждого из эпизодов. Не в стилистических играх. Дело в том, что он прекрасен всеми своими извилинами.

И вот тут бы ухватиться за "Литературный призрак", это ведь естественно, желать продолжения знакомства с тем, что околдовало. Ан нет. Частью боишься разочарования, частью - слишком много себя вложил в первую книгу. Я знаю, что хорошее чтение - это процесс сотворчества? когда своими умом и сердцем, мы вливаем в персонажей, созданных автором, свежую кровь. Уплотняем их. Где-то, где они находятся. Эта книга взяла очень много меня и не знаю, как скоро вернулась бы, не наткнись на фразу любимого писателя, что "Атлас" - попса, "Девятый сон" у Митчелла надо читать.

Ну, когда тот, кто твое все мягко журит одно и хвалит другое, нужно это другое брать. И взяла "Сон № 9". И мучила неделю. Не то, чтобы оставшись разочарованной - изматерившись. Какая все-таки гадость... эта ваша заливная рыба! На два года забыла о писателе. Пока не услышала: "Обсуждали "Тысячу осеней Якоба де Зута", все считают, что туфтовая книга". - Каких свиней? - переспросила. - Не свиней, а осеней, новая книжка этого, который тебе нравится, который "Облачный атлас" написал. - И о чем? - Япония, XVIII век, "Последний самурай" лучше. - Терпеть не могу про Японию, а исторические романы в пятом классе отлюбила, - вынесла вердикт, - Не буду читать.

Читала на английском. Продираясь через реалии чуждой мне Японии и чуждого XVIII века. И не ропща. То есть, ропща, но умеренно. Потому что это снова была моя книга. Хотя иначе, чем "Атлас", такое полное и точное попадание - чудо и повтора не может быть, потому что не может быть никогда, правда? Н-наверно, "Не могу знать точно, господин фельдфебель. Потому, как есть, идиот и справка имеется". Эта лирическая ремарка сейчас к тому, что "The Bone Clocks" вчера начала и оторваться снова не могу, как давеча от "Атласа". На английском, на минуточку, который у меня не блестящ. Будем посмотреть, как пойдет дальше.

Оказывается, в переводе на русский допущена печальная ошибка, которая наверняка помешает читателю верно понять авторский замысел. Тем печальнее, что это финал, самые напряженные сцены, самые важные.

ПЕРЕВОД

Он откладывает книгу и начинает листать гравюры. Видит Икара с оплавленными крыльями, падающего в воду. Дедал придумал крылья и совершил первый полет. Он был куда осмотрительнее сына: пролетел над лабиринтом, над стенами, над морем так низко, что замочил ноги. Но затем он взмыл с ветром, и землепашцы таращились ввысь, убежденные, что видят богов или исполинских бабочек, и, пока он набирал высоту, был миг, когда искусник почувствовал нутром: «Получится!» И то было худшее мгновение его жизни.

ОРИГИНАЛ

He lays the book aside and turns the pages of his engravings. He sees Icarus, his wings melting, plummeting into the waves. It was Daedalus who invented the wings and made the first flight, he more circumspect than his son: scraping above the labyrinth, bobbing over walls, skimming the ocean so low his feet were wet. But then as he rose on the breeze, peasants gaped upwards, supposing they were seeing gods or giant moths; and as he gained height there must have been an instant when the artificer knew, in his pulse and his bones, This is going to work. And that instant was worth the rest of his life.

Подстрочник: «‎‎И это мгновение стоило всей его оставшейся жизни». Кромвель в интерпретации Мантел утешает себя, а не жалеет.

Можно спорить о точном выборе слов и синтаксиса, но нельзя не заметить, что одна из переводчиц явно перепутала worth и worst. Я и не думаю всерьез обвинять ее в халатности – наверняка этот томище в девятьсот страниц нужно было перевести едва ли не за пару недель, сидя над текстом днями и ночами, причем оплачивается такой труд на современном рынке очень скупо. Хотелось бы, впрочем, надеяться, что в следующих изданиях книги эту оплошность исправят.

Потеплела тишина,
Телефон в ночи зажёгся,
Вижу краешек письма,
Лунный свет, со мной улёгся.

Словно ангел верный мой,
Гладит он, надежду, плечи.
Я читаю вслух, письмо,
Про возможность новой встречи.

На спине лежу во тьме,
Грудь сочится светом робким.
Где мы встретимся? В письме?
После смерти, в сне далёком?

Легче встретиться в аду,
Сил давно уж, не осталось.
За тобой в ночи приду,
Как тебе во сне, мечталось.

Только.. буду я иным,
Чуть прозрачным, угловатым.
Над плечом моим, как дым,
Тихий свет взойдет крылато.

Ты тогда со мной пойдешь
На свиданье? Ждут нас звёзды..
Ты тогда лишь, всё поймёшь:
Слушай.. хочешь ночью, розы?

Спросишь ты, кто их прислал?
Улыбнётся, человечек,
Скажет что-то, про вокзал,
И нездешний, райский вечер.

