Можно долго спорить о том, в чем основная идея этой книги. Но это моя история, так что без лишних споров скажу, что в моем понимании она о поиске (и чего это я вообще затеяла разговор про споры, когда этот поиск вынесен в название книги?). Прежде всего именно о нем, а не о друзьях, первых опытах и потерях. Хотя, наверное, первая личная потеря и приводит к поиску – себя. И заставляет задуматься над тем, как жить дальше, а главное – ради чего.
Но писать я собиралась не о том вовсе – просто к слову пришлось.
Когда мне было лет 12, мы с мамой возвращались с кладбища в деревне. Честно говоря, бывать там я всегда любила из-за особенной атмосферы этого места и загадок, тайн, историй, которые оно таит. Когда мы проходили мимо надгробий, мама часто рассказывала истории о людях, которые под ними погребены, и эти истории меня завораживали своей грустью и недосказанностью – недожитостью. Наверное, я была странноватым ребенком. А шли мы всегда к могиле моего дяди, маминого любимого двоюродного брата. Он умер, когда я была совсем маленькой.
В тот день, постояв в тишине у плиты с его фотографией, через поле двинулись мы домой. И тут по дороге меня осенила совершенно непонятно откуда взявшаяся мысль: я должна расследовать дядину смерть! Обязана понять, что произошло. Выяснить, кто во всем виноват. Он же был так молод, полон сил! Он не мог умереть ни с того ни с сего. Я была уверена, что его смерть окутана тайной, которую я просто обязана разгадать в память о нем, раз никто не хочет кроме меня об этом думать. И я спросила у мамы:
– Мама, почему умер дядя Сережа?
Честное слово, после ее слов о загадочной смерти я намеревалась немедленно начать собственное расследование и докопаться до сути.
Но на деле оказалось, что виновато какое-то непонятное кровоизлияние или вроде того. То, что всегда приходит неожиданно и непонятно почему убивает людей самых разных возрастов.
А я так хотела в память о дяде раскрыть загадку, найти и наказать виновных. Понять.
Когда я читала эту книгу, Полковник и Толстячок были моими друзьями. Они тоже хотели докопаться до сути. Разгадать. И пусть причины расследований у нас были разными, мне был так важен их поиск.
Всё началось с того, что у меня сломался компьютер.
Я чувствовала, что свободное время неумолимо разрастается, грозя придавить меня своей пустотой - и, как принято в подобных случаях, решила заткнуть временную дыру какой-нибудь толстой и нудной книгой. "Имя розы", очень кстати взятая из библиотеки, подходила идеально: я пыталась читать её несколько раз, и отбрасывала подальше из-за объёмистости и витиеватости языка, обилия чего-то непонятного и замшелого.
Так оно и выглядит, когда вы читаете средневековый, действительно средневековый роман с монитора. Так ничего не получится - "распалась связь времён", и нет ни атмосферы, ни особенной теплоты, которая исходит от книги.
Пространственно-временное единство восстановлено. Нет никого; я да книга. Первую сотню страниц, ещё мучимая старыми стереотипами, я картинно жалела себя - что приходится осиливать, ах-ах! - а после втянулась так, что не оттащишь.
Хорошо что всё совпало так: зима, книга и Средневековье в отдельно взятой квартире.
В момент знакомства с Иркой мне было 13 лет, а ей 14. Она была старшей из троих детей - Лёшке было тогда 9, а Ольке 4. Её мама работала с утра до ночи, чтобы чем-то их всех накормить (мы познакомились в 1991м, вы понимаете, что это было за время), поэтому все заботы о детях лежали на Ирке. Младшие дети приходились ей к тому же сводными братом и сестрой - мама вышла замуж второй раз, своего отца Ирка не помнила. Отчим зарабатывал мало и нерегулярно, зато регулярно выпивал, и помощи от него ни в хозяйстве, ни с детьми ждать не приходилось.
Обычно мы сидели у меня. У Ирки тоже было можно, но там вечно сновала малышня, да и отчим порой становился удручающе словоохотливым. У меня было тихо и спокойно. Мои мать и бабушка никогда не заходили в мою комнату без стука. Однажды Ирка весь вечер рассказывала мне о море. Мне удалось поехать на море только в 22 года, когда я уже начала работать. А ей повезло больше. И вот несколько часов я слушала её рассказ, и вдруг на полуслове она прервалась и сказала: "Знаешь, как я тебе завидую - у тебя есть своя комната". Мы завидовали из-за того, чего не имели: она мне - из-за отдельной комнаты, я ей - из-за моря.
Я, будучи единственным ребёнком, получала всё внимание своих матери и бабушки (отца мне тоже не досталось - родители развелись, когда мне было года три). Особенно бабушки - именно она воспитывала меня. А Иркиной матери и поговорить-то с ней было некогда. Тётя Люда привыкла считать старшую дочь самостоятельной и, чего греха таить, своей единственной опорой. Вообще-то она была очень хорошая, добрая женщина, но часто случалось, что она говорила: "Ира, мне сейчас не до этого!" Когда я впервые услышала такое, мой мир дрогнул. Меня в моём доме всегда слушали, какую бы ересь я не несла. И этому тоже она невольно завидовала. Тем не менее, она безумно любила мать.
Я мечтала о двоих или даже троих детях. Ирка, взрослевшая без материнского, да и без отцовского, внимания, хотела иметь лишь одного ребёнка. Чтобы дать ему всё-всё. Не только материальное. Чтобы подарить ему своё тепло и участие, чтобы знать все его секреты. Она развелась с первым мужем, который не хотел иметь детей и бесконечно это оттягивал, вышла замуж вторично и родила дочь. Она счастлива, дарит ей всю себя и пока не собирается ничего менять)
P.S. - А отчима-алкоголика ей удалось сплавить в деревню.
Эта история будет совсем короткой. Книгу «Загадочное ночное убийство собаки» я прочла в электронном виде, но после загорелась желанием приобрести бумажный экземпляр. Книга мне безумно понравилась, да и предпочтение я отдаю все же настоящей бумаге, а не электронной. Оказалось, найти книгу не так-то просто. Пришлось посетить не один магазин. Но, в конце концов, мои поиски увенчались успехом.
Захожу я в «КапиталЪ», обращаюсь за помощью к консультанту. Назвала книгу, автора. Девушка быстро «пробила» книгу по базе и отправилась искать ее непосредственно на книжной полке. Минут десять мы провели в отделе «зарубежная проза», безуспешно. Девушка удалилась из поля моего зрения еще минут на пять, вернулась не одна, привела еще одного консультанта. Теперь уже вдвоем они начали обыскивать полки. И вновь – результат отрицательный. Я уже начинаю нервничать… Тут девушки перешли в другой отдел, назывался который «детективы». Я, разумеется, отнеслась к этой затее скептически. Какой же это детектив! Но нет… Три минуты и мне протягивают книгу со словами: «Держите. Какая книга загадочная… аж в «детективах» нашли!»
Вот так. Загадочная книга. Совсем не детективная история, которая лежала рядом с произведениями Конан Дойля. Не зря Кристофер так восхищался Шерлоком Холмсом…
И еще я люблю «Собаку Баскервилей», потому что мне нравится Шерлок Холмс. Я думаю, он именно такой детектив, каким я собираюсь стать. Он очень умный. Он расследует преступление и говорит:
«Мир полон очевидных вещей, которые никто никогда не замечает».
 |
Видимо каждое лето у меня теперь будет проходить под эгидой Стивна Кинга и его объемных книг. Почему? А все очень просто. Прошлое лето для меня стало летом «Пол куполом». Как раз горели леса и у нас вместо воздуха была дымка. Незабываемо…
Этим летом я прочитала его 11\22\63. Чудесная история о хорошем человеке. Мне очень понравилось. И я решила теперь каждое лето читать какое-нибудь большое серьезное произведение Стиви. И я знаю, что я сделаю следующим летом. Думаю следующим летом я доберусь до его «Сияния». Это будет приятное ощущение ожидания чего-то хорошего…
Не люблю сравнивать оригинал и перевод. Бывает так, что детали не нравящегося мне перевода я могу отнести к чистой вкусовщине, бывает так, что особенности перевода конкретного человека - это вещь давно известная и незачем пинать дохлого осла (например, Немцов, Грызунова и Мартынова с их "стилем", например, Вебер, например, Комаринец). Бывает и так, что я могу хоть изворчаться от того, как в книжке про Паддингтона переводчица путает грелку со сковородкой, а тюбик с банкой. Но куда я денусь, если ребёнку нравится и в библиотеке будет неизбежно взят следующий том. Ну а чаще всего мне просто лень листать книгу, подбирать наиболее выдающиеся примеры, делать перевод для сравнения.
В этот раз, тем не менее, мне попала вожжа под хвост, кресло возгорелось и что там ещё. "Тёзка" мне понравился, в первую очередь, языком и стилем автора. И так получилось, что я пришла на обсуждение в один из клубов, полезла, чтобы уточнить кое-что, в русский перевод - а вдруг есть разночтения? Оказалось, что есть, да ещё какие.
Сразу скажу, я не просматривала книгу целиком, это был бы грандиозный труд, на который у меня, к сожалению (к счастью?), нет ни времени, ни баттхёртной энергии. Но из того, что я посмотрела в самом начале и в самом конце, получилось следующее. В русском переводе кое-что убрано, кое-что переставлено, а кое-где добавлены мелкие нюансы, в основном, отвечающие за эмоции героев. Есть и вырезанный маленький фрагмент, довольно важный для понимания отношения героя к своим родителям. В паре мест смысл вообще поменялся на противоположный. Мне не очень понятно, зачем и для чего это делалось, потому что это не ляпы и не ошибки, а, скорее, намеренное преобразование переводчиком реальности книги. В этой реальности главный герой действительно больше похож на нытика (как отметила одна из рецензенток).
Я отобрала несколько примеров, которые, на мой взгляд, достаточно ярко показывают разницу между переводом и оригиналом.
Сначала будет идти официальный перевод, потом отрывок в оригинале, потом мой вариант (вообще не претендующий на художественность).
Сложив руки на животе, она несколько секунд тупо смотрит на ряд крючков с развешанными на них толкушками, вилками и лопатками, покрытыми тонким слоем жира — от частого использования.
She stares blankly at the pegboard behind the countertop where her cooking utensils hang, all slightly coated with grease.
Она пустым взглядом смотрит на планку за столешницей, где висят кухонные принадлежности, все слегка покрытые жиром.
Читатель же сам не догадается, почему они покрыты жиром, надо объяснить. А вдруг они покрыты жиром, потому что Ашиме тяжело их чистить из-за беременности? Или потому что таковы особенности бенгальской кухни?
Официальный перевод:
Срывающимся голосом она зовет своего мужа, Ашока, — за неимением кабинета он готовится к экзаменам по оптоволоконным технологиям в спальне, устроившись на краю кровати и разложив учебники на журнальном столике. Призывая Ашока на помощь, она тем не менее не называет его по имени. Даже думая о муже, Ашима не произносит его имени ни вслух, ни про себя — в бенгальских семьях это считается верхом неприличия. Такова многовековая традиция: жена носит фамилию мужа, но его имя, подобно поцелую или ласке, настолько интимно и сокровенно, что не должно упоминаться всуе. Поэтому, когда Ашима срывающимся голосом зовет Ашока, вместо его имени она произносит что-то вроде: «Ты меня слышишь?»
She calls out to her husband, Ashoke, a doctoral candidate in electrical engineering at MIT, who is studying in the bedroom. He leans over a card table; the edge of their bed, two twin mattresses pushed together under a red and purple batik spread, serves as his chair. When she calls out to Ashoke, she doesn't say his name. Ashima never thinks of her husband's name when she thinks of her husband, even though she knows perfectly well what it is. She has adopted his surname but refuses, for propriety's sake, to utter his first. It's not the type of thing Bengali wives do. Like a kiss or caress in a Hindi movie, a husband's name is something intimate and therefore unspoken, cleverly patched over. And so, instead of saying Ashoke's name, she utters the interrogative that has come to replace it, which translates roughly as "Are you listening to me?"
