Рецензии — стр. 4

Сначала, около шести тридцати, приезжала усталая мама, но она сразу шла включать плиту и делать ужин и ничего не спрашивала. В восемь тридцать возвращался усталый папа, забирал с Катиного стола дневник, даже не поев маминой еды, внимательно пролистывал его. После Кате часто нужно было пережидать плохое и долго повторять про себя: «Катя катится-колошматится, Катя катится-колошматится…» Ночью, когда с этим днём уже всё понятно и кончено, можно было лежать в свободной невесомости ещё восемь часов и краешком надежды думать себе, что завтра будет получше.

"Катя катится-колошматится... Катя катится-колошматится"...
И так много раз повторяет десятилетняя Катя внутри своей головы, чтобы не дать безысходности или страшным мыслям овладеть ею. Бесконечный, ритмичный, внутренний монолог.
(Катя - маленький поэт, из неё вынимают душу за то, что она записывает стихи не в столбик, а ведь через всю книгу чётко прослеживается умение Кати ощущать слово, ритм, структуру стихотворения (если вспомнить, как она сочиняла на уроках математики).

У Некрасовой получилась лучшая книга о тихом, домашнем, подковёрном насилии глазами ребёнка. Насилии, в основном, психологическом, о котором у нас говорят меньше, чем о физическом, но которое подчас калечит ничуть не меньше. И в детском, и во взрослом возрасте. Но ребёнок по умолчанию беззащитен, бесправен и зависим. Насиловать его удобно каждый день, как само собой разумеющееся действие повторять и повторять пытку. Не все родители понимают, какими своими действиями они разрушают ребёнка. Особенно если в детстве так же разрушали их самих - за ширмой "благополучной семьи", медленно и жутко (но какой в этом смысле анамнез у родителей Кати, мы к слову, не в курсе) .
Самое страшное что такую исковерканную реальность ребёнок, не жившей в другой реальности, очень быстро начинает воспринимать как норму. Хорошо, если с возрастом ей удастся стряхнуть этот морок. А не передать дальше - своим детям. Хорошо, если до взрослого возраста вообще удастся дожить.

Мама любит Катю, но вся её любовь уходит в песок усталости. Папа, по моему, вообще не очень понимает, что делать с дочкой, зачем она. Катя для него неумеха, дура и раздражающий фактор. Зато папаша приладился дочь воспитывать.
Если вы в детстве когда-то боялись идти домой, получив двойку, имейте ввиду, что эта книга для вас темна и полна триггеров.

Мистическая составляющая в книге мне не мешала. Когда тебе нужно выжить, находясь в почти постоянном напряжении дома, переживая школьную травлю (как со стороны одноклассников, так и со стороны учительницы), если ты к десяти годам по самую маковку полна привнесенными в твою жизнь страхами, кикимора появляется сама собой. Буквально отращивается и прорастает рядом.
Потому что на людей надежды всё меньше.

Спасибо автору за финал. Очень хорошо понятно, насколько он мог быть другим. Кошмарным.
Но очень жаль, что счастливые изменения подтолкнуло уже почти случившееся несчастье, которое могло стать непоправимым.

Катя-Катенька. Пусть тебе больше никогда не придётся "катиться и колошматиться", и пусть твои раны окажутся исцелимы.
В наше время, в большом городе где начинают уже появляться нормальные психологи и психотерапевты, это, к счастью, уже реально.

Однажды ночью по агентурным данным из кулуаров чтения маститых критиков из надежного источника до меня дошли достоверные сведения, что поэт и критик Лев Оборин считает книгу Людмилы Петрушевской «Нас украли. История преступлений» прекрасной (о чем он после и сообщил в своем фб).
Стала читать. Так и есть. Прекрасная.

Это запутанная история про русских шпионов-дипломатов, их несчастных жен и подмену младенцев. Звучит как какой-то бред американско-индийского производства, но на деле это очень душевная бытовая драма, в которой есть и мерзость, и сволочи, и отчаяние, но и свет, надежда и хорошие люди тоже есть.

Наши дни. Аэропорт. Мать провожает двух сыновей-близнецов на самолет Москва - Монтегаско, который доставит их прямиком к отцу. Вот только провожает она их почему-то, как на войну. И никакие они на самом деле не близнецы, хоть и похожи друг на друга классическими профилями какой-то иноземной красоты, с которой патрульные менты предпочитают не связываться: иностранцы не по их ведомству. И паспорта у парней одинаковые - полностью совпадают не только дата рождения, но и имя с фамилией. Так же не бывает.
Но, оказывается, бывает. Вот об этом и книга.

Петрушевская постепенно разматывает перед читателем запутанный клубок сюжетных линий, чтобы потом эта «нить Ариадны» вывела его через лабиринт родильных палат, номенклатурных интриг, голодных и бандитских 90-х к пониманию того, как же это так получилось - одно имя на двоих. Но это лишь верхушка замысла, она касается только первой части названия книги - «Нас украли» - ее как бы лицевой стороны. А изнанка - «История преступлений» - это по сути альманах обычной жизни, которая, как ни странно, отображает собой весь уголовный кодекс с комментариями и поправками, а также неписаными законами о тех, кого они - законы эти - не касаются.

На мой взгляд, эта книга очень похожа на саму Петрушевскую - причудливо мила и вызывающе оригинальна.

Очень-очень просили рассказать вам о моём впечатлении от прочтения нового бестселлера Дмитрия Глуховского? Что ж, получайте. Без спойлеров и предельно кратко.
"Текст" это драматическая (кому как) история Ильи Горюнова вернувшегося из тюрьмы и мстящего своему обидчику - полицейскому подкинувшему наркотики. Мстит до смерти. В руки героя (как-то странно звучит) попадает смартфон мажорика с красным удостоверением. От скуки, отчаяния, Горюнов начинает читать его переписку, бегать по страницам его социальных сетей, отвечать на сообщения неизвестных ему людей и... жить чужой жизнью. Пытаться жить. В общем-то всё.
Ну а если серьёзно то мы в очередной раз обмануты. Ожидая бестселлера получаем скороспелую антироссийскую агитку автора-либерала. Почему? Ну так все полицейские продажные твари, товарищи предатели, девушки шлюхи, на улицах грязь, дерьмо, тупое быдло слоняется между ларьков и в грязных подворотнях. И даже единственный человек который тебя ждал и любил, твоя мама покинула тебя. Причём даже в её смерти ты винишь государство.
Говорят Дмитрий Алексеевич в настоящее время работает над несколькими романами. Блин, остановитесь господин Глуховский и напишите хоть одну свою историю нормально. Так чтобы персонажи были личностями за которыми хотелось наблюдать (а не картонными статистами), чтобы диалоги вызывали интерес, а не разочарование, так чтобы после прочтения в голове появлялись какие-то мысли, а не депрессия.
Почему эти страдания юного Вертера меня не тронули? Сложный вопрос. Хотя нет, лёгкий. Автор и есть тот самый мажорик ничего не знающий о современном мире. Я стопроцентно уверен, что ни в одной драке в жизни он не участвовал, о насилии слышал только понаслышке, да из фильмов и компьютерных игр. Отчаяния, голода, холода никогда не чувствовал. Как можно поверить писателю пишущему о том чего он не знает и не испытал вовсе? Попытка разжалобить нас синтетическим заменителем не удалась.
И снова в каждом предложении ненависть к своей стране и восхищение забугорными плюшками, позирование перед поклонниками и глупый гонор не зрелого сорокалетнего мужика, а недоразвитого прыщавого подростка с комплексами. А ещё много-много лишнего ТЕКСТА, назначение которого определить совсем не сложно - превратить повесть в полноценный упитанный роман.
Печально, что "история внутри истории" так и не выстрелила. В чём причина? Патронов в магазине не было.

