0 Шизо!

На обороте книги, которую я читала, брутальный молодой мужчина: лет 35-40-ка, кудряво- длинноволосый, с огромными бицепсами, весь в черном. Жил какое-то время в Америке.
Когда его интервьюировали "в телевизоре", держался свободно, достойно и умно. Особенно мне приятны были его слова (не цитирую) о том, что не стоит выискивать в литературе то, чего там нет. Он, как писатель, просто рассказывает истории. За это я его сразу почти полюбила. Прочитав «Кубики», так же быстро разлюбила. От сердца отпал.
Представьте, рафинированный молодой человек, тусовавшийся определенное время на американщине, т.е. Михаил Елизаров, взялся вдруг писать об унылой жизни советского захолустья строками милицейского протокола. В любом советском захолустье есть своя интеллигенция, но в Елизаровском пространстве ее нет. Это было бы нормально, поскольку истории, которые рассказывает писатель, могут закручиваться в любой социальной группе. Но с героями молодого красавца Михаила - априори не может происходить никаких историй, потому что их мозг не в состоянии родить никаких желаний, кроме животных: поесть, выпить и «залезть» (лексика автора) на женщину. Самое человеческое желание – это кого-нибудь немножко зарезать, желательно, ножом из нержавеющей стали (наверно, потому они в изобилии на обложке, правда, почему-то ржавые). Только, умоляю, не проводите никаких параллелей с Раскольниковым. Это примерно то же самое, что сравнивать компьютер с камешками для счета.
А вот строки из рецензий:
1. «Художественная виртуозность, демонстрируемая Елизаровым в "Кубиках", настолько очевидна и впечатляюща, что заставляет читателя погрузиться в елизаровский мир с головой - как в захватывающее кино наподобие "Груза 200" Алексея Балабанова или Blue Velvet Дэвида Линча.»
2. «Совершенно очевидно, что автора интересует насилие, но скорее не как социальный феномен, а как свойство человеческой природы и, кроме того, как неотъемлемая часть окраинного или провинциального пейзажа. Фактура небольшого позднесоветского города или поселка, одновременно унылая и пестрая и в любой момент готовая выпустить пунцовый бутон сексуальной агрессии, любима Елизаровым до дрожи, она прямо-таки находится у него в пальцах, как музыка у пианиста.»
Вот она, виртуозность пианиста. Теперь уж процитирую:
«Я увидел Иру раздетой и захотел совершить половой акт. Я спросил, хочет ли она совершить со мной половой акт, она сказала, что очень хочет, тогда я снял штаны и залез на нее. Когда я на нее залезал, она вела себя тихо. Остапенко в это время смотрел телевизор».
Ну и дальше в том же духе. Семь с лишним листов рассказа «Дзон» таким языком свидетели изнасилования рассказывают об одном и том же. Возможно, было бы любопытно узнать, как видят одно и то же разные люди. Но Елизаровские люди рассказывают одинаково: он снял штаны и полез на нее, потом про нож. Одни видели и знали больше, другие меньше. А конец мне вообще оказался непонятен (ума не хватило). Какая-то тетка взяла и разорвала героя в тряпки, так как он чего-то не доделал. Не поняло, что именно. Впрочем, неважно. Героя не воскресишь!
В рассказах Елизарова вообще много кусков рваного мяса, слизи-холодца, выковыренных глаз, зеленых муж, мочи, кала (лексика автора) и всяких примочек насильников-извращенцев. Только не думайте, что я читала все подряд. Для нормального человека – это невозможно даже не столько от омерзения, сколько от скуки.
Еще в этом сборнике есть несколько чудовищных закосов под Гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки». Вместо хутора – Богом забытый городишко, вместо, к примеру, Солохи – жена Марина, которая цокает когтями, как туфлям на каблуках, а герой ходит в туалет по большому (лексика автора) своим естеством, которое выдавливает из прямой кишки холодец, которым его кормят.
Есть рассказы о (видимо!) шизофрениках. Критики одного из них, Федорова, представляют чуть ли не мессией, поскольку мы все «умрем в федоровскую смерть», а она гораздо лучше той, которая была до Федорова, потому что над той властвовали Тля и Мысленный Волк, а их сам Господь Бог боялся. Представляете – Тлю боялся!
В общем, как говоривает эпатаж-парикмахер Зверев, «звезда (в данном случае – я) в шоке!» У меня очень богатая фантазия. Я могу такую шизофрению с паранойей завернуть, Елизаров от зависти сам схватится за нержавеющий нож. Но неужели именно это и надо читателям? И вот еще что обидно. Елизаровские «Кубики» издают на прекрасной бумаге, с лакированной обложкой и называют чуть ли не откровением.