В розах, листик ты найдешь:
От созвездий, самой милой..
Улыбнёшься, и поймешь,
Что я ангел твой, незримый.

Неформат, но хотелось бы сделать такую зарубку на память.
Вот такая цитата из книги:
- Вот если бы мне захотелось написать воспоминания, то как за это лучше взяться? - я говорила довольно смущенно.
- Надо сесть за стол и заставить себя писать. Дальше само пойдет. Нельзя себя останавливать. Надо записывать все, что приходит в голову.

И сразу вспомнилось, что Гоголь говорил нечто подобное:
- А вы все-таки пишите... возьмите хорошенькое перышко, хорошенько его очините, положите перед собою лист бумаги и начните таким образом: - "Мне сегодня что-то не пишется".
Напишите это много раз сряду, и вдруг придет хорошая мысль в голову.

И вот это тоже Гоголь:
Сначала нужно набросать все, как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все <...>

Наверное, это универсальный совет для начинающих и не очень писателей. На самом деле, это работает практически для всего. Садись и занимайся, даже если сначала не идет, потом пойдет. Не начав, не узнаешь, что там дальше... Вот такие прописные истины.

Взяла на себя обязательство прочитать эту книгу в рамках игры "новогодний флэшмоб", однако, из-за отсутствия элементарной графики в оформлении прямой речи читать практически невозможно. Это удивительное знание о себе самой, но что есть, то есть. Начинала читать уже 3 раза, да и книга небольшая, да и текст не сложный - но ,видимо, для меня непреодолимый. Я даже думала, что мне попался какой-то "любительский перевод".

-Так вот, - рассказываю я друзьям о прочитанном - девочка сходила в планетарий, где ей рассказали о русской собаке, которую запустили на орбиту. Спустя неделю собака умерла. Девочка начала этой собакой бредить. Ночи не спала, аппетит пропал. Девочка повзрослела. И в один из дней её взрослой жизни, ей позвонил отец. Натолкнулся в газете на интервью с русскими учёными. Те просили прощения у собаки. Говорили, что она не прожила и 7 часов. Высокая температура в капсуле. Отец помнил, понимаете, помнил все эти годы, как важна была эта собака для дочери. Как поступила дочь? Положила трубку. Дела у неё, понимаете ли.
- Ужасная ситуация - ответил друг.
- Согласна. Немыслимо.
-Никогда не задумывался о собаке в таком ключе. Мертвая собака на орбите...
- Собака? Да причём тут собака? Про собаку нам ещё в школе рассказывали. Каждый эту собаку в свое время обдумал и оплакал. Я про другое. Отец. Помнил. Столько лет же прошло. Какая-то собака. Сколько ещё печалей было у дочери за жизнь. А он позвонил. А у неё дела. Неужели так и происходит? Мы взрослеем и перестаём ценить заботу наших родителей. Я так не хочу.
- Да. Про собаку ужасно, конечно.
- Ага. Собака...

Прослушала тут выпуск "Книжного базара", в котором в очередной раз поминали сей опус восторженным словом. Причем ее адвокат говорила, что взрослым людям она не понравилась потому, что они не хотят читать про подростков. А вот и нет! Бесит в этой книге агрессивный пиар, который полгода пихал ее всем в нос из каждого чайника. Сарафанное радио превратило в успешный бестселлер очень и очень проходную книгу. Да что в ней есть выдающегося??? Этот странный "простой язык", который меня уже скоро триггерить начнет? Он не простой, он не сложный - он незрелый и не выдержанный. То у нас подростковые диалоги, то возвышенные вирши. А дурацкое рваное повествование, когда в середине сцены происходит перескок на несколько месяцев, которые тем не менее авторка потом пересказывает. Не хватило еще "прошло пять тысяч лет" - сочный пересказ бы получился. Зато актуалочки напихано - на любой взыскательный вкус. И травмы, и абьюз, и Сирия - заходи, выбирай.
Авторессу прозвали "вторым Сэлинджером" - для меня она останется смесью Э.Л. Джеймс и Анны Тодд. Не прочитала я в свое время "После" - и счастлива, надо было и этот раскрутыш не читать. До смешного дошло, что у меня электронная книга файл отказывалась открывать - берегла меня.

****
Моё детство и юность прошли на Дальнем Востоке. Мы жили рядом с лесом и железной дорогой, туалет был на улице, вода в колодце на общей улице. Это было непростое время, а зимы длинные, темные и холодные. Я тогда очень увлекалась чтением, сметала с полок буквально всё в библиотеке, шарила по домашним книгам, когда читать опять было нечего. Тогда, будучи подростком я обратила внимание некоторых дальневосточных авторов. Я не помню названия этих книг, авторов было несколько и я их тоже не помню, читала выборочно, некоторые рассказы перечитывала по несколько раз. Но помню одно: описание тех событий живо напомнило мне "Зулейху". В тех книгах была обычная жизнь чукчей, нанайцев, каких-то других народов, великолепное описание их быта, отношения с мужчинами, замужество, рождение детей, смерть и , конечно, красногвардейцы. Русские, революционеры, смена устоев народа, их жизней. Время было примерно года 20-30, до войны. Я зачитывала отдельные истории до дыр, многие, где история и политика более плотно выступали на произведение - попросту пропускала.