Я убила бы сейчас за какую-нибудь книгу, любую, какую угодно.(с) «Живые люди» Яна Вагнер.

В мир пришел вирус. Природа, устав от наглого человечества, которое возомнило себя ее хозяином, решила стряхнуть его с себя, показав, что весь прогресс бессилен перед ней. Убить мерцающие мегаполисы легко. Достаточно отключить электричество и воду. Немного агонии на остатках топлива и всё. Конец.

Когда всё только началось, трудно было поверить, что город доживает свои последние дни. Аня с мужем Сергеем и сыном Мишкой восприняли карантин, как вынужденный отпуск. Еще работала связь и телевидение, и жизнь шла почти своим обычным ходом. А потом город закрыли. И стало понятно, что те, кто его охраняет, скоро или погибнут, или сбегут. И не дай Бог, оказаться у них на пути. Надо уходить и быстро. Уходить с навязанной случаем компанией соседей и друзей на Вонгозеро, где стоит старый охотничий дом.

Сначала была цель просто выжить, бежать от вируса и мародеров, расталкивая обстоятельства локтями. Ну вот. Доехали. А дальше что? 11 человек, измотанные взаимной неприязнью и претензиями, среди которых есть ненавистные друзья мужа и - боги - бывшая жена, которую он бросил с ребенком ради новой жизни с Аней, должны как-то научиться существовать в невыносимой тесноте двухкомнатной избушки. В дороге об этом думать было особо некогда, а теперь Аня осталась с этими людьми лицом к лицу, глаза в глаза. Конец света крупным планом, от которого уже не спрятаться.

Надо учиться понимать и принимать друг друга. Не лицемерно, по-городскому, на вытянутой руке, втыкая в разговор пустые улыбки. А по-настоящему, снимая броню замкнутости и показывая свои шрамы, оставленные колючей проволокой чужих слов и поступков. Потому что пережить зиму в тайге, выцарапывая у обледенелого озера скудное пропитание, проще вместе. Потому что вокруг всё еще слишком опасно, чтобы позволить себе роскошь ненавидеть друг друга. Потому что игра в «Десять негритят» со смертью только началась.

Для меня «Вонгозеро» и «Живые люди» - единое целое. «Вонгозеро» обрывается на полуслове, только чтобы вдохнуть поглубже и продолжиться стоном усталости и страха «Живых людей».

Вагнер не просто хороша.
Она королева драмы.

Прочитал и я эту нашумевшую книгу.
Да, не балуют нас наши авторы качественным апокалипсисом. Иначе не было бы такого внимания произведению Яны Вагнер. То, что книгу читают и обсуждают, это видно из статистики на нашем сайте хотя бы.
А вот новость: на телевидении режиссер Павел Костомаров, тот что спец по таким темам (снимал Чернобыль. Зона отчуждения), затеял 8-серийную экранизацию романа с Кириллом Кяро и Викторией Исаковой в главных ролях.

Я не случайно помянул вначале о качестве. Дело в том, что книга Вагнер показалась мне вполне добротной, но не выдающейся. Я поставил "четверочку", но при первом знакомстве с автором я всегда даю аванс; если продолжение или что-то новое, что мне приведется у нее прочитать, будет на таком же уровне, выше "трояка" она не получит, а может и меньше.

Идея - не оригинальная. Эпидемия, будь то грипп или какая-то другая инфекция, уже стала удобным клише. Это Джек Лондон когда-то потряс своей "Алой чумой", кстати, так до сих пор и не превзойденной.

Сюжет - бегство небольшой группы спасающихся и их борьба со всякими встречными-поперечными - тоже изъезжен; море вариантов начиная с тех же "Ходячих мертвецов".

Пожалуй, некоторой оригинальностью стал выбор повествования от лица одной из участниц "побега" - женщины. Ну, тут авторша сделала правильный выбор, будучи сама женщиной, в таком ракурсе она бы смогла наиболее достоверно поведать свою недостоверную историю.

К сожалению, самая сильная сторона книги оказалась одновременно и самой слабой. Вагнер слишком увлеклась описанием внутренних переживаний героини, сделав их главной темой книги. В результате - сюжетная линия начала как-то тускнеть и как дорога, по которой ехали герои, стала теряться под сугробами рассуждений, опасений, мучений и разных других чувств главной героини.

Произошло самое страшное, что может произойти в такой книге, потерялся темп - действие стало растекаться, размазываться и превратилось в некоторый пунктир: реальное событие - внутренняя возня - реальное событие - внутренняя возня...

Это стало раздражать, я окидывал взглядом очередную страницу, видел, что здесь никакой новой информации кроме той, что я уже знаю - главная героиня страдает от неопределенности и неуверенности - не прибавится и листал дальше, и так по 7-8 страниц пустого текста.

Я понимаю, что автору хотелось рассказать о внутреннем мире своей героини так как она его видела, но для этого есть свои жанры. Чтобы показать палитру этих чувств и переживаний, не обязательно помещать героиню в условия апокалиптического произведения, чувства могут быть спровоцированы и без такого внешнего антуража. Но, если очень хочется апокалипсиса, построй сюжет иначе, чтобы внутренний мир героини был главной темой, тогда не надо такой динамики. А так получилась ни рыба ни мясо.

И еще один нюанс: конечно, название "Вонгозеро" красивое, но, я думаю, не стоило так называть роман. Почему? Да потому что это ударило по интриге; с первых страниц книги было ясно, что до точки назначения они так или иначе доберутся. Если бы роман назывался по другому, читатель мог бы вместе с героями постоянно решать - как быть: ехать дальше или искать какие-то варианты в данной пространственно-временной точке.

Ну, и с роялями в кустах, по моему, перебор получился. Нет, я не против, чтобы разок по ходу такой рояль попался, всегда приятно порадоваться за героев, но когда этих неожиданных музыкальных инструментов становится много, то уже огорчаешься за автора, который заведя героев в сложную ситуацию, не стал думать, как её разрешить более качественно, а просто махнул волшебной палочкой и расправился с конфликтом. Кстати, огорчаешься не только за автора, но и за себя, как читателя, потому что уверен - ты "достоин большего".

Кадр из снимающегося фильма

Есть у меня одна штука, которую я иногда пытаюсь провернуть с книгами, просто потому что всё относительно, есть время и настроение. Я называю её «Синяя занавеска», по аналогии со старой историей о школьных мучениях вокруг трактовки цвета занавесок, которые должны что-то всенепременно символизировать якобы по замыслу автора, в то время как автор просто написал, что занавески были синие и ничего больше в виду не имел. Вообще, синдром поиска глубинного смысла — полезная штука, а в случае с «О нём и о бабочках» Липскерова и ходить далеко не надо. Поэтому объявляю неделю синей занавески и начинаю копать туда, куда по-хорошему и не надо было. Иногда сигара — это не просто сигара.

Сразу наспойлерю тем, кто задумался о том, что вынесено в заголовок. Ну ладно, бабочки. А «он»-то кто? Путин? Мандарин? Пюпитр? Кладезь? Яхонт? Нет, не угадали. Синяя занавеска безличного «он» стыдливо прикрывает мужское естество, так что самые стеснительные в этом месте моего отзыва могут с чистой совестью дальше не читать и пойти помыться после всей этой грязи. Чтобы добить этих фиалок, я даже сразу добавлю, что бабочки — это женская версия «его», сначала метафорическая, а потом вполне себе конкретная. Если без хождения вокруг и около, то в финальной сцене у всех баб из труселей и панталонов бабочки начнут вылетят. Неизвестно, как они туда попали: то ли это всем известные бабочки в животе проявили смекалочку и нашли небанальный выход, то ли они там окукливались где-то в неиспользуемых глубинах пещер лотоса, то ли по аналогии со всем остальным действием романа женские прелести решили вот так обломить своих хозяек и сделать ноги. Или крылья. Всё равно главное — хвост.

