Русский Доктор Сьюз

Автор: Энтони Мадрид

Позвольте мне рассказать вам кое-что о поэзии для детей: как правило, стихи пишут из хороших побуждений. Я изучал эту концепцию в отношении средневековой лирики. Мой преподаватель утверждал, что искусство, созданное в современном мире, не обязано быть хорошим. Оно может быть интересным или оригинальным. Или может просто «отражать действительность». Быть хорошим — по-настоящему хорошим — уже немодно.

Однако в ту минуту, когда появляется шестилетка, все меняется. Ей все равно, в каком жанре все написано. Она хочет, чтобы все было хорошо. Следовательно, когда я натыкаюсь в букинистическом магазине на книги с названием «Тайская детская поэзия», «Инуитская детская поэзия» или «Детская поэзия тсвана», нет никаких сомнений, что я их куплю. Чтобы выяснить: есть ли в Ботсване свой Доктор Сьюз? А в Таиланде? Потому что, если есть, я должен об этом знать.

В России был свой Доктор Сьюз . Такой же, как и у нас, только немного раньше, не в пятидесятых, а в двадцатых годах прошлого столетия. Об этом стоит рассказать.

Имя: Корней Чуковский . Годы жизни: 1882—1969. Количество самых-самых классических детских книжек на его счету: около двенадцати. Небылицы очень похожи на «Зелёные яйца с ветчиной» (Green Eggs and Ham): объем примерно одинаковый, рифмы взрываются словно попкорн, и никаких следов реальности в повествовании. (Ну, и разумеется, даже то, что можно в любое место в стихотворении влепить какую-нибудь абсурдную фразу и представить, что она там и была. Что-то наподобие — полицейские выращивают травку в чужих машинах.)

У Чуковского очень милая предыстория. Как-то в раннем детстве его сын заболел. Вероятно, у него была дизентерия. Почему-то вышло так, что он мог обратиться только к семейному доктору, поэтому пришлось посреди ночи ехать с бедным, больным и стонущим ребенком четырех лет на поезде. Чтобы отвлечь малыша от мучений, Чуковский заставляет его погрузиться в совместную импровизированную игру, сочиняя на ходу безумные рифмы о крокодиле, который приезжает в Санкт-Петербург и съедает собаку, а потом полицейского или еще кого-нибудь... идет война... крокодил носится туда-сюда... Его сын был еще совсем крошкой, но отлично понимал, что значит вдохновение. Он забыл о своем животе и помог Моцарту сочинить его Первую симфонию.

На следующий день они оба поняли, что придумали что-то необыкновенное, чтобы вот так просто забыть об этом. Они сели за стол и начали записывать все, что возможно было вспомнить. Сделали несколько исправлений, добавили немного смысла, и вуаля: готово к печати. Насколько я помню.

Вот более или менее современная фотография, сделанная поэтом, которого вы все хорошо знаете, Владимиром Маяковским:

Давайте посмотрим, что было дальше. Когда книгу напечатали, миллионы спиногрызов выучили ее наизусть — по-моему, около трехсот строк, — и Чуковский начал получать письма от поклонников, а издатели не растерялись и стали требовать еще, еще и еще. Впрочем, как и у Доктора Сьюза, у Чуковского не было ничего заранее заготовлено. Он всегда говорил: когда душевное состояние позволяло творить, мог ежедневно выдавать по произведению. Ну, а если был не в духе, то хоть об стену бейся, ничего путного извлечь не мог.

Раньше можно было с уверенностью сказать, что Чуковский известен дюжиной русских «Зеленых яиц», но около тридцати лет назад были изданы записи его дневников, которые он вел на протяжении семидесяти лет, и читатели познакомились с совершенно новым Чуковским. Лично я был потрясен. Я думал, что он инфантильный, корыстолюбивый маленький засранец, как большинство поэтов, но нет. Он был удивительным человеком. Читая его дневник, я постоянно ловил себя на мысли: «Мне стоило бы брать с него пример».

