Луис Ламур и легенда Запада

Автор: Бо Ламур

Отрывок из предисловия к новому изданию «Затерянные сокровища Луиса Ламура: том 2»

Незадолго до представления этой рукописи в Random House [издательство – прим. пер.], я посетил поминальную службу по мужчине по имени Оскар Дистель. Оскар был энергичным президентом и председателем Bantam Books [издательство – прим. пер.] в период с 50-х гг до 80-х. Он предвидел многие вещи, касающиеся редакционного содержания, художественного направления, распространения и управления. Он работал в журналах «Esquire», «Coronet» и «Collier"s» и очень гордился своим участием в психологической войне [служил в Управлении военной информации США – прим. пер] во время Второй мировой. После того, как мой отец стал штатным автором Bantam, где-то в 1957 году, и после некоторых сомнений Оскар стал большим поклонником произведений моего отца, а в дальнейшем и его близким другом.

Та поминальная служба стала странным опытом для меня. Я узнавал лица, голоса и имена, я знал их с детства или работал с ними в юности. Там были люди, которых я потерял из виду много лет назад. Хотя некоторые из них тогда казались достаточно взрослыми, чтобы внушать трепет, но, все же, они должны были быть довольно молодыми, когда я впервые встретил их – потому что здесь они были старше, поседевшими, но по-прежнему в полном здравии.

В тот день в той комнате было много историй и много умных людей, мужчин и женщин, которые руководили книжной индустрией в период «мягкой обложки». Это были люди, которые сделали моего отца легендой. Люди, которые сделали имена Даниэллы Стил, Гарольда Роббинса, Ирвина Уоллеса, Клайва Касслера, Сидни Шелдона, Нормана Мейлера, Майкла Крайтона, Барбары Картленд, Джеймса Миченера, Джона Гришема и Яна Флеминга общеизвестными.

Все это пробудило множество воспоминаний, и я обнаружил, что оплакиваю смерть Оливера, не только как ребенок, который смотрел снизу вверх на этого грубоватого, но доброго мужчину, не только как одну из немногих авторитетных фигур, которых мой отец уважал, а и за то, что он был символом уходящей эпохи.

Мой отец приехал в Лос-Анджелес летом 1946 года. Суета военного времени еще не улеглась, и правила были таковы, что было практически невозможно было найти отель, в котором можно остановиться дольше пяти дней. Краткосрочное жилье было непрерывной игрой в «музыкальные стулья» [детская игра; дети ходят под музыку вокруг стульев, поставленных спинками друг к другу. Когда музыка прерывается, играющие должны успеть занять стулья, которых на один меньше, чем игроков, – прим. пер.]. Пока что главной причиной визита была свадьба папиной племянницы, но поездка носила и разведывательный характер.

Луису было 38 лет, и у него было мало перспектив в жизни. Как и тысячам других вернувшихся солдат, ему было нужно зарабатывать себе на жизнь. Война подорвала журнальный бизнес, как и все остальное. Многие из папиных контактов исчезли, и хотя он написал несколько рассказов еще до отъезда из Европы, рынок менялся. Мир был переполнен жизненными приключенческими историями, в которых специализировался мой отец до своей поездки сюда. В послевоенное время редакторы искали в вестернах удобную и ностальгическую альтернативу.

В поздние 30-е и ранние 40-е годы Луис успешно продал около трех дюжин рассказов. В то время он жил с родителями на маленькой ферме в Оклахоме, которая принадлежала его старшему брату. Теперь, чтобы позволить себе независимость, которую он всегда искал, ему нужно будет писать еще больше рассказов каждый год, чем он продал за всю с вою жизнь. Создавая 40-50 рассказов ежегодно, Луис зарабатывал достаточно денег для комфортной жизни до тех пор, пока жестко контролировал свой бюджет. Поддержание своего морального духа было одной из причин его высокой продуктивности. «Моя система была в том, чтобы иметь столько историй на продажу, что, когда какая-нибудь возвращалась обратно, было еще достаточно других, чтобы смягчить неудачу оставшимися шансами, — написал он автору и редактору Кену Фоулеру, — а к тому времени, когда вернутся и они, у меня уже будут другие».

В течение пяти лет одна милая семья позволила моему отцу снимать у них в субаренду комнату на втором этаже их квартиры. Это была комната 10 на 10 с ванной. В самом начале он работал, сидя на кровати, а местом для печатной машинки был складной стульчик. Когда у него появлялись лишние деньги, он посылал их матери или тратил на книги.