Несколько раз слышала, как зачин романа называли «гоголевской традицией». Зачин же таков, что у главного героя пропадает его член, обернувшийся отдельной антропоморфной персоной. От носа до члена, как известно, один шаг (по вертикали). В общем, больше ничего гоголевского нет, так как в повести «Нос» хитроумный орган от Ковалёва убегает, а член к Иратову, наоборот, стремится, хотя и закинуло его страшное необъяснённое проклятье аж во Владимирскую область. Объяснить такой географический разброс я могу только тем, что под Владимиром главный герой по молодости лет отсидел в тюрячке, вот и орган туда направился велением небес на перевоспитание. Напоминает это всё, конечно, вовсе не «Нос» Гоголя, а ужасную русскую комедию «Счастливый конец», где точно такая же затравка.

Впрочем, вернёмся к нашим баранам, укутанным в синие занавески. Думаю, вы уже и без моей не слишком глубокой трактовки поняли, что к чему (гусары и таксили, молчать, дайте слово дедушке Фрейду). Страх кастрации живёт глубоко в сердце (хотя, может быть, и не именно в сердце, а в поджилках, пяточках или даже какой-нибудь требухе) каждого мужчины, поэтому потеря мужского жезла страсти символизирует начало конца. Это первый шаг к апокалипсису. Мужской фаллос — не просто какая-то приапическая побрякушка, от которой можно отмахнуться, а сама суть маскулинности, чтойность мужика. Поэтому его потеря несравнима с потерей другого органа. Если бы у главного героя в глухой сепаратизм отошла, к примеру, задница (и пошла бы снимать русское кино), то он погоревал бы и придумал что-нибудь. Но тут потеря чтойности влечёт за собой полное разложение личности, а затем и разложение традиционного патриархального общества на мировом уровне (потому что одним приключениям а-ля «В поисках утерянного пениса» дело не ограничилось, началась эпидемия хуже чумы). Кстати, любопытно, что Иратов не очень-то и стремится обрести свой утраченный пенис или хотя бы поискать его, разобраться, что случилось. Конец света уже запущен, и ничто не может его остановить.

Дальше...

Беглый орган попадает в самую глухую глубинку центральной России, что тоже до шуршащей синевы символично. Это древний символ, из самых глубин, поэтому и припадает он к корням, к старинным истокам, сохранившимся вдалеке от мегаполисов. Блудный во всех смыслах этого слова уд сталкивается с самым чистым и непорочным существом во всей книге, которое одно из немногих не поддастся апокалиптическим упадническим тенденциям и так и будет стоять за свою правду до конца. В антропоморфном пенисе (который выглядит дьявольски соблазнительным красавчиком) она увидит не дьявола, но Бога. При этом сам член, нареченный Эженом с её лёгкой руки, равнодушен и не знает любви (да и откуда орудию чистой силы знать это?), он пробуждает в женщинах худшее и низменное, а сам остаётся холодным, расчётливым и довольно бестолковым.

Такая необычная кастрация настигает главного героя не просто так. Это не от того, что он (а с ним и всё человечество) перешли дорогу ангелам или высшим силам. Фаллос — мощный сакральный элемент, а Иратов пользовался им без должного уважения, без поклонения и благоговения. Молотил цепом, так сказать, не думая о его значительности. Поэтому он и понёс наказание, лишился сакрального и постепенно растворил самого себя в гормональном болоте вялого существования, а не жизни. При этом поначалу он воздвиг для фаллоса целый храм в виде своего первого здания, построенного в форме самореза, устремляющегося вверх мощным стержнем. Ему бы с его профессией быть прародителем рода суровых мужиков с гигантским членом наперевес, а он от всех своих отеческих патриархальных функций отмахнулся. Трус. Впрочем, он и раньше использовал для эскапизма разного рода ерунду вроде драгоценных камней, так что ничего необычного.

В книге много загадок, которые мне так и не удалось разгадать. Например, почему слова «блядь» и «хуй» пишутся без ханжеского умалчивания, а в слово «ёб…ный» вставили точечную цензуру. Возможно, синева моих занавесок до этого просто ещё недостаточно сгустилась, не тот оттенок.

Если же не прятаться за синей занавеской, то картина примерно такая же, как и всегда у Липскерова. Конечно, он неспроста берёт все эти символы и нагромождает вокруг них странную магическую реальность с совершенно сумасшедшими персонажами, многие из которых, казалось бы, просто проходят сквозь полотно романа случайно и по ошибке, погреться и покурить. С другой стороны, он не вкладывает в эти символы так много, как можно при желании накопать. Это одновременно и лёгкий фарс, и лёгкий подтекст, балансирование между двумя этими пиками точёными и ими дрочёными. В какую сторону ни упадёшь, рад не будешь.

Может быть, в моём отзыве недостаточно пересказа, так я это исправлю. Перефразируя классика, всю суть книги я выражу одним не слишком длинным абзацем:

«У мужика пропал член. Член пропал у мужика. У мужика член пропал. Пропал у мужика член. У пропал мужика член. Мужика член у пропал. У член член. У пропал. Мужика пропал. У член. Член мужика. У пропал пропал мужика. Мужика член пропал у у. У мужика член член член. Пропал пропал мужика. Член. Член мужика пропал член у. У член у мужика. Член мужика пропал. У мужика пропал член. У всех мужиков пропал член. Вы прослушали краткое содержание романа известного прозаика Дмитрия Липскерова "О нём и о бабочках"».

Список возможно использованной литературы
1. Фрейд З. Очерки по психологии сексуальности. – М.: Эксмо, 2015. – 640 с.
2. Фридман Д.М. Пенис. История взлётов и падений. - М.: РИПОЛ-Классик, 2011. - 512 с.
3. Лейбин В. Возмездие фаллоса. - М.: Когито-центр, 2012. - 352 с.
4. Моник Ю. Фаллос. Священный мужской образ. - М.: Инфра-М, 2000. - 136 с.
5. Уайли Д. В поисках фаллоса: Приап и Инфляция мужского. - М.: Б.С.К., 1996. - 128 с.

Роман Алексея Поляринова, человека такого количества талантов, что он и сам иногда кажется фантастическим персонажем из какой-нибудь книги о новой расе сверхлюдей, вышел в 2018 году, получил похвалу Дмитрия Быкова, быстро ушел на доптираж, а в 2019 уже попал в длинный список литературных премий «Национальный бестселлер» и «Фикшн35».

«Я был сложным ребенком - я начал приносить родителям неприятности задолго до своего рождения». С этих слов начинается книга, и от нее уже невозможно оторваться. В них при желании можно рассмотреть центр тяжести всего романа как такового: лёгкая ирония и предельная серьезность - инь и ян этой книги. У нее много достоинств, я перечислю пять самых важных для меня.

Петро и тайна пропавшего озера.
Петро Портной родился в семье одаренного математика и красивой журналистки, которая мечтала быть сначала женой гения, а когда с этим не получилось, то матерью гения. Петро был объектом ее педагогических экспериментов вплоть до того момента, пока не родился его младший брат Егор. С его появлением с плеч Петро свалился груз материнских амбиций, сменившихся обязанностями по присмотру за Егором, которые иногда было трудно совмещать с собственными интересами в лице странноватого одноклассника Александра Грека, его неуемной фантазии и тяги к раскрытию тайн. Прирожденный конспиролог Грек втянул Петро в неприятности и приключение, которое аукнется через много лет во взрослой жизни.

