Илиада: современные читатели трактуют ее совершенно неправильно

На днях увидел свет новый перевод «Илиады» Гомера от Эмили Уилсон — первой британской женщины-переводчика «Одиссеи». Филолог-классик и писательница Натали Хейнс поговорила с мисс Уилсон о том, что эпическая поэма может поведать нам сегодня

События Илиады  — одной из двух дошедших до наших дней великих древнегреческих эпических поэм Гомера  — разворачиваются за 2 месяца до окончания Троянской войны. Войска греков, возглавляемые Агамемноном и величайшим воином Ахиллесом, по-прежнему пытаются захватить могучий город. Войска троянцев под предводительством Гектора уже десять лет оказывают им сопротивление.

В смертельную схватку также вступает группа богов и богинь, снизошедших, чтобы вмешаться в ход войны, на поле боя. Пока олимпийцы ссорятся друг с другом, а смертные мужи сражаются, троянкам остается только наблюдать за происходящим из города и надеяться, что их любимые вернутся домой.

Каждое следующее поколение заново открывает для себя «Илиаду»: читателю она служит зеркалом и наших дней, и времени своего создания, и времени действия описываемых событий.  Эмили Уилсон — первая женщина, осуществившая перевод Одиссеи Гомера на английский — недавно опубликовала новый перевод «Илиады». Вместе с классиком и писательницей Натали Хейнс , последняя работа которой — «Божественная сила» (Divine Might, 2023) — посвящена легендам о греческих богинях, они поговорили о том, что «Илиада» представляет собой историю о войне, чести и репутации, а также размышление о том, что значит быть мужчиной.

«Илиада» — первый в истории боевик

Натали Хейнс: Сама книга, даже если не брать в расчет великолепно проделанный, на мой взгляд, перевод — захватывающее чтиво. Она затягивает, потому что, в каком-то смысле, это — я имею ввиду «Илиада» — боевик, Вы так не считаете? Там происходят такие события, и развиваются они стремительно.

Эмили Уилсон: Большое количество событий развиваются стремительно. В смысле, как из материальной, так и из эмоциональной сферы — много чего такого, и происходит это очень быстро. И часто — очень много чего такого, что наделывает шуму. А тебе приходится все это проживать — ведь надо двигаться дальше, даже если творятся ужасные вещи.

НХ: Так много персонажей погибает в бою — и мне интересно, не стало ли Вам в какой-то момент тяжело переводить эти пассажи: отдельные смерти описаны без малейших прикрас и смягчения. Невероятно кровавые смерти. Нет смысла отводить взгляд, все показано предельно близко. Ранее я как-то уже писала, что в рукопашном бою не существует победителей — есть только выжившие. В «Илиаде» это ощущается как никогда остро. Так, было ли Вам эмоционально тяжело?

ЭУ: Да, было. Я считаю, с таким опытом тесно связано и чувство сострадания, поэтому в каком-то смысле это — прекрасные тяжелые чувства. Так, была какая-то жутковатая форма экстаза. Я ощущала, что иногда сталкиваюсь с по-настоящему отвратительными аспектами своей личности, которым насилие, его смакование приносят удовольствие, а в наблюдении за кровавыми сценами есть некое животное чувство исступления. Без сомнения, я испытывала это чувство, а в голову приходило «Что вообще творится? Как я поддаюсь на эту уловку?».

Но, с другой стороны, испытываешь такое сострадание, проживаешь боль так, как не проживешь, если это — голливудский боевик, где персонажи существуют просто для того, чтобы их прикончили. Я искренне думаю, что это относится даже к тем героям, которые упоминаются только в одной строфе — например, «и копье пронзает его печень» — но при этом автор тут же сообщает нам имя его отца или название того места, откуда воин родом.

Стремление людей обрести бессмертную славу в бесписьменной культуре

НХ: Я хотела вкратце обсудить тему стремления к величию и бессмертной славе. Поскольку эти два понятия кажутся настолько неотъемлемой частью общества того времени и нашего, действительно, очень сложно подобрать слова, которые бы не звучали, по сути, банально. Также необходимо не забывать самим и напомнить читателям или слушателям: это было общество без письменной традиции в том виде, что мы имеем сегодня. И это — шанс: если Вы станете достаточно известным, чтобы Ваше имя было увековечено в песне, то именно так и будет выглядеть Ваша жизнь сквозь века. В мире «Илиады» стремление прославиться является куда более общераспространенной практикой, чем, например, в наши дни.