Луис работал, не покладая рук, так усердно, как только мог. Ему удалось продать 33 из 55 рассказов, которые он написал в 1947 году, и 27 историй из 41, написанных в 1948 году. Но где-то в 1950 году рынок печатной продукции стал ослабевать. Журналы, которые существовали десятилетиями, закрывались, меняли свой формат, превращались из ежемесячных в ежеквартальные. Конкуренция за место в оставшемся пространстве становилась все более жестокой.

Одной из трудностей, с которой столкнулись литературные журналы, было еще довоенное изобретение – книжки в мягкой обложке. Десятицентовые вестерны или «железнодорожные» романы (их так прозвали, потому что они продавались на железнодорожных станциях) появились в 19 веке и были первыми шагами в этом направлении. Настоящего успеха, все же, пришлось ждать до 30-х годов XX века, когда были представлены несколько улучшений: эффективная прокладка клея, чтобы хорошо соединить страницы книги вместе; и внедрение модели распространения книг, изобретенной еще издателями журналов.

Накануне Второй мировой войны на всю территорию США было меньше 500 настоящих книжных магазинов, и большая их часть находилась в дюжине североамериканских городов. Оставшаяся часть страны обслуживалась клубами «Книга месяца» и библиотеками. До появления книжек в мягкой обложке, по крайней мере, половина книжек, выпускавшихся американскими издателями, продавалась тиражами, не превышающими 2500 экземпляров. Книжная индустрия была размеренной и предсказуемой, она организовывалась вокруг группы почтенных старых компаний. Их продукция была от относительно элитной группы писателей и продавалась относительно элитной группе читателей.

С другой стороны, журнальный бизнес был гораздо более живой и изобретательный. Пока книжные магазины были в ограниченном количестве, по стране были разбросаны тысячи стендов с газетами и журналами, множество магазинов сигар и алкогольной продукции, железнодорожные и автобусные станции. Хотя эти два бизнеса – книги и журналы – смотрели друг на друга со смесью зависти и презрения, их встреча была неизбежна.

Это не было любовью с первого взгляда. Издатели книг в твердом переплете свысока смотрели на дешевые книги, и считали, что простые американцы никогда не станут читать книжки. Они разрешили издателям книг в мягкой обложке выпустить книжки, которые они издавали в твердом переплете, но сами предполагали, что эта договоренность будет, в худшем случае, экспериментом за чужой счет, а, в лучшем – окажется мимолетной причудой. А между тем, этот эксперимент обернулся ошеломительным успехом и привел к книжному буму во второй половине 40-х издательств, выпускающих книги в мягкой обложке. Количество продаж выстрелило миллионами. Массовое распространение полностью изменило концепцию успеха в издательской индустрии.

Папа всегда собирался стать романистом. Это было в его планах со времен его первой попытки написать роман во второй половине 30-х годов – «Ни один путешественник не вернется» [No Traveller Returns]. Но можно было написать много рассказов за месяцы, которые уйдут на роман, и шансов, что несколько из них продадутся, были выше, чем у романа.

Десять лет спустя из-за арендной платы и родителей, ожидающих от него помощи, для него было большим риском потратить время на написание романа и его продажу. Папа жил от чека к чеку, а чеки приходили, только, когда он был достаточно удачлив, чтобы продать свою историю. Луис хотел сделать шаг в сторону создания более больших произведений и решил, что рискованно это или нет, но время пришло. И, в конце концов, все это не имело значения: папа был должен сделать следующий шаг… потому, что с упадком журнальной литературы, слабые опоры, на которых он стоял, начали разрушаться.

В поздние 40-е, продавая с определенным успехом рассказы в жанре вестерна, выходившие из-под его пера, Луис отправился продавать роман-вестерн. Он все еще продолжал писать детективные и приключенческие рассказы, но сестра прислала ему дневник, содержащий краткое изложение истории группы немецких переселенцев, обманутых ложной «золотой лихорадкой». Эта часть дневника вдохновила его на «Западный прилив» («Westward the tide»).

Несколькими годами ранее с Луисом связался агент из Нью-Йорка, которого впечатлили короткие рассказы отца, опубликованные в «New Mexico Quarterly Review», и предложил свои услуги. Этот человек никогда не был особенно хорош в продажах материалов отца, но он представлял интересы нескольких очень уважаемых писателей, и, будучи, все еще новичком, папа гордился тем, что относится к такой изысканной компании. Агент поначалу возлагал очень большие надежды на «Западный прилив». Луис писал своей матери примерно так:

Только что получил письмо… Насчет «Западного прилива». Агент считает, что у романа есть хорошие шансы заинтересовать «Post» или «Collier’s», это может принести мне $6000 или даже больше.