Егор и Большой брат.
Мама мечтала, чтобы Егор стал великим музыкантом, новым Шопеном, но на этой женщине как будто лежало проклятие несбывшихся желаний. Ей удалось таки стать матерью гения, но он выбрал иной путь и стал композитором не для нот, а для скриптов и кодов. Он оказался между двух огней, между двух Больших братьев: брата по крови - Петро - уважением которого дорожил, и системы, в которую верил и вкладывал свой уникальный потенциал. Истории о двух братьях берут свое начало с библейских времен, но не надоедают и по сей день, являясь генофондом мировой литературы. Теперь и Егор с Петро станут его частью. Они никогда не были соперниками, не боролись ни за родительскую любовь, ни за наследство, ни за женщину. Они пытались жить по совести и оставаться порядочными людьми.

Их мама и ее сказки.
По ночам мама мальчиков, Нина Ходжарова, когда её дети и большие надежды на них ложились спать, сидя на кухне, вспоминала о собственной мечте - написать книгу. В то время она работала редактором и, целыми днями внося правки в чужие плохие тексты, дома пыталась создать свой хороший. У нее был талант, но не было идеи. Идея и концовка - две самые вредные и норовистые сущности творческого процесса, которые могут испортить результат любого труда, но когда ей удавалось ухватить их, у нее получались удивительной красоты сказки. Эта красота не всегда бывала доброй, она могла быть грустной, трагичной, лиричной и странной, но всегда была настоящей. Истинной красотой истории, созданной из редкой чистейшей фантазии и живых слов. И этих сказок уже было бы достаточно, чтобы ради них прочитать всю книгу.

Марина и #metoo.
Человек-манифест. Воплощение вопроса «Чего хочет женщина» в XXI веке. Она хочет уважения, безопасности, справедливости, понимания, она хочет, чтобы ее перестали насиловать и презирать, она хочет, чтобы жертву перестали винить в том, что с ней случилось. Она хочет уехать из дома, получить образование. Она хочет умного психотерапевта, хороших друзей, интересную работу. И после всего этого, если получится, она хочет тепла, любви и поддержки. Чего она не хочет, так это свадьбу, мужа и детей. Это желание у нее отбили.

Алексей Поляринов и метароман.
Многожанровость «Центра тяжести», которая встроена в нашу современность, совершенно уместна и логична, потому что каждый человек проживает свою жизнь в разных ролях и разных жанрах. Детство - это янг-эдалт и степень приключений в нем зависит от характера и непоседливости главного героя, его родители добавляют остроты социального вопроса, далее, как правило, многие проходят через стадию любовного романа, а после окончания института каждый сам выбирает себе жанр своей жизни - от семейной саги до киберпанка и политического триллера. Герои «Центра тяжести» выбирают свои сюжетные тропы, погружая читателя в полифоничность своих голосов и мыслей. Получается правдиво, искренне и невероятно увлекательно.

Поначалу здорово мешали воспринимать текст политические убеждения Ирины Евгеньевны: все эти прочувствованные панегирики Егору Гайдару (Мальчишка. Бесстрашный, мужественный, знающий. И это всего в 35…) и т.п. Я бы этих тридцатипятилетних мальчуганов за ушко да на солнышко. А сейчас больше чувствуется не классовое различие, а видовое, что ли, сходство. Ибо есть события, перед которыми дети министра так же беззащитны, как дети рыбака.
А вторая мысль – ох, тяжко быть Родине-матери дочерью! Ни статус, ни образование, ни материальная обеспеченность – ничто не освободит тебя от пошлой покровительственности, мужланских шуток и абсолютной уверенности самца в том, что за его деньги или по факту его самцовости любая женщина будет отплясывать польку-бабочку и при этом помалкивать. Стоило в семье автора прозвучать словам: «Рассеянный склероз. Неизлечимо», мужчина из этой семьи ответственно и решительно, как это свойственно сильному полу, испарился. Теперь отвечать и решать предстояло самой за себя.
Я предпочла бы, чтобы И. Е. больше рассказала о собственном опыте выживания с рассеянным склерозом, в частности, о взаимодействии с нетрадиционной медициной. Ясно, что попыток было много, что ни к чему они не привели, но хотелось бы подробностей. С другой стороны, чем делиться, решает сам автор, и Ясина предпочла рассказать, как борется за себя в борьбе за всех.
Чтобы испытать на своей шкуре социальные ограничения, связанные с инвалидностью, проведите нехитрый опыт. Возьмите детскую коляску, поместите в неё младенца, а в отсутствие такового – инертную толстую кошку или, на худой конец, мешок сахару, и прогуляйтесь по окрестностям. Не забудьте засечь время: через сколько минут вы вслух заматеритесь? А вы заматеритесь, уверяю. Зайти в магазин за хлебом, в кафе, в банальнейший пешеходный переход станет суровым испытанием. Это в заграницах реализуются проекты безбарьерной среды, и специальные сайты подсказывают, где проехать с коляской. У нас… На форуме была дискуссия о толерантности, так Medulla для иллюстрации выкладывала фотографии пандусов и рамп для колясок. ...! Страшные рельсы под углом в 45 градусов, и это ещё лучший вариант. Ясина и её компаньон-помощник, могучего сложения спортсмен, грустно переглядываются: Мы уж лучше по ступенечкам попрыгаем. А если в доме нет лифта? А если ты один и ассистента нанять не на что?
Каждый год эти «если» изолируют от мира миллион граждан России. Не застрахован никто. А идиотина юморист гогочет с экрана: «У американцев пандусами и спецпарковками оборудован даже ледовый каток, ну, тупые, ха-ха-ха!» Чёрт дёрнул моего знакомого пересказать эту «шуточку» молодой американке, увлекавшейся фигурным катанием. Та подняла брови: «А почему папа не может прийти смотреть, как я выступаю?!» Да, выяснилось, что её отец последние три года на коляске. Всем нам было стыдно. Кому-то до сих пор смешно.
Мы не знаем, где упадём, и не мешало бы загодя подостлать соломки. Зачем дожидаться, пока в твою судьбу войдут три максимы:

I. Ты никогда уже не будешь прежней.
II. Чем быстрее ты признаешь себя инвалидом, тем легче тебе будет жить.
III. А вот теперь жизнь проверит, дерьмо ты или нет.

По третьему пункту жизнь проверяет и нас, (пока) здоровых. Будем внимательны.

Помогите мне, пожалуйста, придержите дверь! Подтолкните коляску! Там сзади есть рычажок, если на него наступить правой ногой, передние колеса поднимутся, и мы преодолеем этот порог. Откуда эти мальчики и девочки могут знать тонкости того, как помочь? Они, как правило, не предлагают помощь именно из-за опасений быть неловким, что-то испортить, чем-то навредить. Но если ты сам не можешь попросить других помочь тебе, то это почему? Спрашивай себя. Скорее всего, из-за собственных комплексов. Или из-за идиотского советского постулата, что просить о помощи значит унижаться.

Преодолеем ли мы порог – от кого это зависит? Просить помощи и помогать не значит унижаться.