Несколько лет назад"Зулейху" было сложно не заметить. Помню, как у входа в магазин, книжки лежали стройными и аккуратными столбиками, привлекали приятным дизайном. Казалось, что она повсюду, но я как-то мало интересовалась в то время современной литературой и все время проходила мимо. Потом про нее заговорили, много всего и много разного и я опять обратила внимание. Помню, как опять пришла в книжный и увидела знакомую синеву. Взяла в руки одну из книжек и начала читать: "Зулейха открывает глаза. Темно, как в погребе.Сонно вздыхают за тонкой занавеской гуси. Месячный жеребенок шлепает губами, ища материнское вымя." Незаметно пролетели двадцать страниц, я все также стояла у стеллажа и читала, читала читала. Но книгу я в тот раз почему так и не взяла и благополучно забыла про неё на несколько лет. Периодически она мелькала в чартах, списках, была постоянная непоколебимая очередь на неё в библиотеке. Но в конце концов, совсем недавно, я заметила её в Лабиринте и решила её взять.
Книгу я прочитала за день. Жадно вгрызалась в страницы,пугалась Упырихи, шла по глубокому снегу,грустила по дочерям, страдала, голодала, умирала и возрождалась, готовила похлебку, охотилась, любила Игнатова и ненавидела, строила Семрук и просто жила вместе с этой книгой.

Гузель мне так живо напомнила отчий дом.Тайга рядом - мой лес. Опасная Ангара - Амур. Комары, дикие звери,лютые зимы, холод. И пусть сравнение натянутое, зыбкое, я всё равно вижу себя в детстве. И пусть из моей семьи никто не переживал такого, я словно прочувствовала все тяготы через эту книгу. И признала, к своему величайшему стыду, что плохо, слишком плохо знаю эту часть нашей истории. Буду исправляться. Спасибо автору огромное.

P.S. Где-то на середине книги я представила как выглядела бы в моей голове Зулейха и мне почему-то живо представился образ Чулпан Хаматовой. Тогда я ничего не знала про экранизацию. После прочтения, я залезла посмотреть, будет ли экранизация и узнала, что именно Чулпан выбрали на роль Зулейхи и фильм выйдет довольно скоро. Жду.

Такой тис, наверное, приходил ко всем, кто терял кого-то близкого. У меня умер отец. И я была зла на себя. На весь свет. На него. Что случилось так рано (будто вообще есть уместное для этого время), я безумно ярилась, я спрашивала у Бога, почему именно он, когда столько бесполезных людей вокруг. Почему у меня отняли его. Когда болезнь долгая, ты учишься жить с ней. Она встречает тебя из института и работы. Она звонит тебе по телефону. Она ходит за тобой по пятам. А ты мал. Слишком мал, чтобы понять все и отпустить. Даже тогда, когда поздно. И ты учишься жить с прошедшим временем и горем утраты. Такой пустотой, которая всегда где-то рядом. Эта сказка о правильных вещах для тех, кто пока мал это понять. И да, говорить себе правду помогает, потому что ты принимаешь. И учишься идти дальше.

"Прими в объятия
Вспышкой молнии
Заверши мое странствие".

Нет, я не умею писать хайку и вообще стихов, даже поздравительных виршей юбиляру, какими уродуют открытки в дополнение к набранным типографским способом. И тем более не могу переводить с японского. Просто я третью неделю уже думаю об этом мальчике и немного влюблена в него. Ну, так, как женщины во все времена чуть влюбляются в литературных героев. Ничего предосудительного и совершенно безопасно. По крайней мере до тех пор, пока придуманные достоинства вымышленного персонажа не начинаешь проецировать на реального живого мужчину.

А когда на мертвого? Не подумайте худого, я сейчас о том, что человек, про которого читаешь в книге, может иметь реального прототипа и когда речь о событиях двухсотлетней давности, все участники, естественно, покинули юдоль скорбей..Его звали не Якоб де Зут, разумеется, а Хендрик Доэфф И прибыл он в Дедзиму не в должности младшего клерка Голландской Восточной Компании, а прямиком в директорское кресло. И было ему на момент вступления в должность не 27 лет, а все 39. Что с того?

Он таки был. Смелым и благородным. А события описанные в книге, происходили в реальности. Пусть не буквально и пошагово в точности такие, пусть приукрашенные и романтизированные. Хотя, кто теперь, двести лет спустя может с уверенностью утверждать, что реальная жизнь не превзошла по части романтики вымысел. Протокольный язык исторических хроник не фиксирует стрессов и страстей. Все что мы знаем о нем сейчас: с беспримерным мужеством защищал вверенную ему голландскую факторию вблизи Нагасаки и его усилиями Дедзима на долгие годы осталась единственным местом в мире кроме собственно Голландии, над которым еще развивался голландский флаг.