Когда Луис упоминает эти два топовых журнала, он имеет в виду возможность в каком-то одном из них выпускать роман в форме сериала – в каждом номере печатать по одной или по две главы, пока не закончится вся история. Такой способ публикации был лучшим вариантом заработать денег в то время, их (журналов) авторитет впоследствии давал автору лучшие шансы продать права на издание романа какому-нибудь издательству. К тому же, Луис еще никогда не зарабатывал за год $6000.

Это разбивает мне сердце, когда я думаю о том, в каком отчаянии был мой отец. Он видел, что его заработки снижаются каждый месяц, продавать истории становится все труднее и труднее, а ему хотелось показать родителям, что он может зарабатывать деньги, будучи писателем. В его письмах можно почувствовать это отчаяние.

…Я не верю, что продам это им, хотя это и возможно. Тем не менее, я думаю это честная история. При этом, он думает, что все хорошо, а он должен знать, а также это означает, что мой следующий роман будет хорош… Я хочу удвоить свой доход в этом году, но сделаю лучше чем было, я думаю… «Западный прилив» – это честная работа, которую я смогу улучшить, прилагая еще больше усилий. Я продам роман, и даже, если получу $1000, то буду доволен. Так или иначе, я буду продолжать… При определенной удаче, и, если у меня не будет никаких серьезных болезней, то я скоро разбогатею.

18 месяцев спустя после отказов от нескольких издателей, его агент в конце концов продал рукопись в Англию за $243.68 и вернул моему отцу только копию рукописи. Папа согласился на сделку потому, что слишком отчаялся, чтобы ожидать лучшего предложения. Мало того, что это было меньше, чем отец мог выручить, сократив роман для продажи в мягкой обложке, но из-за нехватки денег он не мог сделать копии романа и попытаться продать права на него в США. Он не увидит копии «Западного прилива» ни в какой форме следующие 20 лет.

Только сейчас я понял, что был ребенком, когда впервые услышал о пропавшей загадочной рукописи отца, которая никогда не издавалась в виде книги, и рукописи которой у него больше не было. Мне было восемь, вся семья была в длительной поездке в Англию и Ирландию. За год до этого у мамы и папы был насыщенный тур по Британии для продвижения киноверсии «Шалако» . Оба продюсера фильма были джентльменами из Англии – Юэн Ллойд и папин английский издатель Корги. Они участвовали во всех частях поездки и ошеломили моих родителей английским гостеприимством.

Эта поездка была такой невероятной, а Корги выражал большой энтузиазм в продвижении книг моего отца, что родители решили вернуться в следующем году, чтобы совершить такой же тур, только на этот раз взять с собой меня и сестру и превратить поездку в семейный отдых. Тогда мы с сестрой впервые выехали за пределы юго-запада Америки.

1969 год был невероятным годом нашего пребывания в Англии. Страна расцветала после мрачных лет послевоенной экономии. Английская музыка, фильмы, машины и мода ураганом врывались в США, и если признание, которое папа получил в поездке, что-нибудь и означало, то только то, что англичане тоже проявляли интерес к американской культуре. В перерывах между осмотром достопримечательностей Луис потратил много времени, раздавая автографы и выступая на радио и телевидении.

Корги проделал такую замечательную работу, что когда мы вернулись из поездки, мама отправилась прямиком в офис Оскара Дистеля в Нью-Йорке, положила ему на стол альбом с записями всех папиных выступлений и произнесла: «Вот, что вы должны делать для Луиса в США». До этого момента, практически вся реклама, которая была у Луиса, была создана им самим.

После Англии мы посетили Ирландию и видели холм Тара – древнюю резиденцию ирландских королей. Мы видели древние могилы, которым было больше тысячи лет – старше пирамид, путешествовали по южному побережью на конном фургоне цыганского табора. Большую часть ирландских мест, в которых побывал Луис, он потом использовал в своих романах.

Заключительным успехом нашего большого английского приключения стало то, что где-то в пути папа упомянул Майкла Легата – шеф-редактора Transworld. Эта компания принадлежала Корги. Сюда отец продал роман, который нигде не издавался кроме Англии.

К тому времени, как мы оказались дома, в Лос-Анджелесе, нас ждала посылка. Мистер Легат убедил World’s Work вернуть нам последнюю копию романа, которую нашел в пыльном файле в их офисе в Суррее.