Если верить аннотации, то эта книга - очередные "подлинные воспоминания" очередного "московского врача". Привыкнув ко всяким ножкам крестиком и прочим саломатиным, я насторожилась. Но ведь Корпус редко издает совсем уж плохие книги, поэтому я все-таки купила эту книгу.
Уникальность этого издания в том, что хвалебные цитаты, которые обычно пишут на обложке, правдивы на все сто, вот что я вам скажу.
Под странной обложкой не просто зарисовки из реанимационного отделения - кровь, кишки, расчлененка - это полноценное художественное произведение; почти остросюжетное.
А главное, безмерно обаятельное. Очень деликатное. Потрясающе теплое.
Честно, мне не жалко хвалебных эпитетов.
Иногда мне вспоминался "Понедельник начинается в субботу". Да, в общем, все книги про людей, которые не могут без своей работы в чем-то похожи. Читая их проникаешься задором тех, кто нашел своё место в жизни; я бы даже сказала, что они - отличное средство от прокрастинации.
Засим прощаюсь, побежала доделывать работу, которая висит уже две недели.
А вам советую ни на секунду не сомневаться в том, хотите ли вы читать эту книгу.

Петрову иногда казалось, что большую часть времени его мозг окутан чем-то вроде гриппозного бреда с уймой навязчивых мыслей, которые ему вовсе не хотелось думать, но они лезли в голову сами собой, мешая понять что-то более важное, чего он все равно не мог сформулировать.

Изумительная вещь, способная взорвать мозг и формой, и содержанием, и вариативностью трактовок.
Роман до сих пор не опубликован в виде книги, он выходил только в формате журнальных публикаций, но был замечен и вошел в шорт-лист премии "Большая книга" 2017 года. На него обратили внимание Галина Юзефович и "Горький", в Сети появляется всё больше интригующих отзывов, а я до 30 ноября (дня объявления победителей "Большой книги") теперь обречена ходить, сжав кулачки, так сильно отныне болею за "Петровых". И как же хочется верить, что роман скоро опубликует какое-нибудь нормальное издательство. Если что, я первая в очереди за бумажной версией!

О чем эта книга?
Ни о чем. И одновременно об очень многих вещах.
В Екатеринбурге живет 27-летний автослесарь Петров. Всем вокруг он кажется невыносимо скучным, но во внутренних рассуждениях демонстрирует потрясающе парадоксальную адекватность суждений и восхитительную наблюдательность. Накануне Нового года он заболевает гриппом и едет домой на троллейбусе, однако по пути встречает своего старого, полного загадок друга Игоря (то ли депутата, то ли лучшего трикстера всех времен и народов) и отправляется вместе с ним бухать к некому знакомому философу. Параллельно нам рассказывают о жене Петрова - библиотекаре с непроизносимым, но говорящим именем, и их сыне. Все они в конце концов сходятся в одной квартире, чтобы дружно свалиться с гриппом и вести совершенно обычную борьбу с болезнью и еще более обыденную жизнь.

Поначалу книга кажется образцом многословной графомании. В количестве слов и смыслов, вбрасываемых Сальниковым в текст, легко захлебнуться, но и это не убавляет восторга от прочитанного.
Прежде всего, автор обладает потрясающим чутьем на узнаваемые детали. Те самые, от которых начинаешь подскакивать на месте, чуть ли не выкрикивая: "Да! ДА! У меня тоже такое было!" (Если вы смотрели ранние моноспектакли Гришковца, вроде "Как я съел собаку", легко может представить себе нечто подобное, но тут эффект даже сильнее.)
Во-вторых, Сальников удивительно работает со сравнениями и метафорами. Возможно, так сказалось его поэтическое прошлое - раньше он писал исключительно стихи и даже завоевал несколько серьезных призов.
В-третьих, текст напрочь лишен штампов и бесконечно удивляет яркостью используемых слов и образов, но особенно сильно это срабатывает для читателей примерно одного возраста и мировоззрения с автором.
Наконец, автор каким-то невероятным образом умудряется превратить совершенную чернуху обыденной жизни если и не в полноценную сатиру, то в легкий повод улыбнуться.

Дальше...

Для примера:

Старушки были замечательные: одна покупала многочисленные лекарства, подолгу сравнивая их со своим кустарным прайс-листом на поношенном клочке бумаги, вырванным когда-то из тетради в клеточку, другая сверялась со своей собственной памятью, и это было еще хуже, чем если бы у нее был листочек. Когда старушки вышли из аптеки одна за другой, в аптеке перестало пахнуть аптекой и стало пахнуть обычным магазином, по типу хозяйственного, то есть старушки действовали на аптеку как елочки с отдушкой в автомобилях.

Если не понравилось и не поняли, в чем тут интерес, то лучше пройдите мимо и не мучайте ни себя, ни этот текст.

Думаете, на этом поводы для восхищения заканчиваются?
Нет, тут еще есть интереснейший сюжет - закольцованный, сложный, с внезапно выпрыгивающей на тебя мистикой и постмодернистскими финтами.
Ощущение того, что здесь всё ой как непросто, копится подспудно на протяжении всей книги, а финал дает тебе по голове с такой силой, что сразу перелистываешь к началу и берешься перечитывать первую главу, чтобы окончательно убедиться в своих подозрениях.
Концовка сложится идеально, все детали сойдутся без зазоров, как тщательно продуманный пазл, вот только взломать ларчик будет непросто - почти как хитроумную китайскую шкатулку с секретом.

Не буду лишать вас удовольствия от самостоятельной разгадки описанных в книге событий.
Только скажу, что сомневающиеся в трактовке могут найти интервью Сальникова "Российской газете" - там можно обнаружить очевидные намеки на его истинный замысел.

Получалось, что Петров думал, будто он главный персонаж, и вдруг оказалось, что он герой некого ответвления в некоем большом сюжете, гораздо более драматичном и мрачном, чем вся его жизнь. Всю свою жизнь он был вроде эвока на своей планете, пока вокруг происходила античная драма «Звездных войн».

Приятного вам шелеста страниц!

Прочитав аннотацию к книге, я ожидала от неё немного не того, что получила в итоге.

После прочтения очень интересного пролога про то, как Александр Вяря, один из руководителей Qrator Labs — российской компании, занимающейся защитой от DDoS-атак, скрывается от «хвоста», а потом пишет письмо на редакционную почту «Медузы», на которое отвечает автор книги, и далее рассказывает об истории русского хакерства.

Книга состоит из Пролога, суть которого я описала выше, первой главы «Корни», которая рассказывает о том, как одни из самых известных русских хакеров, группировок стали теми, кем они стали. Второй главы «Деньги» о самых известных кардерах. Эти главы были динамичными, истории было очень интересно читать, и понравились мне они больше всего. А вот следующие главы было читать не очень интересно.

Третья глава «Власть» про связь власти и хакеров, про их вербовку (не только опытных, но и обычных школьников и студентов). Она сильно просела по динамике, читала её без особого интереса. Возможно, потому что тема немного не моя. Глава четвёртая «Война» про вмешательство в выборы, про кибервойны между странами, про взлом госучреждений как своих, так и чужих. Её было читать немного интереснее, но всё равно не то, что в первых главах.

В книге много ссылок на статьи, доклады, выступления и т.д., которые дополняют слова автора. Немного смутила сухость и краткость изложения историй. Очень хотелось знать чуть больше подробностей или чтобы темп изложения был помедленнее, с бОльшим количеством деталей. После прочтения боязни использовать интернет, телефон не появилась, так как информационной безопасностью я интересуюсь довольно-таки давно и все поднимаемые темы в книге мне отчасти знакомы.

В целом книга интересная. Читалась довольно легко, Туровский умеет писать интересно, от первых глав вообще оторваться не могла, читала в ущерб сну :) Но если бы акцент был сделан именно на самих хакерах, на их истории, а не на политике, то книга понравилась бы намного больше.