Она зовёт своего мужа, Ашока, соискателя докторской степени по электротехнике в Массачусетском технологическом институте, который занимается в спальне. Он склоняется над складным столиком; край их кровати – два односпальных матраса, сдвинутых под красно-фиолетовым батиковым покрывалом - служит ему стулом. Когда она зовёт Ашока, то не произносит его имени. Ашима никогда не думает об имени своего мужа, когда думает о муже, пусть даже она прекрасно знает это имя. Она взяла его фамилию, но отказывается, ради приличия, произносить его имя. Бенгальские жёны так не поступают. Как поцелуй или ласка в индийских фильмах, имя мужа – это что-то интимное и поэтому непроизносимое, ловко заменяемое. Поэтому, вместо того, чтобы сказать имя Ашока, она произносит вопросительное предложение, примерно переводящееся как: «Ты слышишь меня?»
У Ашимы резко начал срываться голос. И ладно, не будем вдаваться в детали перевода вопросительных конструкций, пусть будет "что-то вроде". Но кто стащил покрывало и сменил Ашоку специальность?
Официальный перевод:
Ашима, краснея от смущения, снимает нарядное сари из алого муршидабадского шелка и вместо него надевает больничный халат в цветочек, едва достающий ей до колен.
She is asked to remove her Murshidabad silk sari in favor of a flowered cotton gown that, to her mild embarrassment, only reaches her knees.
Её просят снять сари из муршидабадского шёлка и надеть хлопковую ночную рубашку в цветочек, которая, к её лёгкому смущению достаёт только до колен.
Сари раскрашено, щёки Ашимы тоже.
Официальный перевод:
— Что это означает — раскрытие? — испуганно спрашивает Ашима, и доктор Эшли снисходительно и успокаивающе похлопывает ее по руке.
Он поднимает вверх два прижатых друг к другу пальца, а затем разводит их в стороны, показывая, какой сложный путь предстоит пройти ее ребенку, чтобы благополучно выбраться наружу.
"What does it mean, dilated?" she asks, and Dr. Ashley holds up two fingers side by side, then draws them apart, explaining the unimaginable thing her body must do in order for the baby to pass.
— Что это означает — раскрытие? —спрашивает она, и доктор Эшли показывает два пальца вместе, а затем разводит их в стороны, объясняя невероятную вещь, которую предстоит проделать её телу, чтобы ребёнок появился на свет.
Испуг и снисхождение, о да.
Официальный перевод:
Лицо у писателя очень неприятное, напоминающее хитрую лисью мордочку с маленькими глазками, тонкими, как ниточка, усами, и непропорционально длинным носом. Темные волосы зачесаны за уши по обе стороны высокого лба, а на длинных, узких губах играет змеиная ухмылка. Гоголь Гангули с облегчением отмечает про себя, что ничуть не похож на эту образину.
The face is foxlike, with small, dark eyes, a thin, neat mustache, an extremely large pointy nose. Dark hair slants steeply across his forehead and is plastered to either side of his head, and there is a disturbing, vaguely supercilious smile set into long, narrow lips. Gogol Ganguli is relieved to see no resemblance.
Лицо хитрое, с маленькими тёмными глазами, тонкими аккуратными усиками и очень большим острым носом. Тёмные волосы косо падают на лоб и приглажены с обеих сторон, а на его длинных узких губах тревожная, слегка надменная улыбка. Гоголь с облегчением не видит никакого сходства.
Официальный перевод:
В семь тридцать звенит первый звонок, и все сбегают вниз встречать гостей. Они появляются один за другим, поэтому дверь уже не запирают. Гости приносят с собой запах мороза, смех и веселый гвалт. Все говорят на бенгали, перебивая друг друга, кричат, потому что никто никого не слушает, хохочут, хлопают по спине, обнимаются. Их смех сразу же заполняет пустой дом. Соня бежит на кухню жарить крокеты, потом подает их на подстилке из салата и красного лука. Бена, будущего зятя, представляют гостям.
— Мама миа, — тихо шепчет он Гоголю, — да я в жизни не запомню все эти имена!
— Так и не надо, — так же тихо отвечает Гоголь.
At seven-thirty the bell rings, and the front door is left open as people and cold air stream into the house. Guests are speaking in Bengali, hollering, arguing, talking on top of one another, the sound of their laughter filling the already crowded rooms. The croquettes are fried in crackling oil and arranged with a red onion salad on plates. Sonia serves them with paper napkins. Ben, the jamai-to-be, is introduced to each of the guests. "I'll never keep all these names straight," he says at one point to Gogol. "Don't worry, you'll never need to," Gogol says.
В семь тридцать звенит звонок и входная дверь остаётся открытой, по мере того, как люди и холодный воздух устремляются в дом. Гости разговаривают на бенгальском, шумят, спорят, говорят одновременно, звук их смеха заполняет уже запруженные людьми комнаты. Крокеты жарятся в потрескивающем масле и раскладываются на тарелках вместе с салатом из красного лука. Соня подаёт их вместе с бумажными салфетками. Бен, будущий джамай, представляется каждому из гостей.
— Я никогда не запомню все эти имена, — говорит он Гоголю в какой-то момент.
— Не волнуйся, тебе и не придётся, - отвечает Гоголь.
Комнаты, заполненные народом, становятся пустым домом, а из наполовину еврея, наполовину китайца Бена делают итальянца.
Официальный перевод:
Он и сам не знает половины гостей, должно быть, это те люди, с которыми его мать подружилась в последние годы. Но все равно он обещает не забывать их, звонить им, писать.
Соня хвастается обручальным кольцом — шесть бриллиантов вокруг большого изумруда, показывает его своим маши, столпившимся вокруг нее в разноцветных сари, подобно райским птицам, слетевшим с небес. «О, — говорят ей маши, — а тебе, голубушка, придется к свадьбе отрастить волосы»... Дети, вздохнув, отправляются вниз, в подвал, кто постарше — наверх. Гоголь видит свою старую «Монополию», зажатую под мышкой у одного из мальчиков. Он не знает, чьи это дети, откуда они появились в таком количестве, — не иначе, как все его ровесники уже переженились и обзавелись потомством! Гости говорят о том, как они любят Ашиму, как привыкли к ее вечеринкам, какие прекрасные праздники она всегда для них устраивала, как им будет ее не хватать… Еще бы, все эти годы Ашима брала на себя добровольный труд объединять соотечественников в своем доме, пусть не на индийский, так хоть на христианский праздник.
These people, these honorary aunts and uncles of a dozen different surnames, have seen Gogol grow, have surrounded him at his wedding, his father's funeral. He promises to keep in touch with them now that his mother is leaving, not to forget them. Sonia shows off her ring, six tiny diamonds surrounding an emerald, to the mashis, who wear their red and green saris. "You will have to grow your hair for the wedding," they tell Sonia... Children drift down into the basement, the older ones to rooms upstairs. He recognizes his old Monopoly game being played, the board in two pieces, the racecar missing ever since Sonia dropped it into the baseboard heater when she was little. Gogol does not know to whom these children belong—half the guests are people his mother has befriended in recent years, people who were at his wedding but whom he does not recognize. People talk of how much they've come to love Ashima's Christmas Eve parties, that they've missed them these past few years, that it won't be the same without her. They have come to rely on her, Gogol realizes, to collect them together, to organize the holiday, to convert it, to introduce the tradition to those who are new. It has always felt adopted to him, an accident of circumstance, a celebration not really meant to be. And yet it was for him, for Sonia, that his parents had gone to the trouble of learning these customs. It was for their sake that it had come to all this.
Эти люди, эти почётные тётушки и дядюшки с дюжиной разных фамилий, видели, как Гоголь растёт, были рядом с ним на его свадьбе, на похоронах его отца. Он обещает оставаться с ними на связи после отъезда матери, не забывать их.
Соня хвастается своим кольцом, шесть крошечных бриллиантов вокруг изумруда, маши в красно-зелёных сари. «Тебе придётся отрастить волосы к свадьбе», говорят они ей... Дети спускаются в подвал, более старшие в комнаты наверх. Он узнаёт свою старую «Монополию», в которую они играют: игровое поле распалось на две половинки, машинки не хватает, потому что Соня уронила её за обогреватель, когда была малышкой. Гоголь не знает, чьи это дети – половина гостей это те, с кем его мать подружилась в последние годы, те, кто был на его свадьбе, но кого он не узнаёт. Люди говорят о том, как им полюбились рождественские вечеринки Ашимы, что они скучали по ним в последние несколько лет, что без неё будет уже не так. Гоголь осознаёт, что они привыкли полагаться на неё в том, что она соберёт их вместе, организует праздник, преобразует его, чтобы приобщить к этой традиции новичков. Ему всегда казалось, что это заимствованное, случайное, ненужное в действительности празднование. Однако же для него, для Сони его родители взяли на себя труд изучить эти обычаи. Именно ради них сложилось всё это.
Маши в сари, как райские птицы, вместо маши в сари традиционных рождественских цветов. Обручальное кольцо вместо помолвочного. Дети вдруг вздыхают, а описание "Монополии" можно выкинуть, как и признание Гоголем вклада своих родителей. И да, Гоголь ещё и немного поноет про женатых и с детьми ровесников.
Официальный перевод:
Теперь все, кто подарил ему его имя, мертвы. Нет, мать жива, конечно, но вскоре она тоже станет недоступна. Она будет звонить раз в неделю. А еще она обещает освоить компьютер и посылать им имейлы. Чего же он вдруг так испугался? Может быть, того, что некому будет назвать его Гоголем? А как же маши и мешо, для них-то он останется Гоголем навсегда! Почему-то сейчас мысль о том, что ненавистное имя не умрет с отъездом матери, его даже утешает.
The givers and keepers of Gogol's name are far from him now. One dead. Another, a widow, on the verge of a different sort of departure, in order to dwell, as his father does, in a separate world. She will call him, once a week, on the phone. She will learn to send e-mail, she says. Once or twice a week, he will hear "Gogol" over the wires, see it typed on a screen. As for all the people in the house, all the mashis and meshos to whom he is still, and will always be, Gogol—now that his mother is moving away, how often will he see them? Without people in the world to call him Gogol, no matter how long he himself lives, Gogol Ganguli will, once and for all, vanish from the lips of loved ones, and so, cease to exist. Yet the thought of this eventual demise provides no sense of victory, no solace. It provides no solace at all.
Дарители и хранители имени Гоголя теперь далеко от него. Один мёртв. Ещё одна, вдова, на пороге другого отбытия, чтобы поселиться, как и отец, в отдельном мире. Она будет звонить ему, раз в неделю, по телефону. Она говорит, что научится слать имейлы. Раз или два в неделю он будет слышать «Гоголь» по проводам, видеть напечатанным на экране. Что касается всех людей в доме, всех маши и мешо, для которых он по-прежнему Гоголь и всегда им будет, то сейчас, когда мать уезжает, как часто он будет их видеть? Без людей, которые будут называть его Гоголем, неважно как долго проживёт он сам, Гоголь Гангули раз и навсегда исчезнет с уст близких и прекратит существование. Тем не менее, мысль об этой возможной пропаже не приносит ни чувства победы, ни утешения. Не приносит никакого утешения.
Все мертвы. Или живы? Но утешение есть. Или нет?
Официальный перевод:
И он извинится, вскочит с кровати, отложит книгу, загнув страницу, пойдет вниз за матерью, фотографируя всех подряд — своих незнакомых друзей, сидящих на диване с тарелками на коленях, берущих еду руками. И он тоже сядет по-турецки на пол, и будет есть, как все, и рассказывать о своей новой работе, о жизни в Нью-Йорке, о предстоящей свадьбе Бена и Сони. А после вечеринки он поможет Соне очистить тарелки и сложить их стопкой в раковине и на плите, пока его мать раздает недоеденные кушанья гостям прямо в кастрюлях. А потом, когда все уйдут, он с предвкушением чуда подумает о книге, которая когда-то спасла жизнь его отца, а сегодня волею случая снова появилась в его жизни.