В начале 50-х финансовая ситуация стала очень тяжелой. Отец обманом пробирался на территорию студий, чтобы продать телевизионным продюсерам идеи для сюжета за самые маленькие деньги, которые только можно себе представить. По утрам он ходил в парк, чтобы его хозяйка не поняла, что он не может позволить себе купить завтрак. Он боялся, что его попросят покинуть квартиру, если возникнут сомнения в его платежеспособности. В 1951 году он заработал катастрофические $2200, меньше половины скромной суммы, которую он зарабатывал в «хороший» год. Его творческая продуктивность оставалась высокой – он писал 38 историй, некоторые из них довольно длинные – но у него получалось продать всего лишь 17 из них. В бухгалтерской книге, куда он записывал, какую рукопись в какой журнал он продал, все чаще появлялась пометка «публикация прекращена»; журналы выходили из бизнеса.

Тогда, в сентябре, Луис получил много плохих новостей. По иронии судьбы, в течение следующих двух лет, его жизнь изменится таким образом, что он даже не мог себе и представить. Он представил небольшой рассказ «Подарок Кочиса» («Gift of Cochise») в Better Publications (издательство – прим. пер.), в журнал, которым руководил его друг и давний благодетель Лео Маргулис…

…и Лео его отклонил.

Отчаявшийся – чувствуя, что ему уже нечего терять – Луис отправил рассказ своему агенту. А тот наконец-то смог продать его в «Collier’s».

И вот тут фортуна, наконец-то, повернулась к отцу лицом. Он успешно продал свою идею, которая станет фильмом «К востоку от Суматры», студии Universal, и еще одну историю в NBC для сериала «Театр у камина». Еще до публикации «Подарка Кочиса» Луис продал его идею продюсерам Джону Уэйну и Роберту Феллоузу. Фильм, который вышел в следующем году, назывался «Хондо».

Луис немедленно стал расплачиваться со своими долгами, и поклялся самому себе, что больше никогда не подойдет так близко к краю. Забронировав рейс на восточное побережье, он договорился о встречах со всеми редакторами, которых знал, и, возможно, с несколькими, которых не знал. До этого он просто полагался на своего агента, или, чаще всего, он просто посылал свои работы по почте, в надежде, что они понравятся редактору. Сейчас он сопротивлялся издательской индустрии со всей силой, которой обладал.

До настоящего времени Луис был писателем, работающим в нескольких жанрах, которому случалось написать довольно много вестернов. Они были популярными, и он знал запад не понаслышке, а из личного опыта. Поэтому этот жанр очень подходил Луису. В своем письме писателю из Оклахомы Гарольду Киту о начале своей карьеры и о переходе от приключенческих историй Луис написал: «То, что привело меня на поля Дикого Запада, была обычная экономика… рынок был больше. Хотя, я никогда не собирался там задерживаться...»

Используя готовящийся к выходу на экраны «Хондо» как метод воздействия – издательства книг и журналов всегда видят преимущества в поддержке продвижения кинопродукции, – Луис представлял себя издателям как автора, который специализируется в вестернах. «Успех – это не проститутка, которая отдается первому встречному», – прокомментирует Луис позже. «Успех нужно заманить в ловушку и запереть… "Хондо" не был моим прорывом, но его использование – было», – продолжит он.

В течение двух месяцев он продал права на перепечатку романов «Наездник в Руби Хилл», «Разборки в Желтом Бьюте» и «Перекрестный огонь» в Ace Books. В дополнение Ace забрало и роман «Юта Блэйн» – первая история, которую Луис специально написал для книжного рынка.

После тяжелых времен, которые папа только что пережил, – он подошел к самому краю нищеты как никогда за всю свою жизнь – это была большая победа. Позже, летом того же года, он подписал контракт с издательством Fawcett’s Gold Medal Book на расширенную версию «Дара Кочиса» в виде романа, который сопутствует выходу фильма. Эта сделка включала обязательство одной новой книги в год для Gold Medal.

Папа был амбициозным человеком и беспокоился о своем будущем. Он становился старше и пережил трудные времена, не просто предыдущие несколько лет, а Депрессию и тяжелое (для него) десятилетие, которое ей предшествовало. Он понял, что может писать по три полноценных романа в год, и он не собирался сдаваться, пока не убедится, что каждый месяц года проводится с пользой. Он кратко изложил свои цели в ответ на комментарии, сделанные издателями:

Дик Керролл был тогда редактором в Fawcett, и я подошел к нему со своей идеей о трех книгах в год. Ему она понравилась, но главному руководству издательства – нет. Я люблю писать, и я пишу лучше, когда пишу все время, поэтому я пошел к Саулу Дэвиду.

И эта встреча привела к тому, что стало одними из самых выгодных взаимоотношений в издательской индустрии.