Я люблю жанр "биография" и все его разновидности, и мне очень хотелось роман про реальную историческую личность, но не в рамках "исторического романа", а в рамках лихого вымысла. К тому же, я очень люблю творчество Льва Николаевича Толстого и самого графа, как фигуру обросшую слухами, стереотипами и живущую своей отдельной жизнью в головах жителей России и ближнего зарубежья. У каждого есть свой личный граф Толстой, но теперь он есть еще и вот такой, кем-то выдуманный, но заново себя собравший. Этот роман предвосхитил все мои запросы и пожелания, из-за чего и стал самым любимым в творчестве Пелевина. Мне не только дали, то что я хотела, но еще и то, о чем я не подозревала, что хочу.

Роман развивается по принципам матрешки, мы снимаем верхний слой и обнаруживаем нижний, думая, что это последний слой, но под ним оказывается еще один. Мы обманываемся вместе с героями, подчиняемся убедительному дискурсу, принимаем на веру окружающую реальность, даже не подозревая, что никакой реальности не существует. Что существуют только слова и их значения, и мы сами вольны давать им эти значения, и даже не подозреваем какой мощью обладаем, владея словом. Я с восхищением наблюдала за тем, как каждый следующий поворот сюжета, каждое новое прочтение происходящего звучало логично и реально, не смотря на то, что перечеркивало все предыдущее и так раз за разом, раз за разом. В какой-то момент кажется, что все эти реальности реальны и мы сами вольны решать, какая нам больше нравится.

Граф Т. обнаруживает себя в поезде без памяти и цели, и тут же оказывается целью преследования, а преследователи разъясняют графу, куда он держит путь. Оптина Пустынь становится смыслом жизни, источником всех целей и мотивов, в то время как... Все это оказывается лишь сюжетом бульварной книжонки, которая создается с целью легкого дохода или распила бюджета, или мести и наказания. Ариэль, бригадир бригады сочинителей, проводит оккультные обряды для общения с собственным творением - графом Т. И через эти диалоги мы все время теряем землю из под ног, все время пытаемся нащупать настоящее, но оно ускользает и теряется.

Мне очень понравился юмор в этом романе. Пелевин создает целую вселенную, погружает нас в ее правила и обстоятельства, и, когда мы уже владеем контекстом, мы получаем контекстные шутки, которые за счет своего объема и нашего "узнавания" срывают искреннее овации.

Книга вышла в 2009 году, после кризиса 2008.
"- Какой кризис?
- В том то и дело, что непонятно. В этот раз даже объяснять ничего не стали. Раньше в таких случаях хотя бы мировую войну устраивали из уважения к публике. А теперь вообще никакой подтанцовки. Пришельцы не вторгались, астероид не падал. Просто женщина - теледиктор в синем жакете объявила тихим голосом, что с завтрашнего дня все будет плохо."

Через этот кризис показана схема российского бизнеса, который до сих пор преобладает в большей части страны. Как на коленках создаются тех.задания, заключаются контракты, решают за какое направление в бизнесе взяться, пилятся тендеры, разводят наемных рабочих. Не смотря на то, что Ариэль занимает меньше трети повествования, нам на блюдечке расписывают всю "реальную действительность". Но большую часть романа мы прибываем в поисках истины. В мире, где Чапаев прогуливается с Львом Толстым, а Достоевский выбивает из зомби водку с колбасой. В мире, где лошадь говорит на латыни, а Митенька вам оформляет пастельные сцены. В мире, где не понятно, это граф Т. заметил бабочку, или бабочка заметила графа Т.

Долго я собирался с мыслями после прочтения, уж очень всё неоднозначно, местами сумбурно, но это дебют автора, да и тема сложная...
Есть мальчик Мики, который после смерти своей матери попадает в семью её младшего брата, который живёт с мужчиной. Там есть ещё и бабушка, но внук ей не нужен... да и мать при жизни хотела, чтобы он остался со Славой. Конечно у мальчика ещё есть биологический отец, при встрече с которым, взрослый гетеросексуальных мужчина- в полном расцвете сил говорит- Это было давно и неправда ...а мальчику, остаётся лишь ответить - Но я -правда... Какие тут могут быть ещё варианты развития событий? Детский дом, при живых родственниках... поверьте, там есть кому жить. Так что я эту историю воспринимаю, как выбор без выбора...
Мальчику тяжело, он многого не понимает в самом начале, во-первых мал по годам, а во-вторых его новую семью отрицает, окружающее общество- а значит и его самого. Я уважаю Славу, за то что он в 21 год взял на себя такую ответственность, хотя может он и не задумывался, о том как это будет тяжело, ведь почти все трудные моменты воспитания разруливал его более старший партнёр Лев, который к тому же был ещё и врачом, а значит к людям имел особое отношение. С этим персонажем мне более всё понятно, кроме двух сцен агрессии на Мики- я считаю это лишнее... Когда мальчик взрослел, там ещё присоединилась и школа, которой было вообще на всё наплевать, и на других учеников тоже...
Зачем там появился Ваня, я тоже не понял... Идея с детским домом, была прописана детально, Мики стал чуть спокойнее после того, когда увидел ту жизнь....но зачем им был второй ребёнок, если они с первым справиться не могли, для меня вопрос.
Дни нашей жизни - очень правильное название книги- это просто дни, и события их жизни, целостной истории я тут не увидел...
Книга, в любом случае заслуживает внимания, и моя оценка 4 из 5 - это за историю, про которую в нашей стране говорят немногие, а происходят подобные вещи намного чаще ...

Ни по аннотации, ни по предисловию Водолазкина нельзя понять, что «Дни Савелия» не просто выходят из разряда лубочных псевдофилософских и квазилирических романов про бедных-милых-распрекрасных кошек-собачек, но и даже не стоят рядом с ними. По пунктам раскиданы ответы на вопросы о том, что собой представляет книга Григория Служителя, о чем она и почему ее нужно читать.

1) Пересказ сюжета в двух словах звучит более чем скучно: жизнь от рождения до смерти кота Савелия (Августа, Темиржана, Жиля и т.д. – в зависимости от хозяев). Только вот таких перипетий не знал, наверное, еще ни один кот на свете.

2) Стиль автора – то, ради чего следует читать «Дни Савелия» в первую очередь. По-ремарковски афористичный язык; мощный философско-лирический пласт без всяких «псевдо-» и «квази-»; постоянно реализуемый шкловский прием остранения, лишь вскользь упомянутый Водолазкиным; здоровый юмор. Всего не перецитируешь. Самое емкое:

Разбитая кружка, так сказать, переполнила чашу ее терпения.

Я, кот, оказался козлом отпущения.

Месяц в небе был юн и мусульманист.

Вот она, бритва Оккама в лапах кота Шредингера.

3) Последняя цитата хорошо иллюстрирует поистине дьявольское всеведение главного героя. Ему доступна вся культура человечества, вся его история, причем не только в общем смысле, но в локальном – Савелий, кочуя из дома в дом, раз за разом превращается из рассказчика в повествователя (думается, он знаком и с теорией литературы), чтобы с точностью до мелочей изложить биографию каждого из своих хозяев. То же он проделывает и с судьбами друзей и знакомых. Кстати говоря, в романе богатая галерея животных характеров – тут и сумасшедший пти-брабансон, и кот-гомосексуал, и кого только нет. Тем не менее Савелий, впитавший в себя еще до рождения всю мудрость Вселенной и имеющий соответствующий словарный запас, может не знать, например, как называется валерьянка.

4) Валериановые трипы не просто так заняли целый пункт. Они изумительны.

