Рецензии на книги — Константин Воробьев

Курская область , 1930-е годы. Одна война уже закончилась, новая пока еще не началась. Зато идет становление нового государства, его новые веяния, реформы. В этой повести о коллективизации. И расскажет нам свою историю и историю своей деревни паренек-сирота Санька Письменов. Растет он в семье свихнувшегося дядьки Ивана - просто Царя - это у него прозвище такое было, и тетки Егоровны. Из-за постоянных заскоков дядьки в доме недостатка в ссорах, ругани нет. Егоровна всё спускает на тормозах, но иногда и не получается. Однажды у дяди Ивана переклинило и он решил развестись с Егоровной и поделить пополам всё имущество. Но если с курамş еще более-менее дележка удается, то вот как делить стол? лавку? комнату?чулан? Своими свихнувшимися мозгами дядька додумался лавку распилить. Уже и пилу взял,…

Ожидание неминуемого <...> главнее самого события, потому что человек не знает, с чего оно начнётся, сколько продлится и чем закончится.

Кремлёвским курсантам, терпящим бедствия под Москвой холодной осенью 1941-го, всё ещё кажется, что отдалённый гул фронта и зловещий вой «мессеров» в набухшем тяжестью небе не имеет к ним никакого отношения, и каждый уверен, что уж с ним-то, конечно, ничего страшного здесь не случится. Герои повести «Крик» даже успевают сыграть вроде бы шуточную, но щемящую сердце своей наивностью и обречённостью свадьбу с девушкой из близлежащего села. Молоденькие лейтенанты свято верят, что их командиры подготовленны и опытны, а солдаты — отважны и бесстрашны, что огневая мощь Красной армии в несколько крат превосходит вражескую, а попасть в окружение и сдаться в плен…

Мрачная проза опаленного войной человека. Хоть эпитет и заезженный, вряд ли он чем-то хуже, чем «травматический опыт» или что-то еще. Плен зимой 1941-го, лагеря для военнопленных, удачный побег осенью 1942-го, партизанские дела в Литве, послевоенные проверки (которые он прошел успешно и был награжден, если верить открытым источникам). Все это человеку хотелось выплеснуть на бумагу, убрать из головы. Частично это удалось.

Я люблю эти книги «Школьной библиотеки» еще и потому, что они почти всегда сопровождаются вступительной статьей или послесловием некоего критика. Произведения обычно не сильно устаревают, а вот критика почти мгновенно превращается в документ своей эпохи, а я страсть как люблю копаться в напластовании идей. Вот и здесь прозу Воробьева предваряет чудовищная по глупости и по…

Цитата:

…Бархатистыми кошачьими шагами неслышно подкрадывалась осень. Выдавала она себя лишь тихим шелестом засыхающих кленовых листьев да потрескиванием стручков акаций. Исстрадавшейся вдовой-солдаткой плачет кровавыми гроздьями слез опершаяся на плетень рябина; грустит по утрам солнце, встающее закутанным в шелковый сизый шарф предосеннего тумана…

Впечатление:

Очень тяжёлая история, думаю если все рассказы в сборнике такие, я бы не смогла прочитать их все. Сложные они в языке на восприятие, затянутые, чтобы показать атмосферу и сама заявлена тема сложная - плена.

Очень понравились мне описания окружающей среды и усталый, больной юмор. Немного грустно, что человек помимо всего пытается выжить, так еще он везде как будто неуместен. Тема выживания того периода открылась для меня иначе,…

Довольно заурядная повесть о временах коллективизации. Всё отличие от других подобных произведений - история рассказана от имени двенадцатилетнего сироты Саньки. Мальчик давно живёт с сумасшедшим? прикидывающимся сумасшедшим? дядей и его женой, тёткой Егоровной, которая ему по крови вовсе не родня, но на самом деле - единственный по-настоящему близкий человек. А ещё по соседству живёт Момич, или дядя Мося, как зовёт его Санька. Общеизвестно, что любому мальчишке нужен отец, образец для подражания в мужских делах и думах.