ЭУ: Да, полагаю, так и есть. Я считаю, что современный читатель иногда, в самом деле, склонен упрощать суть главных стремлений героев «Илиады»; того, что воины решили рискнуть своими жизнями ради славы или чтобы не навлечь на себя позор — как в этой жизни, так и посмертно; чтобы их имя почтили упоминанием в тексте самой поэмы или на земле в форме кургана или памятника. Там есть потрясающий отрывок, когда Гектор говорит, что надеется возвести погребальный курган для одной из своих жертв и тем самым оставить след на земле, чтобы потом, где-то в будущем, тот, кто наткнется на захоронение, сказал бы «этот курган возведен для кого-то, кто погиб от руки великого Гектора».

И я считаю, Вы абсолютно правы: необходимо сделать некое усилие своим воображением, чтобы оказаться в мире этой поэмы и чтобы понять, что такие вещи реально имели значение, а поэма доказывает самим своим существованием, что их старания увенчались успехом — в смысле, она же существует и повествует нам об этих персонажах — и одновременно потерпели крах, поскольку мы знаем, что [боги] Аполлон и Посейдон скоро устроят природную катастрофу, дав рекам выйти из берегов, и Трою полностью смоет. Так что, воины снискают вечную славу благодаря поэме, но не другими способами, как они на то рассчитывают.

«Илиада» — история о людском влиянии на судьбу нашей планеты

НХ: Идея о том, что «Илиада» является своего рода метафорой природного апокалипсиса — нечто, по моему мнению, новое в вопросе трактовки поэмы. Даже Троянская война — по меньшей мере в некотором смысле — есть символ того, что на Земле стало слишком много людей и планете тяжело; что Гея стонет под нашим весом. Тогда происходили междоусобные военные столкновения, в ходе которых удалось избавиться от некоторого количества людей, но этого было недостаточно. И вот начинается Троянская война. Является ли этот сюжет одной из первых метафор обеспокоенности демографической проблемой?

ЭУ: Да, и, как следует из тогдашних заметок в начале «Илиады» и к одной поэме, которая сохранилась лишь частично —  Киприи  — некий ранний миф, или, как упомянуто в начале «Илиады», так называемая «Зевсова воля», подразумевал истребление человечества, поскольку оно — обуза для планеты Земля.

Не думаю, что сегодня это — единственный способ трактовки, но считаю, что раньше, читая «Илиаду», люди часто стремились связать описываемые в ней события с некой определенной войной, которая в то время где-то происходила. Типа «Похожа ли «Илиада» на Английскую революцию?», или «А похожа ли она на войну во Вьетнаме?», или «Похожа ли она на Вторую мировую войну?» По моему мнению, читая «Илиаду» в 2023 году, можно легко связать происходящее в поэме с любым из многочисленных конфликтов и с любым проявлением насилия, которые имеют место сегодня по всей планете, но я считаю, ее сюжет также невероятно созвучен идее того, что большинство из нас живут на территориях, на которых люди не смогут проживать так уж долго.

В этом смысле наше положение перекликается с ситуацией тех, кто находился и в греческом лагере, и в городе Троя — по окончанию поэмы эти земли длительное время будут оставаться безлюдными.

Ахиллес сражается с самой природой

НХ: В некоторых сценах даже природа начинает бунтовать — например, в тот момент, когда Ахиллес трупами врагов загромождает реку. Возможно, есть куда более удачная метафора для ужасающей бессмысленности одновременно и человеческой жизни, и войны, и жуткого ущерба, наносимого природе, но сложно придумать что-то иное.

ЭУ: В точку. И это — невероятная сцена, потому что прежде мы еще не видели, чтобы человек сражался против природы так, как это делает Ахиллес — он загромождает течение реки телами мертвых, и [речной бог] Скамандер поднимает воды, приказывая ему остановиться, ну а герой желает дальше убивать врагов.

И все заканчивается битвой воды и огня, когда речной бог восстает против бога огня. Это описание перекликается проблемой лесных пожаров и наводнений по всему миру. Создается ощущение, что люди зашли слишком далеко и загадили планету, а вода и огонь, как когда-то, вновь поднимаются против нас и пытаются сказать нам, чтобы мы остановились, а мы все равно хотим продолжать в том же духе.

«Илиада» сегодня

НХ: Нам приходится заново открывать для себя Гомера, не так ли? Почему это происходит?

ЭУ: Ага, точно так. Я полагаю, что очередной перевод — это приглашение к тому, чтобы перечитать поэму в иной точке развития культуры и с иными литературными и культурно-эстетическими чувствами. Вопросы, которыми сегодня задаются филологи-специалисты по творчеству Гомера в отношении его оригинальных поэм, отличаются от тех, что возникали у людей в начале 20 в. при прочтении гомеровских произведений.