5) Савелий вставляет замечание в замечание – и не забывает отметить использование при этом двойных скобок; восторгается мелодией – и далее приводит нотный стан, чтобы читатели «послушали сами»; рассуждает о многоточиях («Благословенны времена, когда многоточиями сочинители прошлого усеивали страницы своих повестей, так что читатель недоумевал, ошибка ли это набора, цензура, или автор просто забыл, что хотел сказать») – и следующие три строки выделяет под многоточия. Но забыть о постмодерне не дает главным образом целая глава, помещенная в середину «Дней Савелия», когда «следы героя потеряны» и в истории «наметился провал». Называется она «Записи Белаквина» (неизвестного читателю – да и вообще никому – художника) и представляет собой штук 10 рассказов, которые не объединяет ничего, кроме ключевой мысли о низости и суетности человеческой жизни. Среди них есть великолепная реминисценция гоголевской «Шинели» – лучшая вещь в главе и, пожалуй, во всем романе.

6) В каждом слове (не столько в савелиевском, сколько в авторском) чувствуется такая онтологическая радость и такое упоение жизнью во всех ее проявлениях, что становится очевидным: всепоглощающее восхищение, по Служителю, и есть рецепт подлинного счастья.

Какие они были счастливые люди, эти художники, несмотря на нищету, болезни, страдания, безысходность! Какая у них была любовь к жизни! Они были счастливы, сами того не зная. Как много в их жизни было восхищения.

Не таким уж парадоксальным образом жизнь Савелия не заканчивается с его смертью, после которой ему просто-напросто некуда было деться, как и сбившему его грузовику – и самому Служителю.

Давненько я присматривался к этой книге и вот благодаря одному мобу на LL я все таки добрался до нее, даже приобрел бумажный вариант для своей домашней библиотеки.
У автора получилась отличная семейная сага, захватывающая почти целый век.
Читая книгу мы видим как менялась с годами наша страна. Как люди жившие в СССР в какой то момент стали гражданами Российской Федерации. Мы видим как менялся образ жизни людей.
Первое поколение жило в те времена, когда после института их отправляли работать по распределению, выделяли квартиры и комнаты, что бы полностью обеспечить работой и жильем. Следующее поколение уже само выбирало и искало свое будущее место работы, да и жилищный вопрос оставался не решенным для них. В итоге они погрузились в лихие 90-ые. Ну а третье поколение уже ближе к нам, они застали расцвет интернета и компьютерных технологий.
Главное в этой книге это наверное образ Учителя, который прошел сквозь года и не потерял своей актуальности.
Сейчас наверное большинство стало преподователями, нежели учителями. А между двумя этими понятиями очень большая разница.
Учитель учит не только своему предмету, но и жизни вообще, в том числе и сквозь призму своего предмета, а преподаватель просто передает свои знания по конкретному вопросу.
В книге очень много героев, с которыми мы будем проживать их жизнь, но главная героиня это наверное девочка Женя, которая посвятила свою жизнь любви.
Отличная книга о простой жизни, простых людей. Всегда интересно наблюдать за такой жизнью со стороны.

"Наша семья - это странное нечто,
Которое вечно стоит за спиною.
Я просто хочу быть свободным и точка,
Но это означает расстаться с семьей."
Наутилус Помпилиус

Он и Она. Их души – в письмах. Их жизни начертаны на бумаге, их мысли читаются меж строк.
 
Роман эпистолярного жанра – письма двух влюбленных о чувствах, человеческих взаимоотношениях, страхе и надежде на скорое воссоединение.

Он пишет с войны, она – из мирной жизни. Кровавые картины бесчеловечной резни в русско-китайской войне 1900 года смешиваются с заурядной бытовухой советской (или постсоветской) реальности.
 
Их письма вне времени и пространства, а сами герои как будто существуют в разных измерениях. Послания не находят своего адресата, но чтобы воссоединиться, влюбленные разрывают нить времени и доверяют друг другу свои истории. О детстве, сложных отношениях с родителями, мучительных выборах и прекрасных надеждах на будущее. Они словно говорят – будь у нас шанс и всё сложилось по-другому.
 
«Письмовник» необходимо прочувствовать. Тяжелое, гнетущее содержание от ужасов войны, страданий больных и внутрисемейных распрей переплетается с нежной, щемящей привязанностью молодых людей. Они – лучи света в темных царствах друг друга и вот уже не страшно рассказать о самом интимном, о наболевшем, об одиночестве.
 
Сложная, интеллектуальная проза, не для широкого круга читателей. Но прочитать стоит. Как минимум ради того, чтобы потеряться не только во времени, но и в речевых оборотах, прочувствовать авторский стиль.

Слышите, прочувствовать! А может быть даже увидеть, как двое идут навстречу друг другу и однажды Он положит ей голову на колени…

Нынче об этой книжке слышали все, даже те, кто не читал ничего со школьной скамьи. Сериал, вышедший весной 2020 г., обсуждался с таким градусом истерии, словно его авторы умудрились найти новейший, особенно ужасный, способ всех оскорбить. Сериал я не смотрела, до книги же добралась только теперь (а если бы не праведный гнев оскорбленных, может, вообще бы с ней не познакомилась).

Даже на откровенно провальных «Утомленных солнцем 2» так не набрасывались, как на «Зулейху…». Претензии же все из серии: «Все было не так, вы фсё врете! Никаких переселений/раскулачиваний не было! Никто не умирал, все были счастливы в едином порыве! Ну и правильно, что их сослали/раскулачили, все равно они враги, на кой их жалеть?» Диванные «историки» отчего-то решили разбирать художественное (!) произведение, как исторический труд. Но художественное произведение не должно быть учебником, в нем допустим авторский взгляд, личная трактовка событий, нет в этом ничего плохого. При желании можно разбить в пух и прах хоть «Семнадцать мгновений весны», хоть «Войну и мир» Толстого – ибо антиисторичны, не так все было, «вы фсё врете!». Но заниматься этим – гиблое дело.

У меня лично к «Зулейхе…» исторических претензий нет. Может быть, оттого, что история, рассказанная в книге, отчасти перекликается с историей моей семьи? У меня были и раскулаченные родственники (в т.ч. татары-мусульмане), и репрессированные уже в сороковых, по методичке о «врагах народа». Да, отбирали хозяйство, выгоняли на мороз, угоняли в Тайгу. И хорошо, что Гузель Яхина выбрала максимально «личную» подачу. Она не занимается разбором исторических предпосылок и последствий, ее герои живут в едином моменте, они словно бы вырваны из общей российской и советской истории. А у нас, согласитесь, мало таких книг о советском прошлом. Обычно либо клеймят Сталина и его репрессивные органы, либо оправдывают преступления «необходимостью» (понимайте, как знаете). Желание писателей высказаться о политике и лично о Сталине множит книжки-кальки с ранних «Детей Арбата» и «Московской саги», все в них служит единственной цели – доказать правильность своей точки зрения. Книга Яхиной тем и необычна, что она не хочет быть политической агиткой, автор ничего не доказывает и не навязывает. Оттого «Зулейха…» и вызывает у меня симпатию.

Сама Зулейха – это такая смесь Скарлетт из «Унесенных ветром» (ну зря же постоянно упоминаются ее зеленые глаза!), Китнисс из «Голодных игр» и… любого советского персонажа а-ля книги Шолохова (Наталья из «Тихого Дона»?). Есть в ней некоторая сказочность, но, если с иной стороны взглянуть… как только не выживали в те времена, как, часто невероятно, складывались человеческие судьбы! Я вот тоже не могу понять, как выжила моя бабушка Зоя, маленькая девочка из раскулаченной семьи, но все же она жила на этом свете.