He will apologize, put the book aside, a small corner of a page turned over to mark his place. He will walk downstairs with his mother, join the crowded party, photographing the people in his parents' life, in this house, one last time, huddled on the sofas, plates held in their laps, eating with their hands. Eventually, at his mother's insistence, he will eat as well, seated cross-legged on the floor, and speak to his parents' friends, about his new job, about New York, about his mother, about Sonia and Ben's wedding. After dinner he will help Sonia and Ben scrape bay leaves and lamb bones and cinnamon sticks from plates, pile them on the counters and two burners of the stove. He will watch his mother do what his father used to do toward the end of every party, spooning fine-leaf Lopchu tea into two kettles. He will watch her give away leftovers in the cooking pots themselves. As the hours of the evening pass he will grow distracted, anxious to return to his room, to be alone, to read the book he had once forsaken, has abandoned until now. Until moments ago it was destined to disappear from his life altogether, but he has salvaged it by chance, as his father was pulled from a crushed train forty years ago.
Он извинится, отложит книгу, загнув уголок страницы, чтобы отметить место, где остановился. Он спустится вместе с матерью, присоединится к людной вечеринке, фотографируя людей из жизни своих родителей, в этом доме, в самый последний раз, теснящихся на диванах, с тарелками на коленях, едящих руками. В конце концов, по настоянию матери, он тоже будет есть, сидя на полу по-турецки, и разговаривать с друзьями своих родителей о своей новой работе, о Нью-Йорке, о своей матери, о свадьбе Сони и Бена. После ужина он поможет Соне и Бену скинуть с тарелок лавровые листья, ягнячьи косточки и палочки корицы, сложить их стопкой на столешнице и плите. Он будет смотреть, как мать делает то, что отец всегда делал ближе к концу вечеринки, раскладывая ложкой мелколистовой чай «Лопчу» в два чайника. Он будет смотреть, как она раздаёт остатки еды прямо в кастрюлях. В течение вечера он будет становиться всё более рассеянным, стремясь вернуться в свою комнату, остаться в одиночестве, прочитать книгу, которую он однажды оставил, покинул до сегодняшнего дня. До недавнего времени ей было суждено насовсем исчезнуть из его жизни, но он случайно спас её так же, как его отец был вытащен из-под потерпевшего крушение поезда сорок лет назад.
В итоге получается уже другая книга.
Как известно, Ривер Сонг принесла в библиотеку Тардис немало свитков папируса, благодаря чему последний обрел свойство перемещаться во времени и пространстве. Обнаружив на своем столе таинственный папирус, не паникуйте, он исчезнет также тихо, как и появился. Если же нет, возможно, вскоре за ним появится мумия или стражники Тутанхамона, а значит... бегите!
Так уж случилось, что пришлось мне оказаться в одном из судов г. Белгорода в качестве ожидающего посетителя по деловым вопросам. И так как ожидать приходилось подчас долго и часто, то я решила брать с собой книгу. На тот момент я читала именно 11/22/63 . И вот я сижу в сторонке на стульчиках, читаю, никого не трогаю, изредка посматриваю за стеклянную стену на тех, кто за ней ходит. И в какой-то момент, в очередной раз подняв глаза, я "краем уха" замечаю, что на меня упорно смотрит кто-то сидящий через два сиденья. Тут маме (которая в тот раз за компанию оказалась со мной и сидела рядом) кто-то позвонил и она вышла поговорить. В ту же секунду, этот "глазастый кто-то" подлетает на соседний стул и начинает со мной знакомиться. К сожалению, никто оригинальностью не блеснул и первый вопрос был: "Девушка, что Вы читаете?". Говорю: "Кинг, новый роман про убийство Кеннеди". Смотрю - глаза расширяются, дыхание замедляется, наступает ступор. Возможно поэтому, когда вернулась мама, он все еще продолжал сидеть рядом со мной и выпрашивать мой номер. И хотя на внешний вид он был похож на героя из тех кинговских книжек,в которых полный п****Ц, я из вежливости согласилась дать номер телефона.
Вечером гражданин адвокат (а он оказался именно им) пригласил меня на свидание.
Сначала был рассказ о том, как было удивительно, что я в таком месте читаю не учебник по юриспруденциии. Потом - как интригующе из моих уст прозвучал сюжет и как именно поэтому мой судейский Принц по приходу домой бросился к компьютеру с целью распечатать его и почитать, но принтер не оценил порыва и сдох после двухсотого листа. Потом все было как обычно: "Странно, что ты не замужем", "А почему ты не замужем?", "А ты замуж не хочешь, что ли?".
Потом он сказал, что мне нужно поехать завтра вместе с ним в Донецк, чтобы познакомиться с его родителями.
Занавес.
[школьный психолог] спросил, хочу ли я стать космонавтом, и я ответил: «Да».
(Для тех, кто не читал: Кристофер учился в школе для умственно отсталых. Он не то чтобы отсталый, он аутист.)
А вот какую неполиткорректную историю я ещё знаю про такую школу.
Приходит в коррекционную школу комиссия из РОНО (или откуда они там приходят обычно?). Всё посмотрели, теперь надо пообщаться с учениками.
-- Здравствуй, девочка!
-- Д-д-д-авствуйте.
-- Как тебя зовут?
-- Маша.
-- Отлично, Маша. А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
-- Нне-наю.
-- Здравствуй, мальчик!
-- Згга-авствуйте.
-- Как тебя зовут?
-- Миша.
-- Молодец, Миша. А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
-- Не-наю.
И так кого ни спросят, никто не знает, кем хочет стать.
Главарь комиссии говорит директору школы:
-- Ну всё у вас хорошо, только профориентацию надо бы подтянуть.
И уехали.
Через год приезжают.
-- Здравствуй, девочка!
-- Д-д-д-авствуйте.
-- Скажи нам, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
-- Космона-а-атом.
-- Вот как здорово! А как тебя зовут?
-- Нне-наю.
- Простите, можно вас сфотографировать?
- Можно — ответила девушка, отвлекаясь от книги улыбкой, постепенно вся в неё превращаясь.
- Я присяду к вам на лавочку, не возражаете?
Погодка хорошая, словно бы.. улыбается чуть смущённо, словно её только что поцеловали или сделали ей комплимент.
Красивое у вас платье. Нежно-синее… и волосы, цвета крыла ласточки.
.........................................
- Молодой человек, что с вами?
Вы попросили сфотографировать, а сидите, прикрыв глаза и словно думаете о чём-то своём.
Я уже несколько минут за вами наблюдаю..
Может, вам плохо?
- Ласточки сегодня особенно пронзительно летают, правда?
Закроешь глаза, подумаешь о чём-то своём, прекрасном.. о любимой, и тебя словно нет, одно сердце твоё бьётся на лавочке или летает в синеве, вместе с ласточками, чертя круги с пронзительным писком.
Сердце поднимается всё выше и выше. Ласточек уже не слышно, уже воздух цветёт сиренью стратосферы… а сердце поднимается выше, выше.. и вот, крылом словно бы зачерпывает вечную ночь и талый холодок звёзд, и, на миг замерев, с улыбкой падает назад — спиною сердца: воспоминаниями..
И снова слышится в синеве писк ласточек, шум города, шелест листвы, ваш милый голос, рядом, на лавочке..
Ещё чуть-чуть, и моё сердце разбилось бы.
Вы его поймали — голосом.
Вы правы.. мне плохо. Я расстался с любимой.
- И так сильно переживали, что… решили познакомиться и пофлиртовать со мной?
Почему вы попросили разрешения сфотографировать меня и не фотографируете?
-А я вас уже сфотографировал..
И вовсе я не хотел с вами знакомиться.
Понимаете, мне было очень тяжело на сердце. Очень.
Я думал что умру в парке: в глаза и на сердце, темнело..
Нужно было перевести дух.
Я увидел этот чудесный клён, лавочку под ним и вас, в синем платье: небо на лавочке..
Вы словно были частью милой природы и её тишины, к которой мне хотелось прильнуть.
Понимаете? Вы ничем не отличались от этого клёна, старой и уютной лавочки..
- Надеюсь, это не комплимент? Меня.. ещё никогда не сравнивали со старой лавочкой и деревом. Клёном.
- Не обижайтесь, в этом нет ничего плохого. Я — поэт.
Знаете, я искренне не понимаю, почему людям приятно, когда их части тела сравнивают с неодушевлёнными и даже жуткими вещами: кораллы, раковина морская..
Помните, у Саади и Петрарки, губы и ушки любимой, сравнивали именно так?
Или с безжизненной и холодной луной, похожей на страшный пустырь тут недалеко: там недавно убили человека, знаете?
Оказаться на луне, всё равно что побывать в аду. Особенно если тебя там забыли..
А тут.. милая, уютная лавочка под высоким клёном, похожая на раскрытый рояль. Помните, как у Фета? — Сияла ночь. Рояль был весь раскрыт..
Почему вы улыбаетесь?
- Понравилось сравнение с роялем. И уже не так обидно, почему-то..
Я люблю музыку и играю на рояле.
Так вы расстались с девушкой?
И вы не ответили, про фотографирование.
Или вы.. стесняетесь меня фотографировать? Стыдно?
- Не стыдно. Вы красивая. Как клён, как лав..
Простите. Не улыбайтесь так. Вы меня и правда смущаете.
К тому же, я вас давно уже сфотографировал.
- В каком смысле? Когда вы успели?
Вы же.. не сумасшедший? Вечно мне попадаются парни, с чудинкой..
- Не сумасшедший я. Ну, почти. Я — влюблённый, с разбитым сердцем.
К тому же, писатель. Как сердце моё бесприютно, так и как писатель я — бездомный. Мне негде печататься и меня не воспринимают как писателя, даже друзья: для писателя и читателя, книга — как паспорт.
Я срисовал ваш милый образ, чем-то похожий на мою.. возлюбленную.
Не возражаете, если вы окажетесь в моём рассказе?
- Так вы же нигде не печатаетесь?
- Да есть тут один, Арбат, так сказать. Там я пою о любимой и вечной любви и на меня смотрят с улыбкой, как на сумасшедшего..
- Так вы хотите, чтобы я с вами стояла на.. Арбате, пока вы поёте о вашей любимой? (как он называется хоть? Как? Лайвлиб? слышала..)
В этом синем платье?
- Да.
- В этих каштановых босоножках? — игриво вытягивает правую ножку перед собой и с улыбкой любуется..
- Ну да.
- У меня прыщик вот тут, на правой щёчке.
Можно вас попросить.. не переносить его в рассказ?
- Ну разумеется.
Девушка чудесно улыбнулась, расслабилась, отложив книгу и облокотившись на руки позади себя, словно на смуглые крылья и приподняла лицо к небу, прикрыв глаза.
Она промолвила:
- Можете меня фотографировать дальше.
Сказано это было так игриво и мило…
Девушка снова приподняла свою правую ножку в тёмно-синем кеде и полюбовалась на неё… на него.
Возможно мы на разное с ней любовались. Да и.. по милой привычке, я нежно надел на смуглую ножку незнакомки, стильный кед моей возлюбленной..
Боже! Кажется, всё бы отдал, чтобы сейчас его поцеловать!
Мы молчали некоторое время.
Ласточки, с пронзительным, как близкое счастье, писком, летали в синеве, близко близко порой пролитая над нами.
Девушка, должно быть представляла, что я её внимательно фотографирую: сотни невидимых вспышек прорастали подснежниками воздуха, осеняя теплом и улыбкою света, мою милую незнакомку.
Она так мило, даже, блаженно улыбалась, сидя с полузакрытыми глазами, приподняв смуглое личико к небу.
В какой-то миг, на её лице появилась чисто женская улыбка: её нельзя описать, как нельзя описать ангела или рай, но женщины как никто знают о чём идёт речь.
Быть может, девушка представляла, что я, с тщательностью ослепшего любовника, нежно вбираю в себя каждый сантиметр её стройного тела, малейшую, улыбающуюся на солнце, складочку её синего платья..