Я уже рассуждала об «Одиссее» как о поэме, посвященной теме феномена колонизации, или об «Илиаде» как о поэме, посвященной отчасти теме климатической катастрофы/культуры славы. Все эти моменты, которые занимают наши мысли, типа вопросов «А какого рода отношения царят между людьми и технологиями?». «Илиада» как раз обо всем этом. И, конечно, ей есть, что сказать отличное от того, что сказали бы мы, на любую из этих тем; и от того, почему все постоянно такие агрессивные, поскольку и в нашей культуре, и в мире «Илиады» агрессия представляет собой проблему.

«Илиада» — размышление о том, каково быть мужчиной

НХ: Я уже долгое время считаю и как-то заявляла, что поэма посвящена теме того, что значит быть мужчиной, и того, какие разные формы маскулинности существуют. Модели же поведения, базирующиеся на этих формах, можно обнаружить в разных местах поэмы. Что-то типа — каждая грань жизни мужчины: как будто идея о семи возрастах и близко с этим не стоит. Так, у нас есть разъяренный Ахиллес, токсичный Агамемнон, заботливый и человечный Патрокл, преданный Гектор, остроумный и сообразительный Одиссей и стареющий, полный тревог патриарх Приам. Как Вы считаете — не этим ли можно частично объяснить и по сей день такое актуальное звучание поэмы? Она, без сомнения, может многое рассказать нам о мужественности.

ЭУ: Думаю, она полна мыслей на тему маскулинности, а также, как Вы заметили, на тему ее разных форм и разных проявлений в ней мотива уязвимости. Я имею в виду стремление стать «лучшим мужчиной» в те времена, когда существовало много допустимых форм того, чтобы просто им быть, и одновременно много социальных требований к это роли.

В «Илиаде» есть знаменитая строка о том, как Ахиллеса учили «одновременно и красноречию, и военному искусству» — тогда чтобы быть просто мужчиной, необходимо было стать лучшим как минимум в каких-то двух диаметрально противоположных стезях. И, конечно, еще надо было быть лучшим в плане того, что Вы должны были иметь в подчинении многочисленные войска и обладать самым обширным богатством, подобно Агамемнону, и, подобно Нестору, быть мастером произношения длинных речей на советах старейшин — столько разных категорий.

И, без сомнения, в поэме есть понимание того, что быть мужчиной значит испытывать некое чувство гордости и собственного достоинства, которые способны отдалить тебя от других, потому что быть лучшим подразумевает необходимость быть впереди остальных. Ключевой вопрос поэмы тогда звучит как «Может ли существовать сообщество мужчин?». Если вся суть маскулинности в том, чтобы быть лучше остальных, то как же тогда мужчины могут жить бок о бок, не переубивав друг друга? Поэма исследует возможность существования такого их сообщества, в котором не нужно перерезать друг другу глотки.

И мы получаем небольшое представление о том, как это может выглядеть, благодаря сцене с ритуальными погребальными играми, где участники по-прежнему искусны в совершенно разных областях. Один участник мастерски управляет колесницей, а другой — отличный бегун; призов достаточно для того, чтобы те, кто проиграл, не закончили тем, что поубивают друг друга.

В поэме столь многое вращается вокруг этой проблемы: в греческом языке слова, перевод которых вызывал у меня серьезные затруднения, родственны слову «мужчина», но имеют коннотацию избыточной маскулинности. Получается, поэма исследует вопрос «Можно ли быть чересчур мужчиной?». Не погиб ли Гектор из-за того, что был мужчиной в столь крайней степени, что всегда оказывался впереди остальных, а вызвал он ярость Ахиллеса тем, что эта чрезмерность породила у троянца сверхчеловеческое желание разрушать и приумножать свою славу до абсолюта?

Кроме того, весьма остроумно было соединить культуру чести с сатирой и мотивом страха опозориться. Эти три компонента постоянно переплетаются. Поле боя — место, которое может принести Вам славу. Однако, также это — место, где люди перекидываются оскорбительными репликами. Даже кроткий Патрокл, которого мы любим считать добрым, на поле боя демонстрирует крайнюю свирепость, а также словесно он остроумнее всех задирает противника. Быть лучшим в бою — значит не только метать копья, но и выдавать самые обидные колкости, вроде «Может ты и хорош в спорте, но я только что насквозь пронзил тебя копьем».

Натали Хейнс

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