Приглушенный звук фильтра бассейна на заднем фоне, отблески солнца на зеленоватого оттенка воде и потрескавшийся цемент, белые блики, прерываемые очертаниями мандаринового дерева (практически без листьев) в горшке. Комната, где мы сидели, была со стеклянными стенами, «семейная комната» на ранчо непонятного стиля 50-х в самом сердце долины Сан Фернандо. Это место напоминало такое себе «чистилище», предназначенное для тех, кто больше не «в чести» в Голливуде. Оно знавало лучшие времена, как и маленький седовласый мужчина, сидевший напротив меня в рваной пижаме и выцветшем халате.

Саул Дэвид когда-то был продюсером таких фильмов, как «Экспресс Фон Райена», «Парень по кличке Флинт», «Фантастическое путешествие» и «Бегство Логана». Он также когда-то был редакционным директором в Bantam Books. Человек, который покинул издательский бизнес, чтобы делать кино. Когда он уволился, чтобы его заменить создали целый штат персонала – целый департамент.

У Саула было много персональных демонов. Он мог быть очень мстительным и никогда не боялся сказать все, что он думает ни директору студии, ни самому младшему ассистенту, в нем был просто заложен механизм саморазрушения. В индустрии, в которой уважение (давайте не будем называть это «раболепием») ценится превыше всего, Саул сжег много мостов, зачастую очень преждевременно.

Единственные люди, которые, казалось, защищены от его ядовитого языка и дьявольского темперамента, были мои родители. Его связь с ними началась в более «чистом» мире книг. Ни один из них не боялся его, и, я думаю, что их полное безоговорочное согласие с ним полностью обезоружило его. Мама и папа были двумя людьми из очень малого круга людей, которых он действительно хотел видеть рядом.

Беспокоясь о том, что он может решить, что я напрасно трачу его время, я достал свой диктофон и спросил его о том, как он встретил моего отца.

Саул:

Я был в номере отеля Беверли Хиллз, когда позвонили со стойки регистрации и сказали: «Вас хотят видеть». Я спросил, кто это и мне ответили, что это мистер Ламур. Я сказал, что не знаю никакого мистера Ламура, а мне ответили: «Хорошо, он сейчас к вам поднимется.

Я открыл дверь, и там стоял Луис, который всю свою жизнь был очень крупным парнем. Может это моя память «позолотила» его, но я помню это так… солнце светило из-за двери, а Луис загораживал его.
Он был… невероятно агрессивным, в хорошем смысле. Я имею в виду, что у него была цель. Он собирался что-то сделать, а я собирался в это не вмешиваться, но произошло следующее.

Он сказал: «Я знаю, что вы никогда обо мне не слышали…» У него была своя особая манера речи… Боюсь я не смогу воспроизвести ее спустя столько лет, но я помню что он сказал что-то вроде: «Я лучший автор вестернов, даже, если вы никогда обо мне не слышали. Я хочу присоединиться к вам, и я буду звездой вашего предприятия… и вы не пожалеете!»

«Как я могу это узнать?» – спросил я. Он протянул мне несколько страниц. Я уверен, они были вырваны из какого-то журнала. «Это написал я. Вы можете прочитать», – сказал он.

Ну, и я сказал: «Окей, окей, хорошо, я прочитаю. Оставишь свой номер телефона? Я позвоню тебе завтра».
Но он сказал: «Прочитайте это сейчас».

Я собрался было возразить, но потом подумал, что проще будет просто прочитать это сейчас. Это был… «Хондо» [«Дар Кочиса»], и правда заключалась в том, что напуган я был или нет, но это было потрясающе! Это было намного лучше всего того, что было у нас, знаешь ли. В этом было что-то особенное, свой собственный стиль. У него было очень своеобразное использование языка. Глядя на этого мужчину, я подумал, что таким, наверное, должен быть Джек Лондон.

Я сказал: «Хорошо, давай поговорим о деле. Какие еще идеи есть у тебя в голове?»

И, черт возьми, он был доволен. Он не упал передо мной на колени и не пресмыкался. Насколько я помню, он, вроде как, поздравил меня»

За два года Луис прошел путь от «на грани выселения» до подписания контрактов с несколькими издательствами. Казалось, его будущее определено до тех пор, пока он мог продолжать выпускать книги, которые публика хотела покупать. Как писатель, у которого редко не было идей, и, у которого было огромное желание создавать, у Луиса было не много препятствий для творчества, но у него отнимало много времени совмещение своих расписаний и обязанностей в трех его издательствах: Ace, Gold Medal и Bantam. Больше всего на свете папа хотел упорядочить свои денежные дела, чтобы сохранить, как можно больше энергии для писательства. При всех его амбициях он не был жадным. Ему нравилась мысль о том, что все зарабатывают хорошие деньги на его книгах, и он, в конце концов, надавил на Bantam, чтобы те не повышали цены на его книги. Он хотел, чтобы его аудитория всегда чувствовала, что может позволить себе купить его книжки.