За лето я до конца перенял и впитал в себя все, что пленяло меня в Момиче.

Момич ничем особенным не блещет, но он работящий, надёжный, жалостливый. Хозяйство у него крепкое, дочь он замуж собирается отдавать за сына самого богатого жителя села. Естественно, когда власть…

Небольшая повесть погружает читателей в атмосферу отчаяния, ощущения бессмысленности происходящего, ненужных смертей и отсутствия здравого военного руководства. Поначалу, приступая к данной книге, я полагала, что речь пойдет про подольских курсантов, тех, кто отчаянно дрался, задерживая врага, и чью трагичную гибель никак не назовешь напрасной. Но тут писатель пишет о совсем иных курсантах, которым не повезло оказаться под началом неудачного, неопытного и слабохарактерного командира, так что они действительно оказались лишь «мясом», которое бросили закрывать брешь, по факту ничего не изменив в расстановке сил и зря сложив свои головы.

У автора отлично получилось нагнетать это ощущение безнадежности, растерянности, чувства, что «все зря, никого мы не спасем и сами погибнем бесславно», так…

Коротенькое, но очень пронзительное произведение из цикла о битве за Москву.
Ноябрь 1941 года, село в Подмосковье. Фишисты уже на ближних подступах к столице. Младший лейтенант Сергей Воронов отправлен командовать взводом. Но как на грех в этом селе был склад валенок, так и познакомился с кладовщицей Мариной. Дальше понятно, дело молодое.
Но война на то война, чтобы не прощать подобных действий. Приказано - разведка боем, все ушли, а Сергей и его ближайший друг попали в плен. Воронов ранен и очень слаб. Выживет? Погибнет? Расстреляют? Автор оставляет это за скобками...
Что понравилось. Писатель не читает нравоучения, не говорит о том, как надо и как не надо поступать. Выводы каждый сделает сам. Но раз есть преступление, то неотвратимо и наказание...

Война многолика, и лики её один другого страшней. Каждый из её свидетелей может передать только то, что видел сам, и в этом важность и незаменимость разнообразной фронтовой прозы. В повестях Крик и Это мы, Господи! Воробьёв рассказывает о том, что подстерегает по ту сторону отваги, что ждёт впереди тех, кто ни шагу назад. О том, как разведка может обернуться пленом, а затем странствием по всем кругам ада: имя первому кругу Ржевский городской концлагерь, имя второму кругу Смоленский концлагерь, далее Каунас, Саласпилс, Паневежис, Шяуляй... Долгое путешествие, в котором все пункты объединены одним впечатлением, одной мыслью: «бежать». Вот я что думаю: почему мы (хорошо, говорю за себя) так спокойно употребляем для бодрости всякие ужастики и триллеры, зомбяков и кровищу, а книги о…

Существует такой, набивший оскомину штамп про советское искусство и в частности про советскую литературу. Что существовало такое советское искусство, в котором все, что касается Великой Отечественной войны, было приглажено, все неприятные и неудобные моменты для советской власти скрыты, но при этом все рисовалось либо в черном, либо в белом цвете. И не было полутонов. Ерунда полная. Книга К. Воробьева ярчайший пример честного откровенного рассказа о войне. Самый тяжелый период Великой Отечественной: осень 1941 года. Фашисты под Москвой. Красная Армия отступает. Кажется еще немного и столицу отдадим врагу. Рота кремлевских курсантов 240 человек в новеньком обмундировании выдвигается на фронт. Эти молодые ребята должны были стать лучшими командирами Красной армии. При поступлении они…

Страх, как и голод, истерзав и скомкав тело, делает его со временем бесчувственным, апатичным и ленивым к восприятию ощущений.

Книга жёсткая и страшная, и тем самым великая. Но к огромному сожалению (моему) она могла быть ещё страшнее.

