Красивые, двадцатилетние (сборник)

В заголовок рецензии я вынес строчку из давнего, очень любимого мной, стихотворения Юлии Друниной. Для тех, кто не знает или не помнит, привожу его полностью:

Во все века

Во все века, Всегда, везде и всюду Он повторяется, Жестокий сон, — Необъяснимый поцелуй Иуды И тех проклятых сребреников звон.

Сие понять — Напрасная задача. Гадает человечество опять: Пусть предал бы (Когда не мог иначе!), Но для чего же В губы целовать?..

Меня, действительно, всю жизнь этот необъяснимый поцелуй Иуды мучает, было бы очень просто объяснить его коварством и лицемерием, хотя, наверное, так уже две тысячи лет человечество себе его и объясняет. Лет 15 назад, наверное, я прочитал, книгу "Евангелие от Иуды", которая в корне меняла взгляд на предательство Иуды и основывалась она на найденных неизвестных ранее…

Очень странно, что ни один человек не прочитал эту повесть. Есть какой-то особенный шарм в стиле, каким написана книга. Какой-то особенный взгляд, необыкновенно подкупающий, на жизнь вокруг. Начав читать книгу, она небольшая по объему, оторваться уже невозможно. Секрет книги не только в материале, но особенно в способе подачи этого материала, в оттенках, хотя героев трудно назвать положительными, а блюстителям нравственности эту книгу лучше не читать.

По кінці цієї книги в мене одне питання - ця людина точно реальна? Бо враження, ніби зустрівся із героєм Ремарка. Принаймні, пиячать на хто зна звідки узяті гроші, філософствують за долі втраченого покоління та пливуть за течією буремного ХХ століття вони у стилі мого обожнюваного Еріха Марії) Зізнаюся чесно, до книжок та авторів такого типу я ставлюся дещо упереджено. По-перше, більшість авторів 50-60х років (а тим паче авторів, що жили у фактично окупованих - спочатку Німеччиною, а потім СРСР, країнах) любить крутити одні й ті самі платівки, від частоти використання котрі вже хриплять, сиплять та спотикаються. По-друге, мені не до вподоби певна чернушність мови та стилю письма, до яких, у пошуках більшої реалістичності, звертаються автори того часу. І, по-третє, головні герої подібних…

Это ни в коем случае не рецензия, а просто впечатление-восприятие.

Мне обещали, что прочитаю запоем, но запоем не вышло. Не помню, когда книга вызывала во мне такую удушающую волну тоски. Талантливое описание социалистической Польши (где вы, те, кто вопит о том, как многим Советскому Союзу обязана восточная Европа; где вы, те, кто вопит о неблагодарных славянских братьях - да разве ж можно быть благодарным за такую жизнь?). Горький юмор, самоирония, и боль. Не почувствовала я свободы и "всевозможности" красивых, двадцатилетних. Только беспросветность, бессмысленность, обреченность. Зачем вообще это все? Знает только тот, кто виноват во всем - Он (см. рассказ "В день смерти Его"). Правда, кто-то умеет все это любить. Сильные люди, и хотелось бы пожалеть Марека Хласко (все рассказы и…

Какое замечательное название у этой книги! Оно сразу направляет мысли на нужный лад. Пора Юности - это пора надежд, мятежная пора и немного грустная, потому что ее не удержать. Все проходит, одно сменяется другим. Марек Хласко пишет о людях в послевоенной Польше, о своих скитаниях, о попытках отыскать себя и свое место в этом мире. И ему приходится немало стран объездить, немало профессий на себя примерить, чтобы отыскать ответы. Ах, а сколько иронии в его строках, как все красиво обыграно. Я постоянно улыбалась и действительно наслаждалась книгой. Автор подкупает постоянными рассуждениями о литературе и своей любви к ней. Приятно вот так узнать о другом поколении, найти схожесть взглядов с собственными, где-то посочувствовать ихнему неспокойному времени, а где-то даже позавидовать…

"Джинсы, кеды, модный гаджет, доступ в Интернет - всё что нужно тем, кому всего 20 лет" (из заставки к передаче по СТС "Даешь, молодежь") А что если нет ни джинсов, ни кед (кроссовки еще не изобрели, а в шиповках ходить по городу, особенно по такому как Варшава, глупо и неуместно), ни гаджетов, даже слова нет такого, а компьютеры только в стадии разработки в секретных НИИ? Но именно так жили наши родители. Ты молод, талантлив, красив, все дороги -твои. У тебя нет образования, но плевать с высокой колокольни, с таким характером сидеть за партой - медленно проевращаться в терракотовую скульптуру в могиле китайского императора. Твоя задача - выжить, потому что ты один, у тебя есть друзья такие же безумно талантливые(есть кто сомневается в таланте Романа Поланского?), знакомые, кое-какая…

Название у книги бесподобно восхитительное. Привлекает с первого взгляда, и потом не дает покоя, так и манит - прочти эту книгу, прочти эту книгу. Поддаюсь искушению - и переполнившись предвкушением, начинаю читать. И с каждой страницей от очарования названия остается всё меньше и меньше. Это как минимум не честно, ни намека ни на что-то красивое - крайней уродливый занудный текст с бессмысленными описаниями и глупыми диалогами, ни на что-то двадцатилетнее - постоянное ощущение, что и автор, и его герои - древние, измученные жизнью старики, которые уже устали чего-то хотеть. В придачу, не знаю даже в честь чего, от польской прозы я ожидала чего-то в разы более прекрасного. Но Марек Хласко и в этом не оправдал моих ожиданий, чем вызывал неописуемое разочарование. В результате чего, в…

Есть книги с такими названиями, в которых содержится всё сразу и ещё чуть-чуть. Вот и книга Марека Хласко такая. Мне в самом деле кажется, что боженька сел на плечо к Мареку и нашептал такое название прямо в ухо. А книга... книга о молодых, красивых разгильдяях, о вседозволенности, о том, что все возможно и достижимо. О литературе. Об этом в России писали Довлатов и Ерофеев. О том же пишет в Польше Хласко.

Для меня этот роман был вторичен, но не могу его ругать или как-то снисходительно о нем отзываться, потому что манифесты молодых и безгранично верящих в свои таланты и возможности людей попадают, как снайперская пуля, точно в сердце.

Я мог бы выпить море, я мог бы стать другим

Юнец считает, что двадцать шиллингов и двадцать лет не кончатся никогда. Бенджамин Франклин

Этот скромный томик - материализация расхожей цитаты про то, что каждый человек может написать одну книгу — книгу своей жизни. Откровенно говоря, Хласко - посредственный писатель; мертворожденные рассказы доэммигрантского периода, вошедшие, помимо автобиографической повести, в этот сборник, абсолютно вторичны, если не третичны. Гораздо более драматичные, но едва ли более выразительные опусы 1962-66 годов засвидетельствовали всё те же прорухи в писательстве "польского Хемингуэя": однобокость рассматриваемых тем, зацикленность на бессодержательных мелочах, пустословные диалоги, заурядность.

Однако же как искрометно и метко произведение, давшее имя…