Дело было безнадежным, игру вели такие монстры, как наполеоновская Франция, Британский Королевский Флот, любезная нашему сердцу Россия и где уж утратившей батавские колонии Голландии удержать прежнюю монополию в торговле с Японией. Но есть интересы финансовые и политические, а есть верность долгу и любовь к родине. Хендрик Доэфф был верен долгу и на его счету локальная победа в глобальной войне, где нельзя победить по определению.

А еще он составил голландско-японский словарь. И написал первые хайку, сочиненные европейцем. То, что в начале - одно из его, которое я набралась дерзости переложить.

история простая до банальности.
когда мне было 20 лет, я любила одного парня, но нам, как водится, не было суждено.
чуть позже они дружили с моим теперешним мужем и даже пару месяцев снимали жилье вместе.
теперь же тот самый мой возлюбленный живет с моей хорошей знакомой.
не совсем приятные напластования, да?

они были бы банальны и "с душком", если бы не эта книга Барикко.
тогда 7 лет назад мы с тем парнем очень любили романы Барикко, это был символ нашей нежной дружбы или что-то вроде этого.
теперь они со своей новой девушкой, и моей подругой, подарили нам с мужем на новый год эту книжку.

и она - сногсшибательна.
это прекрасное наглядное напоминание о том, как много в мире любви и добра. любви, добра и взаимосвязи.

это история о благодарности и памяти. о Мистере Гвине без этого нельзя. прочитав, сами поймете, почему :)

В 15 лет мне казалось, что нет ничего важнее любви, и все другие дела, обстоятельства, события должны, нет, просто обязаны уступить своё место любви. Даже если у тебя подготовка к экзамену или день рождения подруги, или собаку надо выгулять – всё это должно ждать своей очереди – очереди после любви. Возможно поэтому меня удивляло, если второй участник нашей любви думает иначе и продолжает сначала решать насущные вопросы и только потом приходит ко мне.

Теперь я не люблю читать классические истории о любви, где всё повествование крутится вокруг любви: её начала, испытаний, которые проходят двое или трое, окончания и панихиде по любви. Меня не привлекают инфантильные характеры персонажей, которые ничего не делают в жизни, только вздыхают да влюбляются. Да что они знают о настоящих испытаниях, если рыдают, когда он всего лишь не звонит на следующий день!

Зулейха и Игнатов встречаются не для отношений и, несмотря на то, что историю переписывать нельзя, хотелось бы, чтоб не было тех событий, благодаря которым они встретились. Раскулаченная за убитого мужа татарка, не знавшая нормальной, в привычном для нас понимании слова, жизни, и горящий идеей коммунизма и равенства, красноармеец Игнатов, который может убить, не мешкая.

Вместе с остальными «бывшими» людьми Зулейха под надзором Игнатова несколько месяцев добирается до пустынного берега суровой Ангары, на котором суждено им строить посёлок и выживать. Эти двое общаются друг с другом сначала взглядами, но даже тогда между ними начинается своего рода симбиоз, они обмениваются чертами характера. Решительный суровый Игнатов начинает мучаться совестью за тех, кого не уберег, вместо фамилий в журнале начинает видеть людей и постепенно превращается из узколобого, чтущего лишь одну идею фанатика в заботливого своей строгостью начальника поселения, способного любить, оберегать, уважать даже «бывших» людей. А молчаливая, мягкотелая Зулейха открывает в себе талант охотника – хоть ради пропитания, но всё-таки убийцы. Они забирают друг у друга излишки, отдавая взамен свои: Игнатов у Зулейхи – излишки мягкости, Зулейха, наоборот, забирает жестокость, необходимую для убийств.
В романе не про любовь даже возникает любовный треугольник: Игнатова и Зулейху разлучает Юзуф – сын Зулейхи от убитого мужа, мальчик, которого мать кормила своей кровью, чтоб он только жил. Её пятый и единственный выживший ребёнок тяжело заболел, ожидая возвращение матери от Игнатова ночью в лесу, после такого Зулейха запретила себе любить кого-то ещё кроме сына. Правда, только на время. Потом Юзуф, не без помощи Игнатова, бежал в лучшую жизнь, а мы надеемся на воссоединение Игнатова и Зулейхи.

Читая про любовь и материнство в условиях угнетения и выживания понимаешь, как просто любить в современном мире, как важно использовать эту простоту, чтоб быть честнее, заботливее и внимательнее к близким сейчас.

После экранизации Зулейхи, на автора страшно разобиделась татарская интеллигенция. Было просто море публикаций в интернете, огромное количество постов в соцсетях. В виде иллюстрации, расскажу про частный случай, с которым столкнулся сам. В одном из походов с нами сплавлялась молодая пара из Набережных Челнов. Приятные ребята, он админ, она бухгалтер на удаленке, современные, довольно начитанные. Как-то разговорились у костра о книгах и чтении и услышав мои похвалы второй книге, Дети Мои, возмущалсь тем, что автор извращает и перевирает историю и не уважает татарский народ. Я старался больше не обсуждать Яхину, но видимо это был мощный триггер, ребята периодически возвращались к теме, почти до конца похода. И прекратилось это, когда выяснилось, что книгу они не читали, а все свое мнение сформировали на основе статей в интернете.
Я иногда тоже ведусь на общественное мнение и, как мне кажется, много теряю, не решаясь прочесть книгу или посмотреть фильм. Вот как бы научиться выключать привычку полагаться на чье-либо мнение...