Уж сколько люди моего поколения (начало воспитания которых приходилось на последние годы СССР) наслышаны про то, как зверствовали фашисты в отношении военопленных, и просто мирных жителей. Казалось бы, книга Константина Воробьёва должна в очередной раз освежить всё то, что нам рассказывали старшие. Что-ж, освежила. Но не так. Не надрывалась почему-то моя душа при чтении. Не надрывалась.

А всё потому, что повествование о злоключениях захваченного в плен лейтенанта, содержавшегося в бесчеловечных условиях, бежавшего, пойманного, битого и т.д. - ведётся…

Когда я перевернула последнюю страницу повести, то осознала, что читала ее со стиснутыми зубами и со сведенными к переносице бровями. Очень страшное чтение, очень напряженное. Я не впервые читала эту повесть, но как первый раз проживала все ужасы, описанные Константином Воробьевым.

Это произведение не могу воспринимать как художественное. Для меня это страшная реалистичная хроника, путевые заметки, отрывки из дневника. Взгляд изнутри, из того ужасного мира, который создали не фантасты в своем воображении, а люди. Люди ли?..

Об истории 3-его рейха, о Второй мировой, о Великой Отечественной войне читала много, и каждый раз не устаю поражаться: на что только не способен человек?! И ужасно сознавать, что этот вопрос относится как к тем, кто придумывал и изощренно реализовывал жестокости и…

Когда ты не знаешь, о чем надо думать, заживет ли рана и через сколько дней, кто такие немцы и что они с тобой сделают, погибла ли Маринка или только ранена в спину навылет, пришлют ли в твой взвод какого-нибудь младшего лейтенанта или Калач назначит взводным курву Крылова, кто напишет про тебя матери Лапин или капитан Мишенин, лучше б Мишенин, потому что письмо у него получается длинней, и мать не сразу начнет плакать, когда ты не знаешь, об этом или о многом-многом другом надо думать, тогда твое тело, если ты ранен, становится тяжелым, опасным и заостренным, а воздух и земля гудят и вибрируют, и тебе кажется, что тобой выстрелили, и ты летишь под самыми звездами, и вот-вот ринешься вниз и взорвешься миной.

Какой-то "умник", не помню, переврав известную фразу, сказанул, что на войне…

Не то чтобы я не люблю книги о войне... Я боюсь их. Мне страшно читать, осознавая, что большая часть героев всей книги погибнет... Но еще ужаснее осознание того, что все страшные боевые действия, описанные на страницах рассказов, повестей, романов, происходили или происходят на самом деле. От подобной мысли мне всегда становилось плохо, и я избегала произведения на военную тематику точно так же, как и избегаю ужасов. Потому что война и есть воплощение страха и страданий.

Я начала читать "Это мы, Господи!", еще не зная, какую ловушку подстроила мне школьная программа. А бросить было нельзя: раз сказано - прочитай, значит надо. И я читала. Эта повесть во многом автобиографична, в принципе все творчество Воробьева носит отголосок его воспоминаний о военном времени. Это чувствуется с первых…

Вторая книга Константина Воробьёва из мной прочитанных (после "Это мы, Господи), и показавшаяся мне ещё более серой. Откровенно говоря, побаиваюсь немного это писать, потому что могут меня закидать тухлыми яйцами и гнилыми помидорами с криками "как можешь ты, скотина, писать подобные реплики про такую тему, как война, да ещё и про эпизод, когда враг почти в столицу вошёл".

Но могу. И пишу. Слишком документально получилось. Слишком по-журналистски, а не литературно. И повествование рваное, и персонажи нечёткие.

Да простят меня его поклонники.