Я совсем не планировал ничего такого, но, следуя за улыбкой девушки и её платья, словно за Вергилием, с нежной грустью с нежной грустью спускался взглядом к её изящным ножкам.. поднимался выше, на небеса открытых плеч, приоткрытую, маленькую и прелестную грудь, на милую игру правой ножки, закинутой на левую: женщины в этой игре могут дать фору любой русалке и Лорелее, с их плавниками.
Женская ножка так естественно и нежно купается в воздухе, что, кажется, была создана для этого, сама женщина создана для этой воздушной и небесной стихии и потому смутно томится по этой воздушной синеве, играя ножкой, сама не понимая всю метафизическую прелесть и тоску этой игры, больше похожей на почерк ангела, грустящего о небесах и что-то пишущего на листке.
- Молодой человек, вы.. плачете?
Закрыли лицо руками…
Я чем-то могу вам помочь?
Надеюсь, я не обидела вас своей лёгкой игрой? Просто мне тоже грустно и я решила развеяться. Простите..
- Вы верите в чудеса?
- Хм.. если в буквальном смысле, то нет. А поэтически..
Ведь и настоящая любовь — чудо, и настоящая дружба, и..
- Хотите, прямо сейчас увидеть настоящее чудо, о котором вы не забудете до конца жизни?
- Вы фокусник? Волшебник?
- Почти. Я влюблённый, с навеки разбитым сердцем..
- И… ваша любимая, тоже, волшебница?
- О! Ещё какая! Мне даже кажется, она меня приворожила. Своей неземной красотой..
Так что, хотите увидеть чудо?
Сколько сейчас времени? Без пяти минут три? Хорошо. Значит уже сейчас это случится..
- Чудо по расписанию? Это какое то редкое явление природы, я права?
- Не совсем. Сейчас сами всё увидите.
- Что вы делаете? Зачем приподнимаете свою футболку?
Я думала вы серьёзно, про чудо, а вы.. как все парни.
- Вы не так поняли меня. Осталась минута..
Я и любимая познакомились в апрельском парке в 3 часа.
С тех пор много чего произошло. Жизнь.. произошла, и по роковому сплетению событий, именно в 3 часа, по средам, у меня под сердцем, сама собой, раскрывается рана на коже, словно аленький цветок.
Ну вот, начинается…
- Боже мой… это удивительно.
Это не шутка? Это же… ах, настоящая рана, глубокая.. словно из пустоты.
Вам не больно? Можно.. я дотронусь?
- Можно. Разумеется мне больно. Это же любовная рана.
Просто у других её не видно, а у меня она почему-то стала видна.
- Кровь.. совсем тёплая, течёт под грудью..
- На этот раз что-то сильно болит и течёт.. простите.
- Боже, у меня и бинта нет. Чем бы остановить кровь?
У меня в рюкзачке есть прокладка, вы не против?
- Не против..
- Вот так. Я прижала крепко. Не должно течь.
На три капельки.. простите мою улыбку.
Как-то всё это странно и похоже на сон.
Если хотите.. расскажите мне о любимой своей, может вам станет легче. Надеюсь, вы не будете жаловаться на неё, как это часто бывает в таких случаях.
Она хорошая?
- Самая лучшая. Такой как она, больше нет и не будет.
В ней гармонично соединились и неземная красота и..
Почему вы улыбаетесь?
- Ну.. вы обмолвились некоторое время назад, что я напоминаю вам чем-то вашу любимую.
- Неземная красота и удивительно чуткая и нежная душа.
Такое сочетание бывает раз в сто лет, а может и реже.
Даже стих Пушкина менее редок.
Это та дивная редкость момента, когда и самому стиху словно бы нужно зацвесть.
Знаете.. быть может, стих Пушкина, впервые был написан и расцвёл, через сто лет после смерти Пушкина, когда в Блокадном Ленинграде, юноша, читал своей возлюбленной этот стих, читал из последних сил, обнимая её и нежно прижимая к себе, сидя на весенней лавочке.
Так что, возможно, ещё не каждый прекрасный стих — завершён. Ещё не каждая красавица — прекрасна..
- А что за стих Пушкина?
- Ты и Вы.
- Не помню такого. Прочитайте, если вам не сложно..
-
Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!
Ну как? Почему вы улыбаетесь? Я плохо прочитал? Я неважно читаю стихи, простите..
- Нет, очень даже хорошо прочитали. У вас приятный и нежный голос.
Я так… не знаю сама, почему улыбнулась.
Как-то всё странно это. Я даже имени вашего не знаю, и вот, вы сидите рядом со мною на лавочке, истекаете кровью, я держу рукой прокладку на вашей груди и вы мне читаете стихи Пушкина..
- Меня Саша зовут.
- А меня, Вика.
Ну вот, теперь и вы улыбнулись. Это хорошо.
Что-то я хотела спросить..
Ах, да. У вас долго эта ранка будет кровоточить? Она ведь исчезнет?
- Каждый раз по разному. Порой она кровоточит не больше часа. Иногда больше.
А потом, чеширски улыбнувшись яркой болью, бесследно исчезает.
- Вы сказали, что расстались с любимой. А из-за чего, если не секрет?
- Мы не расставались, в буквально смысле. Нас жизнь разлучила.
Понимаете… у нас отношения на расстоянии. Мы живём в разных городах.
Когда мы встречаемся.. это чистое чудо, весна в груди и на устах, на кончиках пальцев.
Может так рай выглядит.. не знаю.
Иногда моя тоска по ней так сильна, что готов отдать несколько лет жизни, чтобы просто, вот прямо сейчас, понюхать её подмышечку, тёплые ладошки или милые каштановые волосы..
Когда мы встречаемся с ней на вокзале, я еле живой и блаженный к ней подхожу и чуть ли не падаю к её милым ногам: мне кажется.. я в тоске по ней израсходовал все свои года, и даже превысил лимит: лет на 120 натосковался по ней..
Кстати, у вас волосы, совсем как у неё… заканчиваются там, где начинаются крылья.
- На этот раз мы синхронно с вами улыбнулись..
- Когда мы вместе… она идеальна.
Полнолуние отношений, любви: я ощущаю её душу и тело, блаженно вместе и разом, нежно путая их: я наслаждаюсь её чудесным телом, мыслями, запахом милым, совершенно чудесным, сиреневым голоском, чем-то похожим на цветаевский стих: В гибельном фолианте…
В такие сближения наши, мимолётные ссоры между нами, тают как роса на заре и я кротко опускаюсь к её милым коленям, целуя их, даже несли не прав..
- А когда вы не вместе?
- Начинается ад.
Словно из пустоты, вырастают незримые стены, о которые разбиваются сердца.
Не знаю… может это такой закон природы?
Может и бог, рай, истина, возможны лишь в трепетном сближении двух душ? Двух-трёх вещей, событий, порывов, трагически разлучённых друг с другом на этой безумной земле?
И наоборот, всё безумие, ненависть и тьма в мире, из-за того, что в нём что-то навеки важное и трепетное разлучено друг с другом?
Я не понимаю, что происходит с нами на расстоянии.
Словно удаляясь друг от друга, мы превращаемся в кого-то, обнажаемся до бессмертия и боли пространства, нас разделяющего.
- Грустно всё это. Нет ничего трагичней влюблённых на расстоянии. В своё время я пережила это.
Это так же безумно и больно, как представить Бетховена, пытающегося писать стихи вместо музыки: при дивных бликах небесной мелодии, чувства… были бы экзистенциальные и тёмные пустоты, похожие на таинственную чёрную материю в космосе, между вечным молчанием звёзд и галактик.
Некоторое время длилось молчание между нами. Что довольно безумно, просто мы к этому привыкли: когда молчание, длится... ибо это звучит так же фантастически, как если бы длилась пустота. Мы просто смотрели друг на друга.
Потому девушка опустила свои грустные глаза и я прервал молчание.
- Знаете, почему самоубийцы так часто нерешительны?
Они боятся.. смешно сказать: боли.
Я недавно пытался покончить с собой.
Это даже забавно: такая космическая тьма и тяжесть боли на душе… лишь шаг, и всё, тишина и покой, сравнимый с раем, по контрасту с невыносимой болью.
А отступают перед незначительной болью от пореза, удушья..
Словно вся жизнь, её центробежные силы, смещаясь к поверхности, к коже души, сузились к простому ощущению боли.
И на этой боли, жарко пульсирующей всем размахом жизни, воспоминаний, надежд, синестетически держится всё существование и даже бессмертие: невыносимо выдержать даже миг этой боли. Можно сойти с ума..
- А такая боль бывает и в отношениях, во время ссоры, замечали?
Словно и правда, что-то поднимается с таинственных и древних глубин души, на поверхность, к обыденным вроде мыслям, словам, обидам мимолётным…
- Значит вам тоже знаком этот ад?
Это похоже на безумие и последний разврат бессмертной души: любимая, как-то волшебно, случайным взмахом мысли, руки, сердца… воздвигает стены, и я разбиваюсь. И я сам в боли своей, воздвигаю стены.. и мы разбиваемся и оба лежим друг возле друга на полу и.. не можем даже дотянуться друг к другу.
В такие моменты я ощущаю на коже души — раны.
И каждый раз, словно душа после смерти, возвращающаяся на место преступления, я иду в душе своей, к любимой.. зная, что вновь изранюсь и умру, но всё равно иду, беседуя с ней в душе, даже когда её нет.
Похоже на странный и редкий вид лунатизма..
Её нет, а стены, и острые клинки, шипы, растущие из стены — есть.
И я… сам, медленно, со стоном насаживаюсь грудью, ладонями, на эти клинки и шипы, на мысли любимой.. ибо без неё я жить не могу.
Я и в смерти буду жить ею одной..
- Саша.. вы описываете ад. Настоящий ад.
Быть может ад так и выглядит: туда попадают не за грехи, а приходят сами.. из-за любви.
- Эту боль порой невозможно вынести. Она смешивается с болью пространства, с болью ощущения, что любимой нет рядом со мной.
Моя душа и тело мучительно растушёвываются, сливаются друг с другом и с общей грустью пейзажа: с полётом ли ласточки в синеве, шелестом вечернего клёна в окне над опустевшей лавочкой..
Боль так сильна, что синестетически смещается, и ты.. ошибочно полагаешь, что безумно зол на любимую, что даже.. — боже, это даже страшно произнести! — ненавидишь её, ибо она причиняет тебе невыносимую боль.. как бы с улыбкой смотря на тебя, сверху, а ты простёрт на траве..
Более того, в какой то миг. ты ощущаешь страшное чувство: брезгливости к любимой. И готов лишь за это, изранить себя вновь и вновь..
Но потом, ты со стыдом и слезами осознаёшь, упав на колени, что все эти тёмные чувства, направлены вовсе не на любимую, они ложны, как кошмары сердца, ибо брезгливость у тебя… к кровавому месиву в груди.
Да, стоит сделать шаг в сторону.. душой, беззаветно любящей душой, и ты понимаешь, что и это кровавое месиво в груди, и ненависть злобы, обиды на любимую.. только лож и туман, ничего этого нет, всё это свершается как бы в стороне и жадной пустоте уже ненужного мира, и ты с жаром осознаёшь, что любишь, безумно любишь только её, милую свою…
Бежишь к ней и, замерев, со слезами понимаешь, что не можешь её обнять, упасть к её милым смуглым ногам, ибо… душа не может обнять тело, ибо любовь на расстоянии, всё равно что душа в аду, припоминающая что-то смутное, тёплое, нежное…
Вика… сознаться вам в страшном?
Вы.. плачете? Не надо. Сейчас всё уже кончится. Не волнуйтесь..
В аду без любимой, душа словно обветривается и становится чуточку.. телом, падшим и чуточку бесчувственным, омертвелым.
В нём смешалось и изувечено много чего, и уже нет сил восстановиться… вдали от любимой.
Я уже не знаю, где душа, где тело, где сны а где боль.
Знаю одно: я безумно люблю её.. Люблю больше жизни.
И я с ужасом осознаю, что во мне рушатся стены, все древние, таинственные стены существования, о которых мы даже и не подозреваем, когда счастливы.
