Дневные поездки, ночные вылазки (I. Нулевой километр II. Нерукотворные лестницы)

А присылаемые учебники Андерсен раздавал классам с небрежным: "Делайте что хотите, но читать не советую. Слог испортит вам вкус". За вкус не то чтоб массово переживали, но резолюции "Не читать!" следовали охотно.

Рассказанное Андерсеном было всегда красиво и неудобно: в отличие от некоторых лекций Муза, уроки истории заканчивались афоризмом, парадоксом, канатом над пропастью, но не бетонной плитой морали и вывода.

К навязанному прозвищу учитель истории относился со смесью сарказма и снисхождения: оно служило альтернативой ярлыку "сказочник" и возникло потому, что вместо дат великих сражений Андерсен пичкал аудиторию мифами, легендами и курьёзными слухами. Кто-то подозревал, что львиную долю материала он выдумывал сам. Андерсен…

Хрестоматии по языку и литературе хранились в библиотеке: их не обновляли, только в конце лета присылали скрипучие, едва прокатанные станком методички — без них тексты в антологиях анализу и трактовке не подлежали. Август был любимым временем Муза — преподавателя словесности, который на заре карьеры трындел о струнах…

Настоящие новости узнавали из учебников — в общих чертах. История претерпевала метаморфозы ежегодно: невзначай, исподволь или радикально — к этому привыкли. Когда сюрпризы обнаруживались в естественных науках, становилось ясно, что в центре меняют курс с особой прытью.

Да, прижился не "Санитар", а "Квакер", из чего следовало, что до реформации интернатская поросль отождествляла себя с лягушатником, а не с психушкой. После реформации стало совершенно не важно, с чем они — каждый в отдельности — себя отождествляли.

"Как мало надо, чтобы всё испортить, — записал Ил на полях учебника истории, а потом добавил: — Нам обещают р-е-ф-о-р-м-а-ц-и-ю. Походу, стены побелят, лепнину посшибают, статуи святых отправят добывать соль за латунную мелочь. Говорят, мы столкнулись с реальностью, но это неправда: реальность ускользает как никогда…

Сначала было почти забавно — в том смысле, что набор элементов не делал жанра. Безобидный директор говорил по-фермерски, одевался по-фермерски и рыжеватую небритость имел соответствующую; учителя составляли эффектный контраст с начальством: они были, что называется, рафинированные, каждый по-своему, и притом нагло…