"Дети мои", как мне кажется, вполне прозрачный роман.
Метафоры легко считываются, порой даже слишком легко, однако есть какая-то недосказанность; не могу сказать, что не остаётся места для собственных размышлений и обдумываний.
На протяжении всей книги меня одолевали чувства разного порядка: лёгкая скука, интерес, гнев, непонимание, снова интерес, сожаление, снова скука, отторжение, жалость, принятие. И я бы посчитала книгу не удавшейся, если бы не последняя сцена. Ради последней сцены стоило её читать. Если прочитать только её, то не проникнешься. Если прочтёшь без неё - не поймёшь, зачем вообще читала.
Но последняя сцена с Волгой. Такой считываемый образ времени-реки, такая кинематографичность описаний! Воистину, нельзя войти в одну реку дважды, но можно быть выдернутым из неё хоть трижды.
Выдернутым из времени, и так во всём...
Как по мне - очень сильно. Очень сильно показан этот разлом, разлом времени. Его неправильность, кривизна, но при этом - закономерность.
А ещё страх. Кто-то счёт главы с Его участием лишними, но на мой взгляд, они были мощными двигателями сюжета, одновременно знаковыми маячками о том, что, собственно, происходит. Иначе в расплывчатом безвременьи Баха можно было затеряться.
И страх, ушедший из человека-прошлого, который всё потерял, и перешедший к человеку-определющему-будущее, как бы предвещая и подсказывая его конец. Этот пассаж мне стал удивительно понятным интуитивно, но совершенно невозможным для описания.
И пишу я сейчас под впечатлением от последней сцены. И мысли не слушаются, и руки печатают и стирают.
И не хочется уже писать о том, какой ужас, праведный гнев охватил меня при чтении глав Жена и Дочь. Не хочется писать, какая тоска появилась в моём сердце при чтении об одиночестве Баха, и какая надежда затеплилась во время чтения о его сказках..

Как удалось Дэвиду Митчеллу, будучи автором шести объемных и вызвавших резонанс романов, не обзавестись персональным ярлыком, раз навсегда помещающим в ту или иную нишу - Бог весть. Однако удалось, единственному из четверки авторов, чье творчество рассматриваю в этом контексте. Как создателя миров и человека, занявшего в личной табели о рангах место одного из ныне здравствующих литературных гениев. То есть, это как раз понятно, Митчелл разный, я теперь читаю четвертую для себя его книгу и если повторяется ощущение, испытанное четыре года тому от "Облачного атласа", причиной ни в малейшей степени не сходство сюжета или изобразительных средств. Только и исключительно читательский восторг мастерством сторителлера.

Фи-фи, мало, что англицизм впихнула, так еще транслитом. Это сознательно, адекватного русского эквивалента не подберешь: "рассказчик", "выдумщик" - все не то, все бедно. И какой смысл городить огород сложносочиненных предложений, расшифровывающих именно это ключевое писательское умение - рассказать простую историю так, чтобы у слушателя перехватило дух от изящной красоты сюжетного поворота, одновременно с радостью абсолютного узнавания: да-да, именно так всегда в жизни и бывает. Влечешься ни шатко-ни валко по бедной событиями затененной местности и вдруг: "Когда Адам встретил Еву" - сразу несколько нитей сплетаются в канат, перетягиваются узлом или вывязывают дивной красоты кружево, как уж повезет. Митчелл мастер плетения кружева. Новеллист.

Тяготеет к реализму, то есть, в чистом виде теперь не встретишь, сегодня магический реализм, не столько данью моде, сколько признанием одновременной сложности и простоты мироустройства, тонкой прочности связей, пронизывающих все в мире. Космогония Дэвида Митчелла на этом строится. Что, скажете, за фундамент? Нити, да скользящие узлы, разве ж на таком что построишь? Ну, я совершенно точно знаю, кое о чем, невероятно прочном и надежном, несмотря на внешнюю ажурность. Мосты. Как, рижский вантовый через Даугаву: опор и не видно, все как-будто в облаках и само себя несет, поддерживая в парящем над землей состоянии.

Занятно, творчество писателя словно бы неочевидно тяготеет к модели его мироздания: Кинг башней возвышается в поле современной словесности (году эдак в 86-м в интервью Василия Аксенова довелось прочесть: "Сегодня написать не хуже Джойса ничего не значит, мир оценит вас, если сумеете не хуже Стивена Кинга", да, треть века назад); у Пратчетта алмазной прочности и алмазной же остроты диск; Лазарчук - весь гроздья стратостатов; книги Митчелла - мосты. Между людьми, между событиями, между культурами, временами и нравами.