Боль и тьма медленно завладевают мной вдали от любимой.
Они завоёвывают самые светлые воспоминания о ней, о нас, самые нежные чувства мои, не только к ней, но и к миру...который мне не нужен без неё: эта боль и тьма, всё превращают в кровавое месиво в груди.
Я...я.. превращаюсь в чудовище.
Но я ещё сохранил, утаил от тьмы и боли, трепетное чувство к любимой, словно аленький цветок у груди.
Я хочу жить лишь ею одной… без любимой, меня нет.
- Саша.. что вы задумали? Говорите, не молчите только. Не надо так страшно молчать…
- Я замыслил… убить себя, чтобы сохранить в себе любовь и свет любимой.
Вика.. эта рана под грудью, не пройдёт, теперь я это знаю.
Я сам её контролирую: я с ней в сговоре..
Ну вот, прокладочка уже вся покраснела и ваша ладошка стала влажной. Я вас... я тебя испачкал в своей боли… прости.
Глупо как-то всё получилось, правда? А так всё мило начиналось..
Ну не плачь, не плачь, прошу тебя.
Можно.. я приложу к лицу твою руку? Милые сиреневые ноготки… они так похожи… как у неё…
Вдох.
Выдох.
Собраться с мыслями. Отогнать опасения. Рассказать историю, которая всё ещё цепляет за душу.
Поехали.
Снова приношу архивное, прошлогоднее. Это второй отзыв на данную книгу, который незаметно для меня превратился в историю. И оставить здесь мне хочется именно его. Это не значит, что первый перестал быть мне дорог или что я изменила своё мнение о книге. О, нет, напротив. Первый отзыв на эту книгу писался мною на эмоциях, которые ещё не остыли, но я ни за что не откажусь от него и вторично подписываюсь под каждым напечатанным словом. С ним у меня связана отдельная история, довольно личная, ибо на книгу я наткнулась в непростой для себя период и она, что называется, "попала в точку". Работа успела поучаствовать в конкурсе и это был безусловно лучик света во всём, что тогда творилось со мной. Этот луч превратился в опору, от которой я смогла оттолкнуться, чтобы плыть дальше по жизни, оберегая ту самую рыбу, что трепетала где-то под рёбрами...
Однако я читала другие отзывы, в которых было меньше эмоций и больше конкретики, и думала: надо было написать не так. Ведь субъективное мнение, основанное только лишь на впечатлении и текст, насыщенный метафорами... могут ли дать потенциальному читателю представление о содержании книги? Я читала отзывы тех, кто ругал автора за «всё в куче» и за то, что в одной небольшой истории уместилось так много всего, сбивая читателя с толку. Видела также заметки о том, что книга скучна и нудна (хотя я обливалась слезами едва не над каждой страницей, так и рыдала, пока окончательно её не захлопнула). Видела, читала и думала, что все эти люди не правы, хотя бы потому что есть человек, полюбивший эту книгу именно за то, что она такая. Я до сих пор её люблю, как раз за то, чего они в ней не увидели.
Позже я подумала, что и в этих отзывах есть своя правда и мне тоже нужен второй, более конкретный и менее эмоциональный. Иными словами, они заставили меня анализировать прочитанное, игнорируя при этом эмоции, вызванные первым впечатлением. Потом я передумала. Первая работа, отправленная на конкурс, была принята хорошо. И это, вроде как подтверждало, что нет необходимости в "продолжении". Однако, я всё-таки решила, что второй отзыв мне действительно нужен. Потому что я хочу показать и этот взгляд на произведение тоже. Не те сумасшедшие эмоциональные горки, нечто чуть более приземлённое. Он не опровержение, а дополнение к той картине, что уже была нарисована мной и, справедливости ради, в нём тоже не особенно много конкретики. Но всё-таки больше анализа и размышлений.
Почему книга, которая так задела меня, также не задевает других? Возможно потому, что размышления на тему времени, жизни и смерти я ношу в себе уже очень долгое время. Долгое, разумеется, для меня и прожитого мною отрезка из отведённых вселенной моментов. Не все с готовностью ныряют в эти дебри, не все переживают по этому поводу. Некоторые ведь просто живут, не придавая значения мыслям о вечном, даже если те иногда посещают их. Таким людям насущные дела интереснее и важнее нематериальных, далёких и эфемерных рассуждений о человеческом бытии. Никто не знает, что в голове у этих людей, они просто не могут понять того, что дёргает мои душевные струны в силу личных причин, им такое мироощущение не свойственно. И не мне их за это винить. В конце концов, «в своём мире» они правы. Задумайтесь. (В качестве примера могу привести свои же рассуждения из отзыва на книгу «Исповедь неполноценного человека».)
Не смотря на всё это, я совершенно точно могу согласиться с тем, что в этой книге всего понемногу, включая бессвязные факты и пояснения, которые почти никак не влияют на сюжет. Что мы, читатели, видим в ней? Экологическая катастрофа, морские огурцы, редкие растения, записи военного на французском в помятой тетради, переживания школьницы из прибитого к берегу личного дневника, мусорный остров, дрейфующий в океане, башни-близнецы, жуки, оригами, насилие, теории из области квантовой физики... А знаете, что это на самом деле? Инфополе, в котором мы с вами живём. Нас окружают тонны информационного мусора. Такие же обрывки чужих судеб, как и ланчбокс Нао. Истории, начала которых мы не знаем, но зато знаем конец или истории, начавшиеся при нас, но конца которых мы никогда не узнаем.
Ежедневно на нас со всех сторон льются потоки самой разнообразной и далеко не всегда полезной информации. Если подумать, мы уже давно не следим за временем, потому что мы у него в плену: терракты, избиения, самоубийства... Целый океан сплошного негатива, в котором теряется всё хорошее, придающее жизни смысл. Политические и экологические проблемы, мошенничество, буллинг, бедность, военные конфликты, мятежи, болезни... и никуда от этого не деться. А среди прочего праздники, важные даты, концерты, ярмарки, выставки. И ещё спам, навязчивые звонки от банков, листовки на стенах и фонарных столбах, фрагменты диалогов, услышанные в метро, случайные факты, прочитанные в Википедии...
Вы ведь помните ту песенку из рекламы, да? Может, стихи Есенина вы тоже помните? Или альбом дорогой сердцу музыкальной группы? Подставьте сюда любые свои примеры. Продолжите любую фразу из рекламы батончиков от «Не тормози...» до «Есть перерыв...». Музыкальный альбом, скорее всего, дарит вам те эмоции, от которых вы заряжаетесь энергией, чтобы жить и действовать дальше. Творчество Есенина (Шкспира, Стругацких, Пелевина, Маршака, etc.), наверное, тоже, но всё зависит от того, как вы к нему относитесь. Оно хотя бы является частью истории/культуры/ литературы... А что насчёт рекламы, особенно надоевшей, заевшей и приевшейся? Много от неё пользы конкретно вам? И какая доля полезной информации в итоге оседает у вас в голове, не «выветриваясь» с годами? Не той, которую вы искали намеренно, а той, что вы уловили случайно?..
Рут находит на побережье ланчбокс Hello Kitty. С первого взгляда можно подумать, что это обычный мусор, но, как и любая случайная вещь он таит в себе некую загадку, которую ей только предстоит разгадать. Внутри ланчбокса, который мог бы принадлежать подростку, обнаруживается книга, которую Рут вряд ли предполагала там найти. А под обложкой вовсе не то, что ожидаешь увидеть — дневник школьницы Нао, которая рассказывает о своей жизни кому-то неведомому и далёкому. Эта находка обманывает Рут трижды (и потом ещё один раз). Что, в общем-то, доказывает необходимость иногда копнуть поглубже перед тем, как сделать окончательный вывод.
Так вот, все эти сведения похожи на тот мусор в океане. Обломки, вещи, вся эта масса предметов, утративших своё назначение. Они лишь напоминание о тех, кому принадлежали. Нет ничего удивительного в том, что Рут не смогла снова найти в Инетернете статью, которую читала раньше, словно той никогда и не было. Интернет место вечного проходящего. Новости и тренды устаревают в секунды. Темп нашей жизни словно бы ускоряется, но отведённый нам отрезок времени слишком мал, чтобы успеть так много! Это и крик в бездну и трамплин одновременно. Потому то и сведения Рут появляются и пропадают, заставляя её сомневаться в том, что действительно существовали. Потому то история Нао и получает именно такой «квантовый» финал. Не стану спойлерить, хотя надо бы. Всё потому что мы делаем выводы из недоказанных данных, мы не всегда пытаемся докопаться до источника, проверить достоверность (да с чего мы вообще взяли, что можно вообще найти какую-то достоверность, собрав по кусочкам множество субъективных мнений и назвав это объективностью). Ах да, я разве не вылила на вас поток своих мыслей, некой новой (или старой) информации прямо сейчас, попытавшись оставить свой след в инфоморе, в котором тону, как и вы?
Много насилия, жестокости и прочего? Много. Так его действительно много всюду. И здесь должно быть много, но не ради развлечения, а в качестве предупреждения, причём огромными жирными буквами — пусть его видят издалека. И как ни прекрасна и мудра старушка Дзико, как ни полезна и важна для каждого её «супапава» - это не всегда внутренний дух, который трудно сломить. Это ещё и непротивление. Пригибайся как тростинка, пока дубы вырываются с корнем. Но иногда промолачть, остаться наблюдателем, значит позволить. Стерпеть и пережить не то же, что решить проблему. И даже мои громкие слова это только слова, которые однажды затеряются в интернете, лишь в единичных случаях осядут в гловах, и то ненадолго. Поэтому я снова обращаюсь к сердцам, к тому эмоциональному всплеску, который спровоцировал меня на написание отзыва к этой книге вообще и на первый в особенности. Если вы прочувствовали и затем прочли книгу, для меня это почти бесценно. Остальных отзывов и историй это тоже касается.
А теперь, напоследок, снова о рыбе. Она ведь самое главное, да? Оригинальное название книги: «Сказка о временном существе». Это СКАЗКА, страшная, по сути, но всё-таки. И как любая сказка она чему-то да учит. А рыба — что это? Душа? Сущность? Эго? Или те крохи ощущения реального мира в бесконечном потоке слов и цветных эпизодов? Чувства, переживания реальных людей, их действительные судьбы за ширмой экстренных новостей и тех, кто в эти новости вообще не попал, но был? Скольких людей мы не заметили за другими и скольких вообще не знали? Тех, кто дышал, существовал, творил. И ушёл навсегда, потому что был таким же временным, как всё вокруг, в этой своей временности ничем не отличаясь от нас.
Но временное, как ни парадоксально, всё-таки вечно. Потому что это самое «временно» будет существовать всегда. Кто знает, может, и вечность тоже временна и со временем её заменит какое-то иное понятие? Рыба - это мы, то, что внутри нас, все нити сплетающиеся в одно: переживания, действия, чувства, борьба, голос... За всем и за всяким кроется какая-нибудь история, но мы не спрашиваем о ней. Почти нет. Зато едим, что дают, неосознанно перевариваем и идём дальше, пока рыба внутри трепыхается в отсутствии хотя бы крохотной лужицы...
Итак, я переосмыслила, взвесила, восприняла теперь не сердцем, а головой. И полюбила эту книгу ещё больше. Разве не обретает она большую значимость, если смотреть на неё с этого ракурса?
Так что ты скажешь, дорогой читатель? К этой, такой вот неуравновешенной между строк и занудной с виду истории, ты, наконец, готов?..
upd: Проверила дату создания документа. В графе значится 2020 год. По всему видно, что у меня проблемы со временем, а сия история старше, чем я предполагала...
я дочитывала этот роман, находясь по работе в Англии, первая часть поездки проходила в городе Рединг, и в моей записной книжке появилась эпохальная фраза: Reading "Reading in the Dark" in Reading. :)
Посмотрела киноспектакль "Загадочное ночное убийство собаки" по роману Марка Хэддона. Британский Национальный Театр создал, на мой взгляд, чудесную постановку. И отхождений от книги нет практически. Но примечательно то, что в книге - ты внутри главного героя, его мыслей. И в этих мыслях тихо, упорядочено, нет ничего лишнего. А когда смотришь со стороны, на сцену, ты - снаружи. И это так шумно, что после прочтения книги кажется ужасающе странным.