С момента встречи с Саулом у Луиса заняло четыре года перевести все свои дела в Bantam. Идея публиковать по три работы в год одного автора была сомнительным предложением на заре появления книг в мягкой обложке. Оскар Дистель, только что ставший президентом Bantam, стал у руля, чтобы решить проблемы, которые привели к перенасыщению рынка непроданными книгами. Столкнувшись с избытком материала, выпущенного на неуправляемый рынок, он изначально не поддержал агрессивного новичка, который писал во «второсортном» жанре.

Но Саул Дэвид лично пришел похлопотать за Луиса. Он был знаком с Оскаром по Каиру во время войны, и знал, как быть убедительным. Не было смысла терять две трети денег от книг Луиса, отдавая их другим издателям. И, потому что рынок был хаотичным, не было смысла отказываться от выпуска всех трех книг. Луис Ламур был успешный, и успешность его продолжала расти. И все, что нужно было, лишь мужественность сказать «да».

Ну, и Саул не был бы Саулом, если бы не пригрозил уйти.

После успешной пробы в Эль Пасо и паре других городов, Луис и Оскар заключили сделку, которая давала папе возможность выпускать по три вестерна в год в Bantam. Для моего отца это стало началом эры относительного процветания и стабильности.

В творческом плане, однако, росло желание сделать что-нибудь другое. Хотя Луис и получал удовольствие, создавая вестерны, это был далеко не единственный жанр, который его интересовал. С безопасностью своего нового контракта, защищающего его, он стал планировать атаку на ряд других жанров. Однако все его усилия были безуспешными очень долгое время.

До появления книг в мягкой обложке, идея жанров или других категорий в пределах мира художественной литературы, не была той управляющей силой. Которой она станет позже. Когда книжки в мягком переплете только появились, их редко можно было найти в книжных магазинах, а торговцев мало беспокоило, что за книги продаются в книжном отделе их магазинов. Эти книжки на журнальных стендах, в ликероводочных магазинах и в супермаркетах, главным образом, организовывали издатели, все было небрежно смешано воедино.

Когда 50-е перешли в 60-е книжные магазины следом за другими торговыми точками начали процесс «интеграции» – сортировать книги по жанрам или категориям, а не по издателям. К сожалению, для многих авторов это означало, что издатели будет действовать в более узких рамках, замыкая своих писателей в категории, или в тех местах, где большая часть их читателей ожидает найти их работы.

В начале 60-х Луис написал в своем дневнике:

Оскар Дистель… с коротким визитом из Нью-Йорка. Говорит, что мои книги хорошо продаются, но пытается меня предостеречь от попыток написать что-то другое. Конечно, я понимаю его точку зрения.

Этот разговор, возможно, относился к роману «Походный барабан» , о приключениях в ХII веке, который папа только что завершил. Луис и Оскар очень сильно уважали друг друга, и Луис понимал, что, найдя успешного автора, Оскар не хотел рисковать ничем, что могло бы помешать его успеху.

Как бы ни мечтал папа расправить крылья в своем творчестве, в его собственной жизни тоже были подобные проблемы. Ему было 54 года, он все еще не мог привыкнуть к своему успеху, и мне был год или того меньше. Впервые у него появилась семья, которую он должен был содержать. Луис знал, что вестерны были его хлебом с маслом, и, хотя, он и старался, за последние десять лет ему не удалось продать ничего, кроме вестернов. Но он все еще чувствовал, как сопротивляется этому. Через несколько месяцев он написал: «Начался новый месяц, и я буду писать по 5 страниц вестерна каждый день, а оставшееся время буду тратить на другие вещи. На те истории, которые я хотел бы написать. И, все же, я не могу забросить вестерны… «Ландо» купили 103 000 экземпляров только за первый месяц после его выхода».

В предыдущие 5-6 лет папа начинал работать над большим числом историй в других жанрах, но ему нужны были средства на содержание своей растущей семьи, а также отложить денег черный день. Все это тянуло его назад. Он даже закончил два романа - не вестерна – «Шагающий барабан» и все еще неопубликованный роман «Небесное кольцо воды» («Sky ring water»). Но роман «Небесное кольцо воды» требовал значительной доработки, а «Походный барабан» был отвергнут большинством издателей. Как только папа отступил от написания вестернов, это выглядело, как будто он начинает свою карьеру заново. Что-то надо было менять, и, как оказалось, социальные сдвиги 60-х предоставили ему такую возможность.

