Современная зарубежная литература — цитаты из книг — стр. 397

Но в стремительности перемен, в этом внезапном нашествии механизмов всех типов и размеров было нечто приводящее его в смятение.

Но если жизнь чему и научила его, так это тщетности составления планов. У жизни есть своя программа действий.

Какую половину сердца выберешь? Тебе придется жить только с одной половинкой, потому что вторая должна умереть. Так какую выберешь? «Тебя», - ответил бы Ригель, закрыв глаза. Всегда и в любом случае: «Я выбрал бы тебя».

Проблема деменции в том, что она не только пробивает в памяти огромные бреши, но и перепутывает воспоминания между собой.

У людей часто срывается с языка что-нибудь, о чем они потом жалеют, и никто не мог предположить, что вскоре произойдет.

Есть немало книг, глубоко меня затронувших: «Не отпускай меня» Исигуро, «Искупление» Макьюэна. Говорят, что под воздействием феномена Гарри Поттера дети буквально хлынули в школы-пансионы. Бесспорный факт, что есть книги, оказывающие огромное влияние на наше мировоззрение. «Любовник леди Чаттерлей» — один очевидный тому…

Кто-то, не помню, кто именно, сказал, что книга способна изменить вашу жизнь только одним способом — свалившись вам на голову.

Час был слишком ранний, чтобы ложиться, но я плюхнулась на кровать, неубранную еще с прошлой ночи. Обычно для меня это не характерно, но мой бойфренд уехал на шесть недель, а оставаясь в одиночестве, я сознательно понижаю стандарты. В неразберихе определенно есть что-то успокаивающее, тем более когда рядом нет никого, кто…

Моя жизнь балансировала на шатком, источенном сомнением фундаменте. Я не знал, когда потерял веру в подобные вещи, чувствовал лишь, что её больше нет. Когда-то добрый бог стоял между мной и мраком, и я считал его защиту крепостной стеной, а она оказалась лишь кружевным занавесом.

Люди здесь добрые, причем настолько, что дыхание перехватывает. Это своего рода совершенство, которое проявляется лучше всего, когда что-то идет не так, как надо. Именно в такие моменты люди сияют, светятся.

Может быть, мы и через много лет не сможем толком сказать, о чем наша история. Мы назовем ее историей о насилии. О ненависти. О противоречиях, о несходствах, о двух городках, которые сами себя растерзали. Только это будет неправда. Не вся правда.

Лед – единственное известное мне место, где все равны. На льду не имеет значения, кто ты. Лишь бы у тебя были способности к игре.

«Можно заставить других слушаться тебя, но заставить их следовать за тобой невозможно. Если хочешь, чтобы они играли за тебя и ради тебя, они должны тебя полюбить».

Мне все равно, и вдруг, без всякого предупреждения и вступления, без комка в горле, без подергивания губ и без единого всхлипа, возвещающего начало нормального, как полагается, рыдания, Банни плачет каким-то странным плачем, каким она плачет в последнее время. Беззвучно, даже не хлюпая носом, с безучастным лицом и пустым…

Энгельхардт понятия не имел, как с ними обращаться (это ведь не жизнерадостные темнокожие островитяне, на которых производит впечатление эфемерная мана); и вообще — захотят ли они признать его авторитет или сразу разглядят в нем того, кем он и сам себя считает в самых потаенных, одному ему доступных закоулках души:…

Прищурив глаза и разглядывая линию горизонта, он вдруг задумался, нельзя ли само его пребывание на Кабаконе рассматривать как произведение искусства. Невольно в голову ему пришла мысль, что, может, он и есть свой собственный художественный артефакт.

Всякое, даже беглое замечание он воспринимал как направленный лично против него упрек, мелочный и раздражающий.

Леность, конечно, любит судить-рядить, но она не умеет бороться, а кто не борется, тот не имеет права на жизнь.

Человек весь мир превратил в рабочее место. Работа покорила пространство, лености же осталось только время, которым она и завладела, улеглась в нем, слюбилась с ним.

Ибо знание о неминуемости собственного конца повергает человека в ужас, и с этим ужасом ему никогда не совладать. Бог умер, а страх продолжает жить. Страх, он один владычествует в этом мире, отравляя дружбу, иссушая любовь.