Тем не менее спектакль хороший, актеры чудесные, и опыт просмотра воплощения подобного произведения - весьма занимательный.
Значит ли это, что теперь я могу все?
Тема людей, психика которых отличается от моей, мне интересна. Позади уже множество прочитаных книг и посмотренных фильмов, но Хэддон все-таки дал мне кое-что новое. Несомненно, мы никогда не узнаем о чем на самом деле думают и что чувствуют люди, страдающие аутизмом, но мысли Кристофера в "Загадочном ночном убийстве собаки" представляются мне очень реалистичными.
Сначала я думала, что напишу рецензию, но потом поняла, что я не хочу рассказывать о том, что происходит в книге. Потому что из моих уст (или пальцев) это будет звучать как плохой одноголосый перевод голливудских фильмов начала 90-х. Я бы хотела только выразить свое непонимание. В Украине (наверняка и в других странах СНГ) до сих пор нет школ для аутистов. И родителям таких особенных ребят советуют отдать ребенка в спецшколу, приравнивая их к дебилам. Хотя и науке, и широкой общественности давно известно, что такие детки очень способны к наукам и даже гениальны. Очень горько, что общество меряет всех одними мерками и растаптывает тех, кто в них не вписывается.
Я хочу поцеловать твой тёплый голос.
Мне порой нужна достоверность твоего голоса…этой милой тени воздуха, когда тебя нет рядом.
Иногда кажется, что я мог бы заняться любовью с твоим милым голосом, а ты бы ни капельки не ревновала, а возможно, присоединилась бы..
Когда мы ссоримся и молчим, я закрываю глаза и представляю с улыбкой, что ты рядом и тепло молчишь совсем рядом со мной, мне навстречу.
Более того, тогда мне кажется, что голос — твоя лёгкая, ночная сорочка.
Ты стоишь рядом, плечи слегка озябли (плечи обнажённой женщины похожи на августовскую прохладу листвы).
Я тебе что-то говорю, а ты прижалась на миг губами к плечу своему, и что-то прошептала: ах, этот закадровый, заплечный голос женщины! С кем она шепчется? С ангелом своим? Душой? Я чуточку ревную..
Твой тонкий голос на плече… как волос, бретелька сорочки ночной.
Мысленно касаюсь твоих плеч и тонкого голоса на плече, и.. спускаю его с плеч, нежно придерживая на миг на спине.
Твой голос, словно крылья, тепло замер у тебя за плечами и держатся одной волей моей руки.
Между нами сейчас твоё дыхание и моё обнажённое сердце.
Слов не нужно. Да и тел быть может, больше не нужно.
Сердце чувствует твоё дыхание: мурашки на сердце..
Кто мы сейчас? Люди? Ангелы? Умерли или живы ещё?
Не знаю..
Малейшая тёплая складочка твоего дыхания, движение моей руки… сбросят к ногам последнюю одежду твоей души — голос.
Он уже перешёл в шёпот, т.к. держится на уровне твоей груди.
Декольте шёпота, обнажающего не прекрасную грудь, а — сразу, сердце: это райская мода, о ней на земле ещё почти ничего не известно.
Кажется, от твоего резкого вздоха, к нашим ногам упадёт не твой голос, а милое тело твоё, словно лёгкая сорочка души.
Была осень, парк, мои закрытые глаза и твой вздох в темноте..
Вздох, сорвавшийся с губ, похож на тёплую улыбку воздуха, правда?
Я так часто хотел поцеловать тебя в краешек этой улыбки, когда мы были друзьями, когда..
Был вздох в темноте. Улыбка в темноте.
Ты где, родная? Рядом со мной, или в другом городе?
Закрытые глаза так нежно искривляют пространство и время… Эйнштейну это и не снилось. Может потому мы при поцелуе хотим закрыть глаза? Хочется поцеловать любимого чуть больше, чем просто губами… поцеловать, нечто большее, чем просто тело.
Знаешь, было бы забавно, если бы ты гуляла с кем-то в парке в другом городе, и от моего вздоха и движения руки, твой голос.. а вместе с ним и платье — погасли бы, исчезли: в парке на миг проявилось бы что-то боттичеллиевое, обнажённое, ступающее по листве среди удивлённых людей...
А через миг, исчезла бы и ты, нежно проявившись рядом со мной.
Да, любовь творит чудеса.
Однажды она спутает карты всем теориям учёных, религий, искусству, и мир начнёт жить блаженно-заново, удивляясь каждому мигу, человеку, былинке — как чуду, и ни одна капля красоты больше не прольётся, и не будет больше проклятых поэтов, судеб, осуждённых на незримый для многих, подвиг: собирать эту красоту в аду и в опалённых крыльях, протягивать её людям, которым она… не нужна.
Нежно сотрутся вековые и бессмысленные границы между любовью и дружбой: словно бы рухнет берлинская стена тоталитарной истины, морали, разлучавшей один народ.
Но пока, пока.. от вздоха в темноте дневного парка, в листву упало моё тело, словно лёгкая и не нужная одежда.
Улыбаюсь в своей лиственной, коленной темноте и боюсь открыть глаза: чуть выше меня, на уровне виска, в прохладном воздухе, должно быть невесомо замерло моё обнажённое сердце, и бьётся, бьётся, милое, во все стороны света, в сторону тебя, ещё невидимых звёзд и багровой листвы в облаках.
Словно бессонное око, оно видит каждый твой шаг, проникает в твои сны: тебе не спрятаться, не скрыться от него..
Хочешь улыбнуться? Моя подростковая мастурбация была окрашена в трансцендентные переживания: я испытывал стыд, перед умершей бабушкой, которая могла меня видеть.
Я скрывался от этого потустороннего взгляда за шторами дверей и одеяла, но всё было напрасно.
Мне казалось, что бабушка приводила с собой ангелов, душу Пушкина, Достоевского, Марины Цветаевой..
Я был укрыт от этого потустороннего, звёздного ужаса, лишь тонкой кожей одеяла.
Страшно было взглянуть на комнату: ясно ощущал, что над моей постелью, стоит и светится во тьме, как осенняя листва, целый сонм ангелов, писателей и даже… моя умершая собака — Байрон.
Я чувствовал, как она, милая, верная, ласкается ко мне, передними лапками взобравшись на постель.
Но мне казалось, что это не моя собака, а ангелы рвутся ко мне в постель!
Сердитый Толстой хватает меня за левую ногу, а Достоевский, за правую, и тащат, тащат меня чёрт знает куда.
Я ощущал себя великим грешником, быть может, самым развратным грешником на всей земле, раз в моей постели собралось столько ангелов и умерших писателей.
Странное дело: в бога не верил, а в умершую бабушку, загробные блуждания Достоевского и Толстого, помирившихся у моей ночной постели — верил.
Мой подростковый, нежный грех, проложил какую-то мистическую тропинку в моём мозгу.
Грех ушёл, а тропинка осталась…
Прости, что-то я отвлёкся.
Добавлю лишь, что позже, я испытывал трансцендентное возбуждение, нежнейшее замирение Танатоса и Эроса.
У Бодлера есть стих:
Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О женщина, как ты от скуки зла!
Бодлер плохо знал женщин, наверное: в этом томлении женщины — смутный и райский порыв: поцеловать многих милых сердцу мужчин — в одни уста. Чтобы они стали нечто одним.
Ей кажется, что ночью, в постели, они скинут свои тела и она переспит с их душами..
В подростковом возрасте, ещё до того, как я познал женщину, мой порыв был с привкусом ада: в свою постель я приглашал… ангелов и умерших женщин: Клеопатру, Настасью Филипповну, Эвтерпа, Сапфо, Наташу Ростову (месть Толстому за ночное унижение и страх?), и даже королеву Франции — Маргариту Наваррскую.
Да, я совращал ангелов и бессмертные души, и все они падали, падали, как листва в Эдеме, к моей постели: моя комната и постель были устланы багровой листвой…
Как там у Есенина? Листьями, звёзды льются..
Мне нравилось, что за мной в постели наблюдают ангелы и прекрасные женщины, обнажённые так, как не может быть обнажена ни одна женщина на земле: до смерти и бессмертия души: в этом вечное и сокровенное искушение женщины в любви, не ведомое мужчинам, желающих, наоборот, закутаться в тепло женщины и любовь, от холода звёздных, бездонных пространств.
И вот теперь, я стою на коленях в парке, среди листвы, как при молитве, и над моей головой, в воздухе, словно розовый нимб, сияет моё обнажённое сердце, бессонное сердце, от которого тебе не скрыться уже никогда, даже в смерти.
Ты ещё слушаешь меня?
Подожди, я сейчас положу телефон на землю и прикрою листвой.
Я одену твой голос листвой и своими руками, чтобы он не озяб..
Словно нежный язычник, я буду разговаривать с листвой, солнцем и ветром, стоя на коленях.
Люди проходят мимо и странно смотрят на меня.
Они не видят тебя.. словно тебя и нет.
Они не видят, что я.. похоронил твой голос и теперь он грустно, как-то матово, доносится из под земли и листвы.
Ложусь в листву и целую её, говорящую со мной твоим голосом: чудеса..
Глажу листву, твой милый голос, глажу… хочется плакать.
Хочется сказать тебе что-то самое важное, нежное.
Почему такие слова так мучительно даются? Словно губы человека, шея, грудь даже, на миг перенесены на тысячелетия назад, в то тёмное и немое время, когда первобытный человек пытался выговорить в слезах, своё первое слово, глядя с восхищением на млечный путь или взошедшее солнце над осенью.
Это похоже на роды… Безумие какое-то. Мужчине тоже дарована эта мука, чтобы они ещё больше поняли женщину и прижались к ней в муке понимания и прощения.
Слово, размером с душу.. по крайней мере, когда вырастет.
А тело, такое маленькое, хрупкое..
Так мать наверное с грустным умилением смотрит на взрослого сына, который выше неё на две головы, и удивляется с улыбкой, что он когда-то был в ней, был тёплой частью неё, а потом покинул её… да, именно это слово на губах у матери: покинул.
И покинет опять, уйдя к той, кого полюбит однажды.
У тебя сейчас уже вечер, родная? Хорошо, тогда я тоже закрою глаза.
Ты никогда не думала о том, как бездонна наша душа, наше чувство к другому и как всё это симметрично связано с бездонностью звёздных, полыхающих пространств вокруг нас?
Ах, если бы мы осознали, что чувствовать прекрасное, испытывать вдохновение в творчестве, любить… это так же опасно, безумно, как идти по тонкому прозрачному льду на середине ночной реки: вот-вот провалишься в звёзды!
Во время войны был такой случай: девушка бежала по полю, счастливая, в синем платьице…
И вдруг, останавливается. Улыбка замирает на её лице.
Она видит солдата, лежащего в цветах, с ужасом смотрящего на неё и что-то шепчущего ей.
Просто девушка выбежала на минное поле, и не заметила этого.
А солдатик заметил, быть может когда спал в цветах и перевернулся, услышав жуткий щелчок, как при осечке выстрела самоубийцы.
Девушка робко стала к нему подходить, неся на лице улыбку, как прижатый к лицу сорванный цветок и обещание добра..
Вспышка света… Никого нет. В голубом, высоком небе князя Болконского, летают две птицы..
Так хочется взять тебя за руку.. и закрыть глаза.
Словно ничего нет, ни мира, ни войны. Её просто не было, и лагерей смерти не было, и Серебряного века не было и гибели Есенина в гостинице и эпохи Кватроченто и распятия Христа и Древней Греции, с её безумными войнами и красотами духа.
Всё вернулось к истоку: вечная ночь и звёзды. Сплошная, лермонтовская красота без конца и без края, как весна в стихе Блока; нет добра и зла, всё — красота и бог, и посреди этого эдемского шелеста звёзд, мы с тобой открываем глаза…
Мир начался с нас, для нас.. понимаешь?
