Больше рецензий

20 февраля 2019 г. 18:00

5K

5 «Ужасна изжога зависти. Как тяжело завидовать!» (Олеша «Зависть»)

Роман «Зависть» я склонна воспринимать вне контекста той конкретной эпохи, когда он был написан, так как он кажется актуальным и в наше время.

Главным завистником является 27-летний неудачник Николай Кавалеров. На мой взгляд, Кавалеров – это какая-то странная смесь бездействующего и пассивного романтика-мечтателя из произведений Достоевского с его же загадочным и парадоксальным подпольным человеком. Выброшенного из пивной пьяного Николая подобрал директор треста Андрей Бабичев, предоставив ему жильё и работу. Однако герой отплатил своему спасителю чёрной неблагодарностью, возненавидев его. Чувство зависти не давало покоя Кавалерову: «Именно в этом мире я хочу славы! Я хочу сиять так, как сиял сегодня Бабичев».

Но есть в романе и ещё один завистник – Иван Бабичев (старший брат Андрея), возомнивший себя великим учителем-проповедником, создателем фантастической машины («дал ей имя девушки, сошедшей с ума от любви и отчаяния, - имя Офелии») и разработчиком теории заговора чувств. Обвиняя людей в бездушии («чувства выбрасывают они»), он мечтал организовать и возглавить последний парад прославленных поэтами великих чувств и страстей, встряхнуть их, «вызвать мгновенный прекрасный блеск» и навсегда закрыть занавес. Однако позже он признался дочери (которую когда-то в разговоре с братом грозился задушить собственными руками): «Я ошибся, Валя… Я думал, что все чувства погибли – любовь, и преданность, и нежность… Но всё осталось, Валя… Только не для нас, а нам осталась только зависть…».

В результате заговор чувств провалился, а удивительная машина (реальная она или лишь воображаемая, не имеет значения), подобно чудовищу Франкенштейна, поглотила все лучшие силы своего создателя. И лишёнными поэтических чувств оказались не окружающие люди, а сами завистники и обвинители. То есть в других они раньше видели лишь собственное зеркальное отражение, не понимая этого. Кстати, случайная встреча двух завистников произошла именно у уличного зеркала (сначала – в его отражении), возле которого стоял Кавалеров, думая «про оптические обманы, про фокусы зеркала». «Непонятное кажется смешным или страшным».

Как известно, самыми яростными гонителями часто бывают люди, не осознающие теневую сторону в самих себе. Ведь намного проще и приятнее испытывать к другим справедливый и праведный гнев, чем заглянуть в лицо собственным трудностям в процессе выявления своего уязвимого места.

«Ужасна изжога зависти. Как тяжело завидовать! Зависть сдавливает горло спазмой, выдавливает глаза из орбит». Зависть, являясь следствием сравнения, актуализирует имеющиеся на данный момент проблемы личности и показывает, насколько человек доволен своей жизнью. Завистник сознательно обесценивает чужие достижения и морально негодует, чтобы понизить уровень своей тревожности, возникшей от ощущения личной несостоятельности на фоне успешности другого. Отрицание системы ценностей этого другого и создание из него образа врага помогает временно избавиться от чувства вины за собственные неудачи.

В романе красочно обрисованы дороги, ведущие к разрушению и деградации личности. Они проходят через густые заросли ненависти, озлобленности, враждебности, нарциссизма, болезненного самолюбия. Ну, и, конечно, зависти. Все эти «сгустки зависти» и вызванных ею негативных чувств и эмоций перекрывают путь в царство свободы и духовности. И оба героя, соединившись вместе, с ещё большим ускорением продолжают скатываться вниз. Кавалеров наконец-то «понял степень своего падения. Оно должно было произойти. Слишком лёгкой, самонадеянной жизнью жил он, слишком высокого был он о себе мнения, - он, ленивый, нечистый и похотливый…». Но воли к действию и изменениям у него не хватало. И в финале завистники пытаются обрести покой с помощью равнодушия (парализующего и убивающего все чувства), объявляя именно его лучшим из состояний человеческого ума.