Попросту говоря, он один из тех редких людей, которые способны относиться к себе беспристрастно. Обладая набором обычных недостатков человеческой натуры, он не идет у них на поводу. Но когда такое все же случается, он честно и мудро оценивает себя. (Большинство людей, которых считают этическими примерами, оказываются совершенно неинтересными именно потому, что у них нет недостатков, и они, конечно, весело и элегантно шагают по жизни. А нам хотелось бы знать: как же нам жить со всеми этими несовершенствами? Но хватит об этом.)

Назад к детским небылицам. Я хочу, чтобы вы вспомнили бессмертную классику Чуковского «Телефон» (1926).

Вкратце перескажу. Угрюмый русский парень — очевидно Чуковский — сидит возле телефона. Телефон звонит. “Who’s speaking?” (— Кто говорит?) “Elephant.” (— Слон.) “What do you want?” (— Чего ты хочешь?) “Chocolate.” (— Шоколада.) “For whom?” (—Для кого?) “For my son.” (— Для моего сына.) “Well how much should I send?” (— Хорошо, сколько отправить?) “Oh, no more than five or six tons. (— О, не больше пяти-шести тонн.) He can’t eat more than that. He’s still little.” (Больше он не съест. Он еще маленький).

Затем звонит крокодил (тот, что из другого стихотворения). Ему нужны калоши. Потом обезьяны, им нужны книги. Потом кролики. Потом еще кто-то, и еще. Цапли, свиньи — все они хотят каких-то глупостей, которые на самом деле они не хотят. Человек был раздражен с самого начала; вы чувствуете его растущее напряжение.

Телефон разрывается от звонков. Ting-a-ling, ting-a-ling, ting-a-ling! (только по-русски это динь-ди-лень, динь-ди-лень, динь-ди-лень!)

Газели интересуются каруселями... Чуковский устал. Это невозможно. Он готов взорваться. Звонит кто-то еще: им нужна помощь, чтобы вытащить Бегемота из болота. “The hippo out of a bog?” (— Бегемота из болота? “Yes!” (—Да!) “I don’t want to!” (— Я не хочу этого делать!) “You must!” (—Ты должен!) И последние строчки:

Ach! it’s a terrible, horrible job
hauling a hippo out of a bog.
(Ох, нелегкая это работа
Из болота тащить бегемота!)

Конец. А теперь послушайте. Ваша жизнь не имеет смысла, пока вы не послушаете на YouTube запись, где Чуковский читает стихотворение вслух. Одна часть с Газелями чего стоит.

Итак, моей главной задачей последних четырех лет было: как это перевести?

Перевод — это такое газообразное вещество, в некотором смысле. Нет такого правильного способа, как нет и неправильного.

Что значит «неправильно»? Ну, возьмем первую строфу из другого непереводимого классического произведения Чуковского, «Путаницы». В этом стихотворении все животные решают, что им надоело говорить своими голосами, и начинают... говорить чужими. Сначала котята решают, что им хочется хрюкать, а не мяукать. Вот как это переводит Google translate:

Русский:

Замяукали котята:
«Надоело нам мяукать!
Мы хотим как поросята,
хрюкать!»

Английский:

The kittens were crocked:
“I’m tired of meowing!
We want, like a pig,
Grunt!”

То, о чем я говорил выше. Строчка “We want, like a pig, grunt!” — прочитанная с сильным русским акцентом, обладает особым очарованием и мощью, и стала для меня центральной фразой, как что-то из Вергилия. Так что, оригинал не всегда лучше.

Но, конечно, относительно «Телефона» я вижу своей задачей нечто, ну, более высокое. Я должен все зарифмовать, и самое главное, чтобы мой английский был спонтанным, ясным и свежим, как оригинал Чуковского. И вот тут я понимаю, что это невозможно.