В 2012 я работал с художником Томом Йейтсом над комиксом по мотивам книги Луиса «Закон рожденных в пустыне». Я бывал в его доме в Северной Калифорнии несколько раз за те два года, в течение которых мы создавали сотни картинок, которые вошли в этот проект. В один из вечеров мы сидели в его студии, и Том играл на гитаре. Небо над Тихим океаном было все еще достаточно светлым, чтобы можно было увидеть горизонт. Я знал, что Том работал иллюстратором с 70-х и спросил у него о том, насколько хорошо он знаком с лошадьми, западными пейзажами и ковбойским снаряжением.

Он ответил мне, рассказывая истории из своего детства, которое прошло в одном из многих сельских районов Центральной долины. Мы обсуждали, что очень странно то, что многие люди не признают Калифорнию коренным западным штатом, коим она является, на самом деле. «До того, как стать хиппи, я был ковбоем», – сказал он и сыграл на гитаре переход от «Улиц Ларедо» [ковбойская песенка – прим.пер] к психоделическому пассажу а-ля Джимми Хендрикс.

Я знал этот культурный кроссовер, хотя и видел, что все происходило наоборот. Я провел 60-е и 70-е, путешествуя по Западу; моя сестра, мать и я ездили во все места, куда моему отцу было надо попасть для сбора материала или для продвижения его книг. Даже будучи ребенком, я заметил, что ковбои с потертыми синими воротниками и шахтеры, всегда смотревшие свысока на «длинноволосых» вдруг стали носить более длинные волосы. На улицах любого города можно было встретить парня с волосами до плеч и с замысловатой растительностью на лице в стиле Дикого Билла Хикока или командора Перри Оуэнса. Женщины заплетали волосы в индейские косы и носили длинные юбки, и каждый носил ливайсы, жилеты, широкополые шляпы и сапоги на высоких каблуках. Музыкальные вкусы тоже метались от «английского вторжения» к фолк и кантри року, чьи корни берут начало в сельской местности американского запада. В те дни контркультура была наполнена антиэлитным уклоном, независимо от политических убеждений. Времена, которые сулили перемены для каждого. Дети беби-бума, молодежь 60-х, могла увидеть, что герои вестернов имели глубокую антиавторитарную позицию и искали избавления от власти истеблишмента на Восточном побережье и ожиданий Викторианского соответствия. Хиппи встретились с ковбоями и обнаружили, что они братья.

Луис избегал внешних атрибутов молодого поколения; как Вуди Гатри, он стал старшим государственным деятелем для миллионов молодых людей, переделывающих свою жизнь заново, по-бунтарски. Луис из личного опыта знал, что это значит быть непонятным чужаком, изгоем, разнорабочим, выпрашивающим свой путь в жизни, у страны, которая не понимает твоих мечтаний. Персонажи его книг зачастую были молодыми людьми, плывущими по течению, сироты и изгои, ищущие работу и свое место в жизни. Я прочитал сотни писем, которые отец получал в те годы, одни от девушек, которые голодали и бродяжничали по улицам Хейт-Эшбери, другие – от одиноких и испуганных парней, находящихся в джунглях Вьетнама. Все они открыли для себя свободу и приключения, получили немного утешения и обнаружили для себя руководство к действию на страницах папиных книг. Это и была основная причина огромного роста популярности Луиса в 60-е и 70-е.

Поэтому вместо бесполезной борьбы, нацеленной на уход от вестернов, как он пытался в конце 50-х начале 60-х, новый план Луиса заключался в том, чтобы исследовать творческие возможности в пределах изначально размытых границ жанра вестерна. «Я знаю, что некоторым моим читателям не нравится, то, что я отхожу от вестерна в чистом виде, но я должен сделать это для себя», – написал он в своем дневнике. В случае успеха, следующим шагом, он попытался бы с максимальным комфортом провести своих читателей и издателей в другой жанр, который ему нравился.

Это была осторожная стратегия, но Луис знал, что время сейчас подходящее. Хотя папа и был скептически настроен, как и все, кто пережил радикализм 20-х и 30-х, тем не менее, он понимал все, что происходило вокруг. По личным выступлениям, раздачам автографов, отвечая на письма поклонников и просто наблюдая за изменениями, происходящими с нами по соседству в Западном Голливуде, отец мог сказать, что молодое поколение готовило мир к расширению границ, буквально, во всем.

