4 Бесконечное множество зеркал русской литературы

Помните, в фильме «Покровские ворота» Хоботов водил Людочку на лекцию по литературоведению? «Фалехов гендекосилаб есть сложный пятистопный метр, состоящий из четырех хореев и одного дактиля, занимающего второе место…» Вот вся книжка – это примерно то самое. Если не боитесь подробнейших, почти побуквенных разборов и сложных построений, то добро пожаловать!

Во-первых, замечу, что даже на мой совершенно дилетантский взгляд, книга устарела в том, что касается оценки советской литературы. Автор – эммигрант, гонимый в СССР, и поэтому, к сожалению, советская идеология однозначно и активно клеймится, а созданному под её эгидой отказывается в литературных достоинствах. Несмотря на то, что утверждается обратное:

Наша задача – понять механику художественной медиации и выработать орудия её описания, а не наклеивать ярлыки. Эта оговорка тем актуальнее, что анализ гибридов, выросших на далеко не нейтральной полосе советской литературы, легко может разбередить незажившие политические раны.

Впрочем, непримиримость и резкость чтению не мешают – достаточно держать в уме «поправку на ветер».

Основная задача, которую автор ставит перед собой, - это объяснить феномен тех самых «блуждающих снов», то есть межтекстовых связей – нарочных и случайных, на уровне прямой цитаты, отдельных слов или литературной формы. Предлагается рассмотреть некоторые произведения русской литературы исходя из их контекста, родственных текстов, обстоятельств жизни писателей. Это приносит неожиданные и интересные результаты.

Любопытно, но очень спорно автор описывает явления медиации и приспособленчества, присущие, по его мнению, советской литературе. Его примеры гибридов:

Герой Зощенко: коммунистический идеал + полуживотный его носитель,
Остап Бендер: яркий творческий индивид + партийный взгляд на него
Герои Аксенова: западничество и модернизм + здоровый советский оптимизм,
Лирический герой Окуджавы: революционная героика + христианская жертвенность.

Например, Зощенко и Окуджаву я понимаю совершенно иначе, чем автор книги – но прочитать противоположную точку зрения было интересно.

Хочу выделить следующую позже главу под названием «Перечитывая избранные описки Гоголя». Автор анализирует «Избранные места из переписки с друзьями» - не самую популярную книгу Гоголя, которую обычно обходят стыдливым молчанием. Каким на самом деле был Гоголь? Как он явно и неявно отразился в своих произведениях? Кем он хотел казаться, каким персонажам подарил свои черты? Автор проводит ряд Гоголь-Достоевский-Толстой: писатели, пришедшие в конце жизни к некоему духовному и религиозному экстазу и, тогда же, начавшие писать плохо.

Далее автор строит неожиданные многоугольники из авторов, книг и литературных героев. Приведу их списком с иллюстрирующими цитатами потому, что пересказывать эти страницы – дело заранее гиблое. Отмечу, что лично мне эти построения кажутся неоднородными – от «как я сама раньше этого не видела!» до «это явно притянуто за уши».

1. Линия Лев Толстой – Зощенко (отталкиваясь от восприятия театра Наташей Ростовой и героем «Бани»)

2. Треугольник «Зависть» Олеши – «Египетская марка» Мандельштама – «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита» Булгакова

Олеша был знаменит своей пророческой проницательностью и щедрым раздариванием творческих идей. Он предсказал самоубийство Фадеева, изобрел Эллочку-людоедку, заговорил о драконе задолго до Шварца и планировал пьесу о демоническом Черном Человеке, появляющемся среди советских людей. Подвело его то, что Иешуа считал самым страшным из пороков. Он не посмел – идейно и творчески – сделать в «Зависти» тех далеко идущих выводов, которых не побоялись, каждый по-своему, Мандельштам и Булгаков, и ограничился тем, что рассовал заготовки их шедевров по снам, выдумкам и тирадам своих антигероев.

3. Многоугольник Оруэлл – Замятин – Хворобьев («Все те же сны!» из «Золотого теленка») – множество фантастов-антиутопистов 20 века

(об Ильфе и Петрове) … Почти все остальное было использовано и скрещено с другими источниками – «Борисом Годуновым», «Капитанской дочкой», «Невским проспектом», «Завистью» и вообще стереотипом литературного сна, как он сложился, трансформировался и обыгрывался на протяжении целого столетия. А главное - с чертами окружавшей авторов тоталитарной утопии, … . И сделали они это, так сказать, играючи, в коротком эпизоде где-то по дороге между Арбатовом и Черноморском … . Как им это удалось? Вряд ли путем сознательных интертекстуальных соотнесений, структурных схем и трансформаций, вроде тех, что потребовались нам для анализа. Скорее, с помощью «все того же» вдохновения, то есть, согласно Пушкину, «расположения души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий».

Еще один любопытный пример нахождения межлитературных связей – построчный анализ «Я вас любил» Бродского. В частности, прекрасное

Его сонет – это пушкинское «Я вас любил…», искренно обращенное Гумбертом Гумбертычем Маяковским к портрету Мерилин Стюарт работы Веласкеса-Пикассо-Уорхолла.

В издание включены также большие статьи про Маяковского (продолжение демифологизаций Синявского), про «Тамань» Лермонтова и про Пастернака. Очень дотошные анализы, множество цитат и ярко выраженное личное отношение. За Маяковского, например, я даже немного обиделась.

В опровержение мифа о несовместности гения и злодейства Маяковский поэтом стал. Из смеси духовной пустоты, риторических ходулей и воспевания человека (=себя), из ярости, отрицания и потрясения мировых устоев выросли трагические стихи о любви, гротескные обличения традиционных ценностей, остроумное снижение и пародирование классики, иронически-гиперболическая метафорика, маршеобразный гул революционной поэзии, языковое и стиховое новаторство, а вместе с тем – литературные воплощения примитивности, злобы, мучительства, мегаломании, демагогии и позерства – почти сто томов партийных книжек.

Итак, книга однозначно не представляет собой легкое познавательное чтение, но любопытна (который уже раз за рецензию я упоминаю это слово?) даже для такого дилетанта как я. Необходимо лишь помнить о «поправке на ветер» и побольше перечитывать оригинальные тексты Толстого, Зощенко, Маяковского, Мандельштама – чем я и пытаюсь заниматься, благо книга на это вдохновляет.