С той главной особенностью, которая создает из человека мастера рассказывать истории - умением свести две-три-больше линий в микронно верно угаданный момент с лазерной точностью воедино, порождая в благодарном читателе пароксизм восторга, трепет с подскуливанием: "Ну вот они и встретились! Ой, что сейчас будет!!!"

Мосты - на то и мосты, чтобы не соединять тех, кому дали возможность встретиться, намертво, но оставлять за ними выбор, свободу движения: пройдешь по мосту навстречу своему человеку и замрешь в его объятиях; обменяешься кивком или взглядом и каждый продолжит движение в собственном направлении; постоишь рядом, попросишь кого-нибудь сфотографировать тебя на фоне моста, а потом вернешься восвояси. Выбор за тобой. Когда Адам встречает Еву события тоже не всякий раз принимают эпохальную окраску.

Немного об особенностях. Последний роман The Bone Clocks "Простые смертные" -в русском переводе обвиняют в том, что фэнтезийная линия чересчур очевидно тяготеет к космогонии Кинга (да-да, я о "низких людях в желтых плащах"). Что ж, есть такое. И есть понятие Подлинной Души, находящей убежище внутри человеческого тела, не вытесняя носителя, но подселяясь - как у Лазарчука. Там тот еще момент, что далеко не всякий в этом качестве пригоден. И есть лунно-серый кот, помавающий хвостом со страниц как минимум двух романов писателя, наводя на воспоминания о мелких богах Пратчетта. Что с того? Все со всем связано и кому дать возможность встретиться, как не Мосту.

Если у вас богатое воображение, представьте:

Лондон.Утро.Вы спешите по делам.

Стоите на остановке, подъезжает нужный вам автобус. Поднимаетесь по ступенькам, в своих мыслях. Трогаетесь с места. Путь не близкий. Примерно длиною в жизнь. 

Салон полный, свободных мест нет.

И тут вы обращаете внимание, что вы- единственная белая женщина на этом рейсе.

Автобус заполнен чернокожими женщинами.Все они говорят. Одновременно. Каждая о своём. И это двухэтажный автобус. 

Сотни кусочков чужих жизней.Без заглавных букв и точек (в прямом смысле). Как во время подслушанной беседы.

Вот непьющая вегетарианка, радикально настроенная и немного психопатичная. Произносит спич «о мужском заговоре и патриархальной системе, поощряющей увечья женских гениталий» и т.д Перекрикивает темнокожую лесбиянку, что ещё со школы призналась лучшей подруге, что увлечена своим же полом. 

Любовницей непьющей вегетарианки на время станет «пьющая, курящая, распространяющая наркотики радикальная феминистка-лесбиянка»,«плотоядный завсегдатай ночных клубов, продюсер женских пьес, жила в Лондоне». (Последняя, кстати, куда приятнее, чем та, что не курит и питается овощным рагу из бобов,грибов с хлебом из непросеянный муки).

А вот прекрасная девочка, что стала вице-президентом банка (мерзкий начальник клеется до сих пор). Однажды в детстве решила во что бы то ни стало не повторить очевидную судьбу одноклассниц-разбойниц-забияк,не стать матерью- одиночкой. Хоть и после изнасилования это было не легко. 

Во многом помогла учительница. Она же «дракониха» и «сраная морда». 

Мама девочки вице-п.(проторила дорожку от бунгало до клининговай компании) тоже здесь. Как раз рассказывает свою судьбу. Можно услышать отрывки. 

«Дракониха» и её два мужа+подробности интимной жизни в том числе - тут же.

Все на месте?

Подружка одноклассница-разбойница-забияка+ее трое детей от трёх разных мужчин- здесь!здесь!здесь!

Чудесно. 

Пройдём на второй этаж..

Кто же тут у нас по списку??

Женщин тут, как погляжу, ещё больше!!!

Порой сбиваешься кто где говорит.

Очень шумно и многоголосно.

Но крайне жизненно.

До вчерашнего дня ничего не знала о Майке Ли, даже имени его не слышала. Наткнулась в книге, которую теперь читаю, на упоминание о фильме. Герой - писатель пробегается по каналам ночного ТВ, узнает сцену из "Еще одного года": "Это потрясающе хорошо. Мои собственные диалоги - дерьмо собачье по сравнению с этим фильмом". "Appalingly" , такой эпитет использует - "пугающе, жутко". И мне стало очень интересно, что за фильм, о котором Дэвид Митчелл (хотя бы даже устами своего персонажа) говорит такое.

Завлекательного зрелища не обещалось, но начало фильма словно бы имело цель вытолкнуть зрителя из кинопространства, "не любо - не слушай". Сейчас объясню. Мы смотрим кино для того, чтобы отвлечься и развлечься, "честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой". Мы не глупцы и понимаем: в реальной жизни каждая Золушка не встречает своего Принца; Гадкий Утенок превращается не в Прекрасного Лебедя а в жирного селезня; а человек, мучительно не находящий контакта с окружением, вряд ли окажется потерянным во младенчестве Императором Вселенной.