Сейчас объясню, что именно я имею в виду. Вот начало «Телефона»:

У меня зазвонил телефон.
— Кто говорит?
— Слон.
— Откуда?
— От верблюда.
— Что вам надо?
— Шоколада.
— Для кого?
— Для сына моего.
— А много ли прислать?
— Да пудов этак пять.
Или шесть:
Больше ему не съесть,
Он у меня ещё маленький!

Это прямой перевод:

My phone rang.
— Who’s talking?
— The elephant.
— Where from?
— From the camel’s place.
— What do you need?
— Chocolate.
— For whom?
— For my son.
— And how much [shall I] send?
— Oh, about five poods. [I don’t know what a pood is. But it’s a lot.]
Or six:
He cannot eat more,
He’s still small!

Теперь, если нужно, прослушайте запись еще раз, чтобы зарифмовать там, где необходимо. Теперь посмотрим, как этот же отрывок переводили другие несчастные последние пятьдесят лет.

Вот Дориан Роттенберг (я ничего не выдумываю):

My telephone rang.
“Hello,
Who’s speaking?”
“The Elephant.”
“Oh,
Where do you happen to be?”
“Jungle-town, Camel-Street, 3.”
“What do you want?”
“Some chocolate, sweet,
To give my sonnie a bit of a treat.”
“A pound or two?”
“Oh, a ton will do.
He just wants a little bite,
He’s a wee little mite.”

А вот Маргарита Рудольф:

Ding-a-ling-ling!
There goes my telephone!
—Who’s speaking?
—The Elephone.
—From where?
—From the Bear.
—What do you want, Mister?
—Chocolates for sister.
—How many tons?
—Send six. Or five, maybe—
She’s little, she’s only a baby.

Уильям Джей Смит:

The telephone rang.
“Hello, who’s there?”
“The Polar Bear.”
“What do you want?”
“I’m calling for the Elephant.”
“What does he want?”
“He wants a little
Peanut brittle.”
“Peanut brittle!…And for whom?”
“It’s for his little
Elephant sons.”
“How much does he want?”
“Oh, five or six tons.
Right now that’s all
That they can manage—they’re quite small.”

Джейми Гамбрелл:

Jing-a-ling-a-ling.
The telephone
began to ring.
Elephant was on the line,
calling from Chez Porcupine.
“What do you want?”
I asked him up front.
“If I had my druthers,”
he said in a mutter,
“I’d order some more of your peanut butter.”
“How much,
who’s it for,
and what’s the location?”
“Just a ton
for my son,
care of Pachyderm Station.”

Так вот, я не из тех, кто сильно переживает по поводу точности перевода. Когда речь заходит о детской поэзии, моя философия такова: развлекайте малышню любой ценой. Если нужно превратить верблюда в медведя, сына в сыновей, сына в сестру, действуйте смелее. Но правильный ритм должен остаться. Он должен стрелять.

Например, из того, что выше. Я млею. “Wee little mite”? (Малыш-коротыш?) “Elephone”? (Элефон?) Думаю, гениальность данного стихотворения очевидна, иначе мы его не читали бы сейчас.

Да. Я все же я озвучу свой вариант перевода, при всех своих недостатках у него есть преимущество в том, что оно было создано на ходу. То есть, совершенно случайно. Я много лет пытался решить проблему перевода первых строк; хотел, чтобы первая строка была написана трехстопным анапестом, как это делается в русском языке. И вот однажды, сидя за рулем Mazda, по дороге в Остин, к северу от шоссе 183, в ноябре 2019 года, я выдал:

If there’s one thing I hate, it’s the phone. (Если я что и ненавижу, так это телефон).
That thing will not leave me alone. (Это штука не оставит меня в покое).
Obnoxious, annoying, irrelevant… (Несносный, надоедливый, неуместный...)
—Brrrrng!!! —I pick up. (—Дзынь!!! — Я беру трубку.)
It’s the elephant. (Это слон)

Энтони Мадрид живет в г. Виктория, штат Техас. Автор книги Try Never (Не пытайся). Корреспондент газеты Daily.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