Ветка комментариев


"Три толстяка" и воспоминания об Олеше и какие-то его отрывки воспоминаний, - всё, что я о нем знал.
Первая мысль, конечно, о сущности "Зависти". Точнее - о субъектности, если таким языком выражаться. Конечно, роман (это - роман?) о себе. А о ком ещё пишут авторы? А поскольку лучше себя кто же тебя знает, то здесь, как под почти безжалостными рентгеновскими лучами, вся собственная изнанка.
Думаю, такой вот распространенный литературный прием, когда себя автор описывает большим количеством лиц (это есть и в кинематографе, у Хичкока в предельно яркой степени). Да, мы знаем как это большое количество называется (раздваивание как минимум), но разве от этого мир становится менее интересным? Ничуть!
Классный образ - зеркало. Олеша ведь мало печатался, как я помню. Скорее всего, времени для саморефлексии было - мама не горюй. А потому и передумать, и пережить все собственные сомнения по любому поводу, найти образы для манифестации этой "подпольности", как Вы справедливо сравнили-вспомнили известного персонажа...да ещё при несомненном литературном даре - вот и зеркало появляется!
Так ведь не только сам автор в него смотрится постоянно! Уличное зеркало...представьте как по городу ходит-бродит-слоняется-думает-думает постоянно Юрий Карлович...что в него в голове? Что у него в душе? Кто ж теперь скажет! А вот с зеркалом получилось, явно получилось. Я - о "Зависти". Это ведь не только о себе, это ведь и о каждом читающем её!
Чему, точнее - кому завидовал Олеша? Думаю, здесь не так важны персоналии или конкретный предмет зависти. Недостаток таланта, что чаще всего в богеме и происходит, какая-то внутренняя "ущербность" как он, наверное, понимал что-то в себе, скорее всего постоянная неуверенность, а, значит, и постоянная неудовлетворенность собой и своим главным делом - литературой. Не думаю, что этот круг какой-то необъятный, не думаю.
Судя по той жизни, что осталась за бортом Юрия Карловича, судя по жизненному пути, его "порок", вынесенный в заголовок, ушел вместе с ним в иной мир. Но это - его личный порок ушел вместе с ним. А что касается Зависти - о, это суть этого мира, куда ж ей деться?! Да и не надо никуда деваться... Потому как это - человеческое, слишком человеческое.
А Вам - мерси за отличный отзыв!


С каким же интересом и удовольствием я прочитала Ваш комментарий, Александр! Огромное спасибо!

Хочу ещё добавить любопытный факт. Самого писателя, у которого перед смертью случился сердечный приступ, нашли лежащим в луже в весеннем парке. И интересно, что главный герой "Зависти" (смотрящий на мир глазами автора, в чём признавался и сам Олеша) тоже был ночью подобран в пьяном виде у порога пивной, откуда его выкинули. Он лежал в беспамятстве над люком, лицом на решётке:
«В люке, воздух которого втягивал я, была затхлость, роение затхлости; в черном клубе люка что-то шевелилось, жил мусор. Я, падая, увидел на момент люк, и воспоминание о нем управляло моим сном. Оно было конденсацией тревоги и страха, пережитого в пивной, унижения и боязни наказания; и во сне облеклось оно в фабулу преследования – я убегал, спасался, – все силы мои напряглись…».

А вот слова самого Олеши, сказанные им на Первом всесоюзном съезде советских писателей:
«Шесть лет назад я написал роман "Зависть".
Центральным персонажем этой повести был Николай Кавалеров. Мне говорили, что в Кавалерове есть много моего, что этот тип является автобиографическим, что Кавалеров — это я сам.
Да, Кавалеров смотрел на мир моими глазами: краски, цвета, образы и умозаключения Кавалерова принадлежат мне. И это были наиболее яркие краски, которые я видел. Многие из них пришли из детства или вылетели из самого заветного уголка, из ящика неповторимых наблюдений.
Как художник, проявил я в Кавалерове наиболее чистую силу, силу первой вещи, силу пересказа первых впечатлений. И тут сказали, что Кавалеров — пошляк и ничтожество. Зная, что много в Кавалерове есть моего личного, я принял на себя это обвинение в пошлости, и оно меня потрясло.
Я не поверил и притаился. Я не поверил, что человек со свежим вниманием и умением видеть мир по-своему может быть пошляком и ничтожеством. Я сказал себе: значит, всё это умение, всё это твоё собственное, всё то, что ты сам считаешь силой, есть ничтожество и пошлость? Так ли это? Мне хотелось верить, что товарищи, критиковавшие меня (это были критики-коммунисты), правы, и я им верил. Я стал думать, что то, что мне казалось сокровищем, есть на самом деле нищета…»
.