Деревня в Курской области 1930-е годы. События описанные в повести читатель видит глазами мальчика-сироты Саньки. Он живёт в бедной семье своего дяди. Дядя ненормальный или очень хорошо прикидывается таковым. Не побираться семье помогает сосед Момич. И вот в стране наступает период коллективизации и вроде бы для бедных семей жизнь должна наладиться, но нет, не жили богато, нечего и начинать... Жизнь в трудовой коммуне у семьи не задалась. К власти в селе приходят бывшие конокрады. Тётю, которая любит и заботится о Саньке, убивают. Благодетеля Момича раскулачивают и он скрывается от новой власти. Всё плохо. Потом мы встретим героев уже во время Великой Отечественной войны. Очень грустная и какая-то беспросветная повесть. Хотя после прочтения понимаю, что описанные события и герои…

Озарение мира исходит из нас самих, от нашего внутреннего светильника.

Да, это повесть фронтовика Константина Воробьёва. Нет, она не про войну. Совсем неожиданно она про любовь. Про неприкаянные сердца, которые держатся друг за друга в болоте пошлости и благополучного равнодушия. Про двух взрослых детей, укравших у судьбы свой сиротский кусочек счастья.

Я сказал, что любви, если она запоздалая, без треугольников не бывает, и дело не в треугольниках, а в бездарности авторов, дерзающих бормотать об этом.

Лес казался загадочным и строгим, и из машины я ввел в него Ирену, как в собор без людей.

Эту книгу прочитал первый раз еще в школе, тогда она оставила неизгладимое впечатление. Страшная по своей реалистичности, она приковывает все внимание и гулким набатом отзывается в сознании - ведь эти мальчишки, мои ровесники, попали на войну... в их возрасте многие двойки получают на уроках, а они... они защищали свое будущее и наше настоящее...

"От героев былых времен не осталось порой имен... Те, кто приняли трудный бой, стали просто землей и травой..."

Эта повесть как-то случайно затесалась у меня в хотелки и я искренне считал, что это повесть о войне современного автора, настолько имя Константина Воробьева мне ничего не говорило. А он оказывается из авторов "лейтенантской прозы", и книга написана аж в 1943. О чем думает человек, считающий что его ведут расстреливать по лестнице в подвал?

Я буду лежать мертвый, а они прикурят… А где политрук Гриша?… Целых шесть годов не видел мать!.. Это одиннадцатая? Нет, тринадцатая… если переступлю — жив…

Хорошее начало, даже прекрасное, но вот только это одновременно и чуть ли не последний в повести экскурс в психологию. Потом только зверства фашистов, убивающих военнопленных десятками в припадках бессмысленной жестокости. Причем жестокость врагов настолько безмерна, что ничего подобного в других…

И когда дети после школы прибежали в сад, они увидели, что Великан лежит мертвый под деревом, а дерево сплошь зацвело белым цветом. Уайльд

Я так и не поняла, почему «Воробьева называют русским Хемингуэем» — не фигурирование ли Хэма в тексте натолкнуло издателей на такую шляпу в аннотации; но мы-то с вами догадываемся, что упоминание Ильфом и Петровым, скажем, Арцыбашева еще не дает повод для признания их с ним тождественности. «Вот пришел великан» — это очень хорошая «журнальная» повесть — в этом определении нет ничего уничижительного, просто стиль, или, скорее, тон её не совсем привычен для книг в твёрдых обложках. Трогательная автоирония, попытки укусить себя побольнее — не затем, чтобы очнуться, а чтобы не дать зажить старым, нужным шрамам. Как говорится, enough to make a grown man…

Страшная в своей реалистичности книга о судьбе советских солдат в немецком плену. Как-то просто и лаконично рассказывается о взятии в плен, о концлагерях, о зверствах фашистов и издевательствах над пленными. Причем командирскому составу (к нему принадлежит и главный герой) приходится еще хуже, чем простым красноармейцам. Но Сергей, несмотря на рану, болезнь, слабость от голода, обладает неукротимым характером. Он не пытается выживать в лагере. Все, чего он хочет - бежать!

Он делает несколько попыток, которые срываются. Пленных увозят все дальше, сил становится все меньше... А он все равно не останавливается. Самое странное, что побег в конце концов совершен, и - это как хождение по замкнутому кругу - он вновь попадает в плен. И еще раз.

Поражает, как спокойно и реалистично автор сумел…