Странная, искалеченная судьба романа «Франкенштейн» (ч. 1)

Спустя две сотни лет, готовы ли мы к правде о романе Мэри Шелли?

Мэри Уолстонкрафт Годвин Шелли начала писать роман Франкенштейн, или Современный Прометей в восемнадцатилетнем возрасте — через два года после того, как она забеременела первым ребенком. Ребенком, которому она не дала имя. День за днем, пока не наступили одиннадцатые по счету сутки, она писала в своем дневнике:

Понянчить малыша. Почитать.

А затем:

Я проснулась ночью, чтобы покормить его, но он спал так тихо, что я не стала его будить.

А потом утром появилась запись:

Нашла малыша мертвым.

Вместе со скорбью от такой потери Мэри Шелли обуял страх, что у нее начнется «лихорадка от молока». Ее грудь набухла и воспалилась — ее никто не сосал; сон стал лихорадочным. Она записала в своем дневнике:

Снилось, будто мой маленький малыш снова жив; что он просто замерз, мы растерли ему кожу перед камином — и он ожил. Проснулась и не обнаружила никакого малыша.

Через несколько недель она снова забеременела. Вероятнее всего, Мэри Шелли все еще нянчилась со своим вторым ребёнком, когда начала работу над «Франкенштейном», а когда закончила, она была беременна уже третьим. Она не поставила на книге свое имя и опубликовала «Франкенштейна» в 1818 году анонимно не в последнюю очередь потому, что опасалась потерять опеку над своими детьми. Также она не дала имя и своему монстру. Как написал о нем один рецензент — «этот безымянный человекоподобный демон». Во время первой театральной постановки «Франкенштейна» в Лондоне в 1823 году — к тому времени писательница родила на свет 4 детей, похоронила троих и потеряла еще одного безымянного малыша из-за выкидыша столь тяжелой формы, что она почти умерла от кровопотери, которую удалось остановить лишь после того, как муж Мэри Шелли добился, чтобы она села на лед — монстр был заявлен в афише как «______.»

Как заметила Шелли по поводу театральной афиши, «этот безымянный способ именования того, у чего нет имени, весьма хорош». У нее самой не было имени: подобно существу, собранному из мертвых тел Виктором Франкенштейном, ее собственное было компиляцией разных частей — фамилия, доставшаяся ей от матери-феминистки Мэри Уолстонкрафт и словно пришитая к отцовскойГодвин, а затем путем пересадки добавленная к фамилии ее мужаПерси Биши Шелли. Мэри Уолстонкрафт Годвин Шелли будто бы была суммой ее родословной; кость от кости и плоть от плоти, если не молоко от молока ее матери, которая скончалась через такие же 11 дней после рождения Мэри, будучи слишком слабой, чтобы накормить малышку грудью.Проснулась и не обнаружила никакой матери.

Однажды ненастной ноябрьской ночью я узрел завершение моих трудов,

— сообщает нам, решивший вдруг излить душу, студент некого университета Виктор Франкенштейн. Узоры дождевой воды на оконном стекле; слабый плящущий огонек гаснущей свечи. Он наблюдает, как «бесчувственное создание» у его ног оживает:

<...> Я увидел, как открылись тусклые желтые глаза; существо начало дышать и судорожно подергиваться.

После стольких тяжелых усилий по оживлению Франкенштейн вдруг начинает испытывать при виде существа отвращение и ужас, и, будучи «не в силах вынести вида своего творения», убегает прочь, навсегда оставляя на волю судьбы безымянное создание. Прежде, чем исчезнуть в финальной сцене на ледяном плоту в морской дали, существо восклицает:

И только меня, одинокого и несчастного, называют чудовищем <…>.

«Франкенштейн» собрал под своей обложкой 4 произведения: аллегорическую историю, басню, эпистолярный роман и автобиографию — сумбурный итог плодотворного писательского процесса, в результате которого юному автору пришлось изо всех сил искать объяснение своему «уродливому детищу». В предисловии к исправленному изданию 1831 года Мэри Шелли задается унизительным вопросом:

<…> Как могла я, в тогдашнем своем юном возрасте, выбрать и развить столь жуткую тему?

Она создала историю, из которой буквально вычеркнула себя как автора, настаивая на том, что ее прообраз привиделся Мэри Шелли во сне — «Глаза мои были закрыты, но я каким-то внутренним взором необычайно ясно увидела бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им существом» — и что весь писательский опыт состоял в том, чтобы «записать» увиденное. Спустя столетие, в блестящей экранизации «Франкенштейна» 1931 года от Universal Pictures под руководством режиссера Джеймса Уэйла, неуклюжий, угрюмый Борис Карлофф исполнил роль монстра. Ранее в романе он описывался образованным и способным выражать мысли красноречиво и убедительно, а теперь он не просто не обладал именем, но и речью, как будто то, что хотела сказать Мэри Уолстонкрафт Годвин Шелли было слишком радикальным — этакая невыразимая агония.

Каждая книга подобна появившемуся на свет ребенку. Однако, часто можно услышать мнение, что «Франкенштейн» скорее составлен из разных произведений нежели написан: неестественный акт рождения, словно все, что сделала автор — собрала воедино чужие труды, особенно те, что принадлежали ее отцу и мужу. Как-то один литературный критик середины ХХ в. заметил:

Если дочери мистера Годвина было не избежать философских размышлений, то жене мистера Шелли также было знакомо жуткое очарование всего болезненного, оккультного и научно-странного.