Позади наших плеч, исполинской, звёздной вьюгой крыльев, полыхает девственный мир.
Держи мою руку и не отпускай, родная: весь мир развивался с того и этого берега, только ради этого касания, поцелуя..
Не отпускай моей руки: между нами сразу вспыхнет космос, войны всего мира, история мира, красота и боль разлуки…
Странное чувство.
И почему слова любви, признания, сокровенно связаны.. с вопросом о боге?
Я не верю в бога. Но я как-то разумом чувствую, что это важно, и без решения проблемы бога — мои слова, чувства к тебе, огромные, как душа и мир — невозможны и нелепы.
Забавно. Люди ходят в парке, дети смеются, молодая парочка ссорится на лавочке.
Девушка в очках плачет... ты находишься за 1000 км. от меня, но твой тёплый голос у меня на ладони, и грудь мою разрывает огромное чувство, и если мы не решим с тобой прямо сейчас, есть бог, или нет, я умру!
Философы, поэты, святые… тысячелетия решали этот вопрос… и все эти метания сердца, словно бы голубым конусом боли сошлись в моей груди.
Сказать — «люблю», без веры в вечность, в это вечное чувство? Чувство, вечное, а вечности и бессмертия — нет?
Разве это не безумие? Предательство? Да от этого можно сойти с ума!!
Всё равно что протянуть тебе руку, стоя у бездны, за которой ничего нет, ни человека, ни красоты, ни неба..
Нет, я так не могу..
Я знаю, чувствую, что если скажу — люблю, то вселенная, станет чуточку больше, в ней сбудется что-то удивительное, новое, как зарождение жизни на далёкой звезде.
Сказать тебе — люблю, всё равно что пригласить тебя любить — дальше тела, пола, жизни.
Это всё равно, что сказать: всегда! И в этот миг, мир просияет и станет видно во все концы света и времени больше не станет, и не будет иметь значения, умерла ты или я уже умер: мы и после смерти обнимемся и продолжим любить друг друга в сиянии звёзд, в улыбке листа, сорвавшегося с ветки..
Ты слышала что-нибудь про галактическое излучение глубокого космоса?
Эти лучи в тысячи раз сильнее обычного излучения солнца: они рождены от взрыва сверхновых.
В этих лучах — смерть далёких звёзд и зарождение новых планет, на которых возникнет таинственная жизнь.
Наша атмосфера лишь приглушает это излучение, пронзающее нас с удесятерённой силой.
И вот иногда, те души, кто живёт прекрасным и любит… чувствуют это дыхание далёких, умерших звёзд, и слёзы у них могут пойти во время прогулки в парке, в компании милых друзей, и самое заветное слово может сорваться с губ, или из под пальцев сорваться в виде таинственной и странной истории любви.
Лежу на спине и смотрю в небеса: вот-вот прорастут звёзды… твой голос рядом со мной, у плеча, как крыло..
Мы так лежали с тобой в цветах, в тот милый август, ты помнишь?
На раскрытой ладони — алый листик, похожий на стигмату.
Божья коровка сидит на нём: смешная и милая…
Шепчу в небо — люблю.
Алая капелька крови, невесомо поднимается над ладонью, в воздух, словно я лежу не на земле, а где-то среди миров, в мерцании светил…
Губы произносят громче: люблю тебя!
Сердце вот-вот прорвёт грудную клетку..
Слёзы на глазах.
Я люблю тебя! — кричу я в звёздное небо вечернего парка.
И мнится мне, что спустя века, эпохи, — слова поэтов прошлого, трагических влюблённых, Христа на кресте, словно неведомые и невидимые лучи, достигли цели, что-то в мире откликнулось на них, и вот теперь, я разом ощутил, как небо шумит рядом со мной, в листве и звёздах.
Как луч умершей звезды доходит до Земли спустя века, тысячелетия, а до тех пор звезды словно и не было никогда, она даже ещё и не родилась, так и сейчас.. все нелепые и глупые споры о боге и бессмертии души, стали мне понятны как никогда.
Мне не хочется больше спорить об этом: хочется просто прошептать тебе в сердце: люблю!
Любимая, ты слышишь меня? Ты.. не плачешь?
Почему ты молчишь?
Постой… связь прервалась.
С кем же я говорил всё это время? Кому?
Кто-то звонит… звонок из под земли, листвы.
Боже мой… солнце моё, ты ли это?
Или ангелы, бог? Я не знаю… и не хочу знать.
Ответить тебе? Ангелам, ответить?
Долго я ходила вокруг этой книги. Размер все пугал, а из-за государственных экзаменов казалось, что происходит что-то схожее с концом света по масштабам, поэтому было совершенно не до объемных произведений. Потом я напрочь о ней забыла. Прошла практика, потом пролетели два месяца на новой работе. Подходило время диплома. Однако, когда до сдачи диплома осталось 2 недели, я вдруг нашла эту книгу в аудиоформате. Никогда не слушала аудиокниги, но именно в этот день планеты так сошлись, что мне страшно захотелось скачать ее на свой старенький айпод. Тем более, читать полноценно времени было еще меньше, чем в период госов. А тут хоть послушать в машине, или, там, когда посуду моешь.
Я слушала. Слушала не только в машине. И не только во время полирования тарелок.
Утром первое, что я делала, было не приготовление кофе. И совсем не душ. Руки тянулись к плееру.
Ночью, после рабочего дня и напряженного вечера в обнимку со своей квалификационной работой, я не ложилась спать. Я садилась в кресло, доставала наушники и снова погружалась в совершенно другую реальность. Чувствуя себя при этом как Джейк Эпинг, впервые попавший из Лизбон Фоллз нашего времени в 1958 год.
Это была магия чистой воды. Я проживала свой день с кучей забот в небольшом городе России в 2015 году, а потом переносилось в Америку 50-х. Когда любимые раритетные автомобили стоили совсем недорого, а рутбир был сладким и вкусным.
Книга стала моей кроличьей норой, моим путешествием во времени. И за это путешествие я искренне благодарю старину Кинга. И если раньше от его произведений было страшно так, что я с трудом засыпала, то теперь мне становилось так спокойно, что я забывала обо всех проблемах, грелась в лучах техасского солнца и могла жить дальше.
Как-то наткнулась на высказывание, что «шедевры мирового кинематографа следует воспринимать не до, а после прочтения литературного первоисточника». Не знаю, назовут ли фильм Долдри «Чтец» шедевром. Не думаю. Но в этом случае получилось так, что книгу я прочитала после фильма.
Фильм сам по себе мне понравился (но я вообще люблю игру Кейт Уинслет), но все-таки после прочтения книги он кажется мне неудачным. Неудачным в том плане, что тот самый конфликт: конфликт первого поколения, тех кто родился после или во время войны, с поколением войны, поиски себя, поиски очищения, вопросы ответственности и вины, в фильме скорее затронут, а не раскрыт. То, что в книге идет красной нитью и рассматривается и через призму любви, и через призму познания, через мучительные поиски, в фильме присутствует скорее флером, частью истории, но не САМОЙ историей. Акценты иные, характеры не глубокие, поиски… не то, чтобы поверхностные, но какие-то неубедительные. Ну и сила воздействия книги куда сильнее, нежели фильма, хотя казалось бы у кинематографа намного шире инструментарий влияния на чувства зрителя.
Повторный просмотр фильма после книги не дает ничего, кроме ощущения затертости. Мне кажется, что именно этот фильм лучше бы было смотреть перед книгой, потому что освободиться от влияния книги и рассматривать фильм как самостоятельное произведение все же очень и очень сложно.
Эта книга мне приснилась. Глупо, да? Но так и было.
Утром я направилась в библиотеку выбрать очередную книгу, и когда взглянула на обложку, то вспомнила, что именно её и видела во сне. Вот случаются и такие чудеса )))
Добрый день! Извините, что пишу не на форуме, а в разделе "Истории".
Но у меня будет наполовину история, а наполовину обращение к вам.
В ближайшее время мне предстоит встретиться с группой старшеклассников (и, возможно, педагогов, родителей) с целью обсуждения этой книги. Увы, она будет прочитана не у всех (такой формат встречи).
Цель встречи - знакомство с современной зарубежной литературой (занятие в рамках спецкурса). Но хочется провести встречу маскимально интересно и продуктивно.
Несколько человек уже прочитали и подходили с морем эмоций. Уже не раз себя останавливали, чтоб раньше времени всё не сказать:) То есть с прочитавшими будет о чем поговорить, это понятно.
Но вот сейчас я выбираю отрывки для обсуждения и уже замучилась перебирать то одно, то другое. Глаз замылен.
Вдруг кто-то из вас захочет/сможет предложить, какую именно сцену было бы интересно прочитать и обсудить прямо на месте. Вот что в книге вы считаете самым острым/противоречивым/спорным?
Заранее большое спасибо!!
Предсмертные слова. Они будут у каждого. У меня, у тебя, у всех нас. Неизвестно какими они будут, когда мы их скажем, будут ли они иметь смысл или же это будут несвязанные слова полубезумного старика. О таких вещах не задумываются. Да и не стоит. Нужно жить настоящим, пока живется. А там как сложится.
Это не история. Это лишь цитирование книги, дамы и господа. Ничего большего я вам, увы, предложить не могу. В книге в самом её конце Джон Грин, автор романа, признается, что в 12 лет он заинтересовался предсмертными высказываниями, причитав в учебнике по истории предсмертные слова Джона Адамса (2-ого президента США): «Главное, Томас Джефферсон жив». Дальше пойдет прямое цитирование из книги, чтоб вам было понятней:
«(А оказалось, что он ошибся: Джефферсон умер в тот же день, 4 июля 1826 года, но чуть раньше; его последние слова были: «Сегодня четвертое?»)
Я не могу толком объяснить, почему меня это интересует до сих пор, почему я стараюсь выяснить, что сказали перед смертью все интересные люди. В двенадцать мне сказанное Джоном Адамсом очень нравилось».
Вот так-то. Так и появляются интересы в нашей жизни. И писатель наградил своего героя, Майлза Холтера, Толстячка, называйте его, как вашей душе угодно, таким же увлечением, как и у него. Не знаю почему, не могу сказать, что на меня нашло, но мне захотелось выписать все те предсмертные слова, которые были упомянуты в книге. Не могу с точностью утверждать все ли они тут, потому что эта нелепая идея пришла мне в голову уже ближе к концу чтения книги. И поэтому, мне пришлось вторично пробегать книгу глазами, чтобы найти их. А в таких вот делах я за себя ручаться не могу. И, да, возможно, если вы книгу не читали, то не стоит и читать дальше. Кто знает, может вы углядите здесь страшные и ужасные СПОЙЛЕРЫ! Я вас предупридила.
Все высказывания идут в том порядке, как и в самой книге. Где надо есть прямые цитаты из самой книжки, так получилось, что это почти везде. Ну что же, теперь можно начинать.
1.Франсуа Рабле - «Иду искать Великое „Возможно“».
Я любил читать биографии писателей, даже если (как оно и было в случае с месье Рабле) я не прочел ни единого другого их произведения…
Его последние слова: «Иду искать Великое „Возможно“». Вот и я тоже. Хочу начать поиск уже сейчас, чтобы не пришлось дожидаться смерти.
2.Генрик Ибсен - «Наоборот».
Ну, вот Генрик Ибсен хорошо сказал. Драматург. — Об Ибсене я много знал, но не прочел ни единой его пьесы. Пьесы я читать не любил. Я любил биографии.
— Ага, ну вот, он какое-то время болел, и как-то сиделка ему говорит: «Похоже, вам сегодня лучше», а Ибсен посмотрел на нее, сказал: «Наоборот» — и умер.
3.Джон Кеннеди - «Это же очевидно».
Кто-то сказал ему: «Господин президент, как вы можете говорить, что в Далласе вас не любят», а он ответил: «Это же очевидно», а потом его пристрелили.