Луис тщательно заложил основу, чтобы люди видели, в нем писателя, который пишет на границе жанров, а не просто человека, который пишет вестерны. Он собрался написать три взаимосвязанных цикла романов, в которых описывались приключения трех семей – Сакеттов, Чантри и Талонов. Некоторые из романов были бы традиционными вестернами, но он также собирался перенести их истории в самые первые дни североамериканской границы.

План был убедить издателей в том, что он не выйдет за пределы их зоны комфорта, избавит продавцов книг от ощущения, что они не знают, на какую полку поставить его книги, а его преданные поклонники смогут найти его новые книги и последуют за ним на новую и интересную территорию. При небольшом везении он смог бы благополучно перейти на поле лихих приключений и исторических романов. В конце концов, он надеялся создавать и продавать большие и более сложные романы, не нарушая при этом слишком много звеньев сложной цепочки поставок от издателя к читателю.

После ряда экспериментов в 60-х, таких как современный вестерн «Сломанный пистолет», серьезная атака на ожидания читателей началась в 1972 году. «Винтовка Фергюсона» – история семьи Чантри, а время действия – сразу после войны за независимость. «Земля Сакеттов» – большая часть романа происходит в Англии времен Елизаветы. Но самый значительный уход от вестерна – роман «Калифорниос» – действие его происходит в мексиканской Калифорнии, которую постепенно захватывают янки, к тому же, в романе присутствуют элементы мистики и научной фантастики. «Ты очень рисковал с "Землей Сакеттов", – написал Луису в своем письме Марк Джаффе из Bantam, – но ты всегда был из тех парней, которые рискуют. История продвигается хорошо, как и твои обычные вестерны».

Риск или нет, а продажи были хорошими, и роман был тесно связан с духом 70-х. Какое- то время в списках бестселлеров был роман Карлоса Кастанеды «Учение дона Хуана» и его мистические сиквелы, а приближающееся двухсотлетие Америки, вызвало всплеск интереса к историческим романам, действие которых происходит в годы, предшествующие войне за независимость. Также на фоне негативных событий того времени – Уотергейтское расследование, нормирование топлива, тысячи бытовых взрывов, международный терроризм – многие читатели искали утешения или чувства американской аутентичности в таких жанрах как вестерн и исторические романы.

Успех «Земли Сакетта» и «Калифорниос» проложил Луису курс на то, чтобы он продолжал писать такие романы, и, в конце концов, позволил ему продвигаться дальше от американской границы, и иногда публиковать книги, как его любимый «Походный барабан». Однако, такой результат, как покажет следующая запись Луиса в дневнике, был далек от предопределенного:

Я с опаской жду отдачи от БАРАБАНА. Ведь я могу потерять некоторых своих постоянных читателей, с другой стороны, я же могу привлечь новых. Но никогда не знаешь наверняка. Многие писатели, как и актеры, ломали себе спину, пытаясь сделать что-то новое. Несколько человек прокомментировали мои изменения сегодня…

В конце концов, книга стала бестселлером, и проложила путь такому же успеху для «Последнего из вида» в 1986 (триллер о холодной войне) и для «Чертовой горы» 1987года (научная фантастика). Это был длинный путь компромиссов и терпения, но папа, все-таки доказал, что он не писатель, чей успех связан только с одним жанром.

В заключение я ненадолго вернусь к поминальной службе Оскара Дистеля. Для меня самым красноречивым моментом стал, когда Патрик Джансон-Смит, который был когда-то редактором у Корги, процитировал слова Оскара: «Право на неудачу – это катализатор творчества».

Я думаю, эта фраза как нельзя лучше описывает содержание «Потерянных сокровищ Луиса Ламура: том 2». Но, в основном, я считаю то, что вы здесь найдете – это те вещи, на которые у папы не хватило жизни, т. к. папа намеревался навсегда отказаться от очень немногих вещей. «Нашел несколько хороших историй, – написал Луис в 1976 году, – …а когда, начало истории написано, то она останется моей навсегда».

Если вы прочитаете послесловия, которые есть в новых изданиях многих классических романов Луиса Ламура, то вы заметите, что Луис начинал, а потом откладывал в сторону немало своих известных произведений. По мере возможности, он возвращался к ним снова и с присущей ему энергией, дорабатывал их до конца.

«Так много надо написать, и так мало времени! – сказал он в середине 80-х. – Будет ли иметь значение, дописана она или нет? Возможно, не будет, но я думаю о Заратустре Ницше “Я как пчела, которая собрала слишком много меда; мне нужны руки, чтобы дотянуться до него”».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