Жертва ради любви.

Йосеф сидел молча. Он вздыхал и медленно сопел. Вова докурил папиросу и выбросил окурок в волны.
-- Хочешь, порыбачь вместо меня? А я пойду... -- потянулся Гольдштейн.
-- Я не знаю, как правильно... Как правильно донести до нее свои чувства... -- вновь смолк Йосеф, понурившись, и кудри его, смоляные, со здоровым отливом, опустились вместе с головой. Ветер ласково трепыхал их, легонько, как маленькая аккуратная девочка игралась бы с шелковыми лоскутками и атласными лентами.
-- Эй, ну чего нос повесил? -- Вовка хлопнул ладонью по его спине. -- Ишь, кака цаца, нашлась, тоже мне. -- говорил он, а сам весь напрягся. -- Клюет, родимая! Тяну! Не торопись, красавица... Ай! Давай-давай! Опа! -- Гольдштейн дернул за удочку и блестящая рыбина взмыла вверх, брызгая водяными искрами, рассекая воздух и отчаянно извиваясь.
-- Бычок. -- угрюмо пробубнил Йосеф.
-- Ну и ну... -- разочарованным голосом произнес Вован. -- Дракончик. Гаденыш. Он самый. Ядовитая пакостница, все равно на уху поплывешь как миленькая. -- парень начал осторожно снимать добычу с крючка, дабы не пораниться.
-- Ты все о рыбе да о рыбе. Да ну тя! -- Йосеф резко встал.
-- Да ладно тебе, Йося, мой вечный цурэс. -- улыбался Вовка и его лицо лоснилось от солнца и пота.
-- Сам ты проблема, гей какн, шлемазл. Даже рыба у тебя ядовитая, как и язык.
-- Што за недопонимание, дорогой, сядь-ка ты на место. -- он, не сводя глаз с расстроенной физиономии друга, закинул рыбинку в ведро.
Йосеф просто плюхнулся на место и закрыл лицо руками.
-- Совсем раскис, давай, колись, дружок... И не ной ты, Йось, ну ты чего, а? -- теперь друг увидел, что всё не так уж и просто.
-- Она... -- Йосеф уставился тягостным взором туда, где синее море встречается с голубым небом. Чайки кувыркались в воздухе, волны бились о балки пирса, но ему это всё было неинтересно. -- Она такая... Иногда мне кажется, что Ева настроена поговорить, но у меня заплетается язык, я чувствую себя полным идиотом, начинаю задыхаться и краснеть, как гимназист при виде прекрасной учительницы... Потом ухожу.
-- Так дело в тебе или в ней?
-- В ней. Во мне. Может, в ней. -- начал лепетать он, рассеянно бегая глазами. -- Черт возьми, не знаю!.. Иногда кажется, что ее надменный взгляд меня не замечает и я просто пустое место, колонна в коридоре, столкнуться с которой нежелательно, но знать о присутствии которой обязательно...
-- Таки дело в твоем "Кажется"?
-- Не только в этом... Когда я прихожу за Элияху, она всегда занята -- то пишет, то колет чужие руки и зады, то выслушивает жалобы чутких к голосу тела сердобольных мадамов и бабулек... Не знаю, как найти момент , чтобы ее внимание было сфокусировано только на мне.
-- Да ты у нас эгоист. Еще и с комплексом неполноценности. Сам посуди: Элика она взялась лечить сама. Неужто только из сочувствия к маленькому ограниченному мальчику?
Йосеф еще более нахмурился.
-- Не верю в это. Может ей хотелось выделаться перед его братом...
-- Что за ерунду городишь? -- злился Йосеф.
-- Йося, женская душа неисповедима. Она, как загадочная бездна. Как луна -- не поймешь, а почему это Луна всегда к нам одной стороной, той, что с зайцем.
-- Не понял.
-- Тугодум, так и с женщинами -- не поймешь, почему нос воротит от парня. От большой любви или от презрения. Почему сочувствует -- от симпатии или от чувства вины.
-- Понял.
-- Время, говоришь... Время... Девушка жалостливая, говоришь... -- Вовка покосил глазами в сторону ведра, где плескался и замирал дракончик.
Йосеф вылупил глаза в изумленной догадке.
-- Правильно мыслишь, Йося. Я не окажу тебе первой помощи, пусть отсасыванием яда занимается твоя пассия.
Непонятное тепло разливалось по душе при слове "Моя", Йосеф ликовал, а потом всё возвращалось вновь.
-- Когда она дежурит?
-- Сегодня.
-- Ты готов принести себя в жертву во имя любви?
-- Беспрекословно. -- робкий голос превращался в уверенный.
-- В руку или в ногу? Давай руку! Только не ори. -- Вовка схватил запястье Йосефа мертвой хваткой. Подложечная область испытуемого замирала. Он уже представлял жгучую боль от укуса ядовитого крымского дракончика, его художественная натура расписывала фантазийные реакции. Легкая прохлада воды, край гремучего ведра...
-- А-а-а!!! -- невыносимый взрыв в плоти заставил парня отдернуться, ведро с лязганьем перевернулось, Вовка соскочил с места и начал выпинывать скудный улов в воду, пока тот не ужалил его за пальцы ног, Йосеф с мученической гримасой лежал на деревянном настиле, прижимая укушенную руку к груди.
-- Йося, дружочек, как ты?
Парень в ответ только промычал и оскалился. Потом, открыв глаза и приподнявшись на локти, он злобно прорычал:
-- Алэ цейн золн дир аройсфалн, нор эйнэр зол дир блайбм – аф цонвэйтик! -- (Чтоб все зубы у тебя выпали, а один остался для зубной боли! (идиш.))
-- Да ладно, Йося, я ж как лучше хотел! Пойдем, скажем ядовитая зараза кусанула, девушка пожалеет, поможет...
-- Мишэгас, Вовка, вот ты просто сволочь... Теперь у меня и душа болит, и рука... -- Йосеф смывал тоненькую струйку алой жидкости морской водой.
-- Пошли к ней?
-- Да иди ты! -- обиженный парень встал и по-стариковски понурив плечи, побрел по раскаленному побережью.
-- Ну и дурак ты! А как плохо станет, к Еве своей дуй! Потом спасибо скажешь еще! -- докрикивался Вовка, стоя на пирсе и размахивая удочкой.

Крошечный отрывок из исторического романа, повествующего об оккупации Ялты фашистами -- "die UNTERMENSCHEN" от Инны Чегановой.