Мы всё понимаем и совсем уж сказочных сказок жаждем лишь изредка, когда давит невыносимо или праздник и хочется создать соответствующее настроение. В остальное время согласные довольствоваться правдой. Н-ну или ее подобием. Пусть будет почти как в жизни, но чуть ярче, мягче, острее, красивее, нежнее, умнее. Чуть более интенсивно, значительно и ярко. Майк Ли показывает жизнь без флера "чуть более". Такой, как она есть.

Когда тебе за шестьдесят, ты некрасив, не богат, не знаменит и все хорошее, что могло случиться, уже случилось, что остается? Доживать, ненавидя себя и окружающих, негодуя на несправедливость мироустройства. Когда набор составляющих тот же, но включает дополнительными опциями интересную работу, любовь и уважение партнера, незамысловатое хобби, тогда качество меняется радикально. Долой приставку и суффикс, оставляем корень - " жить".

Радуясь каждому новому дню, сезону, встрече, дружеской пикировке с партнером, помидорам со своего огорода и цветам от девушки сына. Любя прошлое, со спокойным приязненным интересом глядя в будущее, но живя все-таки настоящим. Когда так, снов золотых и не нужно. Жизнь прекрасна, какая есть, если даешь себе труд выстраивать ее в соответствии с тем, что хочешь получить. Примерно с двадцатой минуты фильма начинаешь понимать это и мягкое очарование исподволь берет тебя в плен.

И примериваешься, приспосабливаешься чуть иначе к некоторым вещам в себе и вокруг, которые создавали дискомфорт. Мир изменить - это вряд ли. а вот в себе что-то подвинуть, устранив источник, вполне возможно. Главное - ты достигаешь результата. И да, диалоги хороши. Хотя возможности оценить их в оригинале у меня еще долго не будет, смотрела на русском. Английский с голоса - совсем не то, что читать текст на английском. Но годам к шестидесяти, если Бог даст и не буду лениться.

Переживать одну и ту же жизнь невыносимо, как и жить вечно. Наблюдать и участвовать в потере близких и родных, строить планы по спасению, страдать из-за их провала. Как же много зависит от случая и наших действий. Дежавю...
Книга про женщину, у которой жизнь зациклилась, и она перерождается каждый раз после своей смерти, а смерть забирает там где не ждешь.. Тяжело было читать про войну, как пытались выжить люди, и как умирали от бомб в своих убежищах, умирали там где в своей новой жизни Урсула уже умирала. И как бы не было тяжело читать, книгу хочется растянуть, прочувствовать все до капли.
После этой книги у меня одно пожелание любимым "мирного неба вам над головой!"

Примерно год назад я читала эту книгу, послевкусие выветрилось и я решила, что уже можно посмотреть сериал.
Он ждал меня почти полгода, я тянула и откладывала, но всегда помнила о нём. И наконец, обстоятельства, настроения и звёзды сошлись - я посмотрела одну серию... а дальше как в тумане... очнулась на 12 серии, с красными глазами и припухшим носом.
Сериал оказался болезненным, но оторваться было невозможно, я провалилась в него с головой.
Сериал дал возможность увидеть то, что я не почувствовала в книге, он дополнил мои впечатления. И я уверена, что ещё долго буду мысленно возвращаться и к книге и к сериалу и к тем мыслям, что они вызывают.
Но опыт сериального марафона на разрыв души и слёзных канальцев,  повторять не хочу)

upd: зря я ругала переводчики, так как текст - не латынь. Что же это? Вариант 1(склоняюсь к нему): это абракадабра - шутка автора. Если вспомнить, как Пол "зубрил" латынь, то он вполне мог такое начирикать, имитируя занятия, развлекаясь, отражая своё отношение к профессии юриста. Вариант 2: при печати книги возникли искажения текста (попытаюсь узнать через друзей, как текст выглядит в английском издании). Но этот вариант менее вероятен.
Если Вы разгадали эту загадку, поделитесь в комментарии, пожалуйста!

"вы умрете и кролик умрет"
Пытаюсь при помощи яндекс- и гуглпереводчиков перевести фрагмент с латыни. Это что-то. При добавлении или убирании фрагментов текста (достаточно самостоятельных, отделенных знаками препинания) перевод меняется неузнаваемо. Просто как гадания оракула. Про кролика меня гугл порадовал.
Видимо, придется по-старинке переводить вручную.
И как я дошла до жизни такой?
Понятно, как всегда, книги виноваты.
Прочитала я почти книжку Грэма Свифта "Материнское воскресенье", невеликий подвиг - книжка небольшая, да ещё время (нога) подвернулось, лежала вчера почти весь день - ногу берегла - читай не хочу)))
Книжка сначала мне не особенно нравилась, я уже решила отложить эти эротические откровения с постоянными повторами (благо, после предыдущей корейской книжки про день-ночь никакими повторами меня уже не запугать). Но да, было любопытно проверить свою версию развития событий, и да, я не ошиблась (автор подыграл). Потом интерес к тексту у меня стал нарастать. (Последнее время обращаю на это внимание. Много книг, когда интерес к середине спадает, а вот чтобы нарастал (ну, детективы не в счет) не так часто). Ближе к концу книжка даже тему поменяла, что меня вполне устраивало.
Так вот. В конце книги абзац (полстраницы покет-формата) по латыни. Это то я опознала. Благо один из героев обещал зубрить юриспруденцию в выходной. Но ни автор, ни переводчик (злыдни такие) не дают перевод. А там, чую, ключ к истории. Зато метод: читатель-торопыга (ни разу не я)) может заглянуть в конец за отгадками, а там, пожалуйста, латынь! Какое изящное решение! Эх, но я же зануда, мне же надо - буду переводить.
Оказывается, по книжке есть фильм. Попробую найти и посмотреть.
Глянула, в отзывах преимущественно ругают, а мне книжка понравилась (я 4 из 5 выбрала).