Эта неизменная снисходительность, представление об авторе как о вместилище идей других людей — мистификация, в которой Шелли приняла участие сама, дабы избежать скандала относительно ее личных интеллектуальных способностей — отчасти объясняет причину того, почему за те два столетия, что прошли с момента его публикации, роман «Франкенштейн» оброс таким большим количеством абсолютно разных и противоречивых трактовок, постановок и экранизаций. В честь двухсотлетнего юбилея было перевыпущено оригинальное издание 1818 года в небольшом формате и мягкой обложке с предисловием от выдающегося биографа Шарлотты Гордон , а также — изумительно иллюстрированное сувенирное издание «Новый аннотированный Франкенштейн» в твердой обложке под редакцией и с сопроводительным словом Лесли С. Клингера. Прямо сейчас киностудия Universal работает над новой лентой под названием «Невеста Франкенштейна» в рамках кампании по созданию серии ремейков из своего каталога фильмов ужасов. В кинематографе вот-вот, словно вслед за историей реальных политических махинаций, на смену эре супер-героев придет эра монстров. А что же с самим детищем?

«Франкенштейну» — произведению о существе без имени — на протяжении двух столетий придают практически любое звучание. В последнее время его цитируют в качестве поучительной истории для технологов Кремниевой Долины. Эта трактовка, вдохновленная книгой 1818 года в меньшей степени, нежели более поздними театральными постановками и кино-экранизациями (особенно если речь идет о фильме 1931 года), приобрела свою современную форму после событий в Хиросиме. В связи с этим издательство Массачусетского технологического института (МТИ) недавно опубликовало версию оригинального текста «с аннотациями для ученых, инженеров, и создателей разного рода», подготовленную руководителями проекта «Двухсотлетие Франкенштейна» в Университете штата Аризона при финансовой поддержке Национального научного фонда. Они заявляют книгу как своеобразный катехизис для робототехников и создателей ИИ. В первой главе второго тома, когда создание уже начало убивать всех дорогих сердцу Виктора людей, Франкенштейн говорит следующее:

Угрызения совести убивали во мне надежду. Я уже причинил непоправимое зло и жил в постоянном страхе, как бы созданный мною урод не сотворил нового злодеяния.

В издании МТИ здесь к роману прилагается сноска:

Угрызения совести, которые испытывает Виктор, перекликаются с чувствами Дж. Роберта Оппенгеймера при виде непередаваемой мощи атомной бомбы <...>. Ученые должны осознавать свою ответственность прежде, чем их творения увидят свет.

Это — один из способов трактовки романа. Он, однако, подразумевает почти полное исключение всех мотивов секса, деторождения и женского начала в любой форме — элементов, которые впервые были  обнаружены  Мюриэл Спарк в выпущенной по случаю столетия со дня смерти Шелли биографии 1951 года. Близко работавшая с дневниками Шелли и уделившая пристальное внимание восьми годам ее почти непрерывной беременности и потерь, Спарк считала, что «Франкенштейн» — совершенно не мелкий представитель жанра художественной литературы, но литературное произведение, обладающее поразительной оригинальностью. В 1970-х гг. эту трактовку подхватили феминистские литературные критики, писавшие о том, что роман заложил основы научной фантастики в русле жанра «женской готики». По мнению литературоведа и критика того времени Эллен Моэрс, тот факт, что писательница была также матерью, определил столь значительную оригинальность ее работы. Как отметила исследовательница, и у Льва Толстого было 13 рожденных дома детей, однако, крупнейшие писательницы 18-19 вв., типа Остин и Дикинсон чаще всего были «девами и девственницами». Шелли являлась исключением.

Таким же исключением была и старшая миссис Уолстонкрафт — женщина, которую Мэри Шелли знала не как мать, но как писательницу, создавшую, в частности, работу о воспитании детей. За десять лет до появления на свет автора «Франкенштейна» Уолстонкрафт писала в своем трактате «Размышления об образовании дочерей» (Thoughts on the Education of Daughters, 1787) следующее:

Я считаю долгом каждого мыслящего существа заботиться о своем потомстве.

Как отмечает Шарлотта Гордон в своей двойной биографии Романтики вне закона , Мэри Уолстонкрафт впервые познакомилась со своим коллегой, политическим радикалом Уильямом Годвином, в 1791 году, на званном обеде в Лондоне, устроенном автором Прав человека  Томасом Пейном . Как позднее вспоминал Годвин, оба испытали «взаимную неприязнь» — будучи самыми образованными людьми в комнате, эти двое весь вечер не могли удержаться от споров. В 1792 году свет увидела В защиту прав женщин Уолстонкрафт, а через год —  О политической справедливости Годвина.

В 1793 году во время романа с американским спекулянтом и дипломатом Гилбертом Имлеем Уолстонкрафт узнает о своей беременности. Она пишет ему:

Я вынашиваю существо.

Вскоре после того, как Уолстонкрафт рожает дочь, которой дает имя Фанни, Имлей оставляет их. В 1796 году она и Годвин становятся любовниками, и, когда Уолстонкрафт беременеет, они женятся во имя будущего своего ребенка, несмотря на то, что оба не верят в институт брака. В 1797 году Уолстонкрафт умирает от последствий инфекции, занесенной врачом в ее матку во время процедуры удаления плаценты. Дочь получает имя скончавшейся матери, словно бы ту можно было вернуть к жизни. Она становится таким образом своего рода плацентой, связывающей мир живых с миром мертвых.

Продолжение следует.

Джилл Липор (Jill Lepore)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