4.Симон Боливар (заслуги этого человека долго перечислять) - «Как же я выйду из этого лабиринта?!».
Его — то есть этого Симона Боливара — потрясло осознание того факта, что безудержная гонка между его несчастьями и мечтами уже вышла на финишную прямую. А дальше — тьма. «Черт возьми, — вздохнул он. — Как же я выйду из этого лабиринта?!»
5.Лев Толстой – «Люблю Истину».
6.Миллард Филлмор (13-й президент США) - «Кормят, как на убой».
Когда Филлмор умирал, он был жутко голоден. Но его доктор считал, что отказ от пищи поможет ему победить лихорадку… или с чем он там слег. Филлмор без умолку твердил о том, как он хочет есть, и доктор наконец дал ему чайную ложечку супа. Ну, он говорит с сарказмом: «Кормят, как на убой» — и умирает.
7.а)Альберт Сидни Джонсон - «Да, и я боюсь, серьезно»;
б)Роберта Ли - «Атакуем шатер!»;
в)Улисс Грант – «Воды!».
Я в тот день далеко от учебного здания не отходил, валялся на пузе на только что высохшей траве и готовился к американской истории — читал о Гражданской войне или, как ее тут называют, Войне между Севером и Югом. Мне эта война подарила много достойных предсмертных высказываний. Например, возьмем генерала Альберта Сидни Джонсона, который сказал, когда его спросили, ранен ли он: «Да, и я боюсь, серьезно». Или Роберта Ли, который, умирая через много лет после окончания самой войны, в бреду воскликнул: «Атакуем шатер!»
Я размышлял о том, почему у генералов армии конфедератов последние слова были интереснее, чем у генералов Союза (например, последние слово Улисса Гранта: «Воды!» — ну, разве это дело?).
8.Было и такое:
— Из стиха, — ответила она. — Эдна Сент-Винсент Миллей. Знаешь? Я просто потрясена.
— А… я биографию ее читал! Но предсмертных слов там не было. Я малость разочаровался. Помню, что она трахалась много.
— Я знаю. Она — мой кумир, — сказала Аляска без какого-либо намека на иронию. Когда я засмеялся, она даже не заметила. — А тебе не кажется странным, что ты биографиями великих писателей интересуешься больше, чем их трудами?
9.Уильям Маккинли - «Мы все уходим».
Тишина потом длилась очень долго, мы передавали вино по кругу, потихоньку пьянели, и я вдруг заметил, что думаю о президенте Уильяме Маккинли, это третий по счету американский президент, которого убили. Он прожил несколько дней после того, как в него стреляли, и под конец его жена начала плакать и кричать: «Я тоже хочу уйти! Я тоже хочу уйти!» Собрав последние силы, Маккинли повернул к ней голову и ответил: «Мы все уходим».
10.Эрнесто Че Гевара - «Ну, стреляй, трус. Всего лишь человека убьешь».
А я взял с полки Лариной соседки биографию аргентинского революционера Че Гевары — стену украшал постер с его портретом. И лег рядом с ней на нижний этаж кровати. Я начал с конца: я иногда так делаю, когда не планирую читать всю биографию целиком, — и без особого труда отыскал предсмертное высказывание. Когда его взяли в плен боливийцы, Че Гевара сказал: «Ну, стреляй, трус. Всего лишь человека убьешь». Я вспомнил последние слова Симона Боливара из романа Маркеса: «Как же я выйду из этого лабиринта?!» Похоже, у этих революционеров из Южной Америки прирожденная способность умирать.
11.Джон Седжвик - «С такого расстояния они даже слона не подстре…».
— Почему ты так и-интересуешься предсмертными словами-и?
Как ни странно, я о причинах никогда не задумывался.
— Не знаю, — ответил я, положив руку ей на поясницу. — Иногда они просто забавные. Например, когда шла Гражданская война, генерал Седжвик сказал вот что: «С такого расстояния они даже слона не подстре…», и тут в него попали. — Лара рассмеялась. — Но часто в смерти людей можно увидеть их жизнь. Последние слова показывают, что это за человек был при жизни, почему он прославился настолько, что кто-то записал его биографию. Понятно я говорю?
12. а)Генри Уорд Бичер (американский религиозный деятель) - «А теперь начинается неизведанное»;
Б)Дилан Томас - «Я выпил восемнадцать стаканов неразбавленного виски. Уверен, что это рекорд»;
В)Юджин О’Нил - «Я родился в отеле, и умру, черт его побери, в отеле»;
В)Диана, принцесса Уэльская - «Боже. Что случилось?»;
Г)Джеймс Дин - «Жаль, они нас не видят».
Последние слова жившего в девятнадцатом веке священника Генри Уорда Бичера были: «А теперь начинается неизведанное». Поэт Дилан Томас, который любил надраться не меньше самой Аляски, сказал: «Я выпил восемнадцать стаканов неразбавленного виски. Уверен, что это рекорд», а потом умер. Любимый драматург Аляски, Юджин О’Нил: «Я родился в отеле, и умру, черт его побери, в отеле». Даже жертвы автокатастроф иногда успевают что-то сказать, например принцесса Диана: «Боже. Что случилось?» Актер Джеймс Дин: «Жаль, они нас не видят», — и после этого его «порше» влетел в другую машину.
(Примечание: в некоторых источних утверждается, что последними словами Дина были: «Этот парень должен был остановиться… Он же видел нас», а там кто знает).
13.Мериуэзер Льюис (американский первопроходец) - «Я не трус, но я так силен. Тяжело умирать».
14.Здесь достаточно одной цитаты:
Во время этого беглого просмотра наткнулся на отличное предсмертное высказывание. Нищий суфий в тряпье зашел в ювелирную палатку богатого торговца и спросил его: «Знаешь ли ты, как умрешь?» Богач ответил: «Нет. Никто не знает, как умрет». А суфий возразил: «Я знаю». — «Как же?» — поинтересовался хозяин лавки.
Суфий лег на землю, скрестил на груди руки и сказал: «Вот так». И умер. И торговец раздал свое богатство и сам стал бедняком, стремясь к такому же духовному богатству, каким обладал умерший суфий.
15.Томас Эдисон (всемирно известный изобретатель) - «Там восхитительно».
Вот последние слова Томаса Эдисона: „Там восхитительно“. Я не знаю, где это место, но я полагаю, что оно есть, и надеюсь, что там действительно восхитительно».
P. S.:
Любимые предсмертные слова автора книги - это слова Оскара Уайльда.
Писатель умирал в вычурно декорированном номере гостиницы и заявил: «Нет, либо вы снимете эти обои, либо я умру».
Невольно хочется читать кому-нибудь вслух. Переживать вместе боль и страдания, любовь и радость героев. Читать их истории на разные голоса, поначалу искоса наблюдая за реакцией. Затем увлечься, время будет лететь незаметно. Для книги уже не существует часов и минут. И порой она рассказывает то, что может перевернуть жизнь.
Люблю кино. Стараюсь посмотреть все фильмы с участием любимых актеров. "Искупление" было в фильмографии Джеймса Макэвоя. Из коментариев к фильму на сайте интернет-магазина узнала, что это экранизация романа незнакомого мне до этого автора. Почему-то это меня заинтересовало. Почему-то решила заказать не только фильм, но и книгу. Поскольку привыкла все делать "в прямой хронологии", то бишь раз сначала была книга, а потом кино, решила сначала прочитать роман, а потом уже насладиться игрой Макэвоя. В конечном итоге проглотила книгу за полдня - начав ее читать, просто не смогла оторваться, пока не был прочитан последний абзац. Ревела во время чтения, после чтения... В общем фильм мне не понравился, несмотря на все его бонусы в моих глазах в виде любимых актеров. Но зато открыла для себя Иэна Макьюэна. Теперь пытаюсь прочитать все, что было им написано и издано у нас.
"Жизнь так печальна, но все мы ее живем"
"Маленькая жизнь" Янагихара
Правильнее было бы "Призыв монстра", не знаю, отчего российский прокат остановился на нейтральном "голос". Для детской аудитории, к которой адресует выбор главного героя и фэнтезийная тематика - слишком горькое и больное кино. Вдумчивый взрослый зритель вряд ли заинтересуется по тем же причинам: герой и тема. Неформатом называют творчество, которое предположительно не найдет массовой аудитории. Фильм абсолютно неформатен и потрясающе, феерически, невообразимо хорош.
Я ничего не знала о нем, когда шла в кино. Ни о звездном актерском составе: Лиам Нисон, Сигурни Уивер и Фелисити Джонс; ни о книге Патрика Несса, по которой снят. И даже не предполагала, о чем это будет. Проблемы взросления наверно, нет? Стандартное для мистического фэнтези начало: мальчик просыпается от кошмара, где не может удержать руку женщины и она срывается в разверстую пропасть могилы. "Вряд ли подружка, скорее мама, - подключается дрессированный ассоциативным методом дедушки Фрейда, логический аппарат, - Значит кино будет про мальчика, у которого умерла мама и он винит себя, что не сумел удержать ее в мире живых".
Зрительской пресыщенной самоуверенности хватает на пару минут, потом герой собирается в школу, по пути заглянув в комнату, где спит коротко стриженная девушка-девочка. Секундный кадр, но снобизм колеблется маревом, истаивает и мгновенно настает магия кино. Он просто идет в школу, а на меня обрушивается ощущение невыносимой концентрированной правды происходящего. Мгновенное "здесь и сейчас" - все по-настоящему, а я чудом могу видеть, находясь за тридевять земель.
Этого ощущения после не поколеблет ни явление древочеловека, ни нарочитая условность воплощения рассказываемых им историй. Я еще могу абстрагироваться в сценах с бабушкой, воспринимая их именно, как сцены (при всей любви к Сигурни Уивер). И это несложно с отцом (хотя Тоби Кеббелл тут много лучше, чем в идиотическом "Бен Гуре"). Но когда в кадре мальчик и мать, голос здравого смысла умолкает. Не умеешь связать, бодро скакавшую по экрану месяц назад в "Изгое-один" Фелисити Джонс с молодой женщиной, угасающей на глазах.
Она живет свою маленькую жизнь и мальчик Конор живет, а уровень зрительской вовлеченности в происходящее превышает возможные пределы. Ты перестаешь быть тем, кто смотрит, становясь ими. Нет, не самый желанный аттракцион неслыханной сопричастности, чувствовать себя Принцессой Галактики или Миллиардером Гением Плейбоем куда приятнее.
С той разницей, что последняя пара персонажей никогда и ни при каких условиях не материализуется в твоей жизни, а боли каждому из нас довольно. И неважно, что у всякого своя, есть некий универсальный алгоритм, позволяющий утешить и утишить. Провести сквозь себя, не став ее пожизненным вместилищем. Бодрость речевки: "Что не убивает нас, то делает сильнее" в реальности чаще воплощается в: "Что не убивает, то калечит". Этот фильм из числа артефактов, трансформирующих то, что может искалечить в дающее силу.
Прочитал уже половину. Интересная книга, вот практически не оторваться. Правда, в книге есть один момент, который очень далек от меня - это ненависть к Ли Харви Освальду, которой полностью пропитана вся книга. Освальда в этой книге периодически называют не иначе как (цитирую дословно) "говнюк", "гондон" и прочие внезапные слова. Главные герои только и мечтают о том, чтобы "стереть самодовольную ухмылку с его лица" и т.д., всячески пытаясь пробудить в читателе такое же чувство. Фанатизм на Кеннеди, присущий американцам, - это понятно. Но по этой книге создается впечатление, что любовь к Кеннеди просто меркнет на фоне ненависти к Освальду. Такое вот удивительное ощущение.
Стивен!!! Стииивен! Что же ты делаешь! У меня же есть работа, и я хочу иногда спать! Вчера дочитала вторую часть! Это вторая часть? там еще 3/4 книги согласно бегунку ридера???? Еееееееееееее! Вот честно, даже если бы она закончилась уже сейчас я бы сказала, что это законченая мега-книга! Но у меня впереди еще бОльшая ее часть... Стивен, спасбо тебе! Ты реально крутой чувак!