Мне хочется написать именно историю вместо рецензии, потому что книга вызвала бурю эмоций, и на объективность я не претендую.
Мы не можем знать, насколько "Зулейха" правдива, полна или исторически точна.
Одно мы знаем наверняка: совсем недавно люди испытали столько боли, унижения, отчаяния от несправедливости, сколько нам и в кошмаре не может присниться.
Очень мало людей изучает этот вопрос, продирается сквозь исторические справки и складывает все в единую картину.

Гузель Яхина сделала это: вынесла вопрос в массы. Сделала это так непринужденно и образно, что 500 страниц о тяжелейших событиях читаются на одном дыхании. Прекрасный язык, изобилие художественных приемов делают текст красивым и богатым.
Сделать популярными книги о жутких временах не так просто, и нужно быть мастером слова и сюжета, чтобы все преподнести как занимательную повесть.

Что мне понравилось (дальше спойлеры):

История не закончилась, как не заканчивается жизнь.

P.S. Ассоциации: Убить пересмешника, Прислуга, Забвение пахнет корицей; Люди на болоте, Тихий Дон (вот такая мешанина у меня в голове). Некоторые из этих книг написаны в опасные времена, это книги-перевороты; некоторые преподнесены как красивая сказка. Но все они - о людях, о борьбе, о судьбе, и "Зулейха открывает глаза" заняла достойное место в этом списке.

Вчера прошел всероссийский тотальный диктант "для всех, кто умеет писать". И как выяснилось, текст для диктанта принадлежит Гузель Яхиной, а ее книга уже давно дожидается меня. Соединив два этих события, я решила приступить к чтению, тем более оставленные другими читателями рецензии дают надежду на интересное времяпровождение.

A Strangeness in My Mind я читала долго. О нет. Не так. ДОЛГО. Памук писал этот роман шесть лет и это ощущается. Это работа. В ней чувствуется research, лучшие его - Памука - усилия, время. Это настоящий массив.
Я читала с перерывами 10 месяцев. Granted, посередине случился, как пишут на просторах ЛЛ, жуткий "нечитун" и я вообще не брала в руки книги, и её - отложила. Но начала я читать в феврале 2017 года, вскоре после того как узнала, что любимый писатель приезжает в Москву в конце этого же месяца. Конечно, я была еще совсем на первой половине странных мыслей , когда увесистый том лежал у меня на коленях, а я сама - сидела на встрече с писателем в РГБ. И, еще не успев погрузиться полноценно в повествование, я слушала Памука, слушала жадно и ловила все его - странные мысли. На самом деле он рассказывал потрясающие вещи о своём писательском и преподавательском деле, о студентах, о чтении, работе над собой и книгами, о своих персонажах и - обязательно - любимых авторах.
Я помню его слова, когда он рассуждал о счастье и вспомнил Мевлюта. Слова, которые именно что тогда показались мне очень странными. Что внутренне, что в озвученной реальности, я бы никогда не решилась спорить с писателем, поэтому всё, что мне оставалось, - это замирать от удивления и недоумения. Он сказал, что Мевлют никогда не имел завышенных или вообще особых ожиданий от жизни, высоких, конкретных, и хотя он и был беден и жил крайне простой жизнью, - он был счастливым человеком. Именно потому что не ждал слишком многого. Я опустила взгляд на книгу и задумалась. Со всем пылом не забытого в юношестве максимализма я говорила сама себе - разве он счастлив, Мевлют? Разве можно быть счастливым в таких обстоятельствах со всем, что выпало ему?
Прошло десять месяцев, а я всё еще помню встречу с Памуком в Москве и его слова о счастье. Мевлют, как много позже я для себя решила, и правда был счастлив. В любви, в поисках, в ежедневных заботах. Но более всего - в своем собственном мире. Потому что никогда не переставал быть верным своей природе и оттого - никогда не страдал от самой болезненной формы обмана. Обмана самого себя.

Now he knew what it was that he wanted to tell Istanbul and write on its walls. It was both public and private view; it was what his heart intended as much as what his words had always meant to say. He said it to himself:
"I have loved Rayiha more than anything in this world."