Мне кажется, сила Зулейхи, так проявившаяся в ссылке, как раз и кроется в ее отвратительном прошлом. Взяли ее замуж в 15 лет, явно не по любви. Рожала она часто, одних девочек, да и те умирали. Гоняли Зулейху хуже скотины. 15 лет бесконечных унижений, избиений и изнасилований. Слабый человек уже давно бы сломался (и покончил с собой), но Зулейха приспособилась, она… смирилась. Ежедневные испытания стали для нее нормой. Оттого она относительно легко переносит дальнейшие свои «приключения». Она и так ни дня своей жизни не прожила в счастье, в свое удовольствие. Ну отправят ее в эшелоне или на барже, ну окажется она в Тайге с минимумом ресурсов – и что? Так ей даже лучше, как бы сомнительно это ни прозвучало. Дома у нее ни одного любимого человека не было, все ею помыкали, за человека не считали, она была хуже собаки в глазах мужа и его мамаши. А в ссылке ей встречаются хорошие люди, которые к ней с вниманием, помогают ей, и беременность морально ее поддерживает.

Интеллигентов, которые «путешествуют» вместе с Зулейхой, тоже слабыми не назовешь. Вспомнишь реальные истории из ГУЛАГа – и там хватало крепких гуманитариев, оторванных от библиотек и письменных столов. Но выживали же, выживали, и домой потом приезжали! Человеческая воля к жизни поистине безгранична.

Что приятно, даже местный главный комиссар у Яхиной вышел человечным (прогресс в современной русской литературе). Игнатов строит из себя этакого «бойкого мужика», который ничего не боится. Но это скорее напускное, позаимствованное у товарищей. Он бывает зол и отвратителен, когда доказывает свою власть, но истинной «красной» злобы к врагам отечества у него нет – эмпатия мешает.

Любовная линия Игнатова с Зулейхой была очевидна с первого появления «красноордынца», но вот спасибо автору, что эта любовь не превратилась в слезовыжималку, присыпанную розовыми блестками. Ну нет тут ничего романтичного, возвышенного, с букетами, стихами и трогательными расставаниями! Игнатов и Зулейха – не романтичные герои Платонова, они приземленные, ближе к героям уже упомянутого Шолохова.

Поругать книгу можно разве что за некоторую «сериальность» (невероятные повороты, живучесть персонажей, динамичность повествования), но не хочется. «Зулейха…» не пытается притвориться новым психологическим шедевром Достоевского или интеллектуальной «игрой» Томаса Манна. Не нужно требовать от нее невероятных глубин мысли. Это простая книга о простых чувствах, она прямолинейна и, так выбивая из читателя эмоции, добивается главного – напоминает о событиях прошлого. И за это ей большое спасибо. Возможно, кого-то «Зулейха…» вдохновит на прочтение исторических источников. А большего хотеть в этом случае глупо.

Вся жизнь и научная деятельность Льва Гумилёва , о которой рассказывается в данной книге является ярким примером опровержения всем известной пословицы поговорки утверждения (назовите как хотите): о якобы отдыхе природы на детях гениев.
Будучи сыном двух известных не только в России, но и за рубежом поэтов ( Н. Гумилёва и А. Ахматовой ) он стал ученым, о котором не только говорят, чьи теории вызывают неподдельный интерес и полемику даже спустя годы, находят последователей и почитателей его ума и таланта.

Наверняка не будет секретом, что всего человеку пришлось добиваться самому, когда известная фамилия скорее тянула на дно, чем помогала "выбиться в люди." Возможно, живи он в другое время, все было бы по другому. Но история, как мы знаем, не имеет сослагательного наклонения . Поэтому в советское, будучи сыном обвиненного в контрреволюции и расстрелянного отца, ему пришлось на себе испытать все "прелести" нового режима.

Данная книга представляет собой подробную биографию уникального ученого, интересного человека со страшной и сложной судьбой, которому выпало столько лишений. Автор, уже давно занимающийся исследованием наследия Льва Гумилёва , постарался максимально полно осветить жизнь человека со всех сторон: буквально от рождения до смерти и упокоения. Личная жизнь человека, его отношения с близкими и друзьями, увлечения, научная и творческая деятельность, враги и оппоненты.
При этом отчетливо чувствуется стремление автора сохранять объективность на протяжении всех 800-сот с лишним страниц и при всем уважении к Льву Николаевичу не превращать книгу в славословие его ума и таланта, а достоверно показать его с разных сторон реальным человеком, могущим быть где-то нетерпимым, обижающимся и резким.

Автор шаг за шагом кропотливо исследуя жизнь и деятельность фигуры огромного масштаба, демонстрирует не просто владение фактическим материалом, но и заинтересованность в выяснении и распутывании спорных вопросов, желании показать не только положительные стороны трудов ученого (ни в коей мере не отрицая его заслуг и достижений), но и дать максимально полную картину того, что порой Лев Николаевич в угоду собственным теориям пренебрегал фактами, при этом делал это совершенно искренне, так как был увлеченным темой Срединной Азии на грани Древности и Средневековья, в итоге чего и сложилась в четкую картину его главная теория пассионарности и этногенеза, с которой он навсегда "вошел в историю".

На страницах книги мелькает много известных фамилий историков, ученых тех лет, есть возможность не только прочесть о их взглядах, но и стать свидетелем нелицеприятных подковерных околонаучных игр. Упоминаются приметы того времени, вообще создается четкое ощущение вовлечённости в происходящее, так как написано живо образно и увлекательно. Читая, невозможно оставаться равнодушным ни к личности человека, ни к происходящему с ним и его окружением и есть уникальная возможность как можно полнее познакомиться с такой значительной фигурой ушедшего XX века и окунуться в его атмосферу 40-90-хх годов.

История депрессивная и неприятно давящая.
Такие, конечно, тоже нужны, но у нас с ней не сложились тёплые отношения.

Книга про беспросветную и полную отчаяния жизнь девочки Кати.
У неё плохо всё. И её не кажется. Действительно так и есть.
Отношения с одноклассниками, подругой, учителями, родителями - всё наполнено непониманием и безысходностью.

Основная моя претензия к книге очень индивидуальна.
Желающим прочитать не стоит брать её в расчёт.
Знаете, это как с именами.
Одни нравятся, другие нет. Причём у разных людей разные предпочтения.
Всё дело в ассоциациях и сочетании гармоничных, для конкретного человека, звуков.
Так вот фраза "Катя катится-колошматится" меня своим звукосочетанием подбешивает.
А ведь именно она встречается в книге несчетное количество раз.
"Выросшие" и "невыросшие" по отношению к детям и взрослым, - из той же оперы.
Для меня звучат неприятно и тоже встречаются в сюжете регулярно.
Примерно с середины романа добавилось ещё "вывязывает и довязывает".
Тоже далеко не один раз.
Я понимаю, у главной героини, Кати, не всё в порядке с психическим здоровьем и повторения подобных фраз помогают ей справляться с жизненными ситуациями, но мне было очень неприятно читать эту историю.
Хотя в остальном сюжет неплох.

Пропагандистская книга, но не за, а против. Она показывает, какое же было отвратительное государство СССР и написано это человеком, далёким от своего народа. Именно из-за пропаганды её и продвигают везде, и фильм ещё сняли, такой же отвратительный, как и сама книга. Сняли его по той же причине, что и продвигается книга. Чтобы дискредитировать СССР, а через него и Россию. Люди, которые читают это и ставят высокие оценки, ну вы хоть думайте немного. Бред же пишет Яхина. Конечно она идёт через сердце читателя, затрагивая его чувства. Ужасно, что такие книги сейчас выпускаются. Это же можно сказать и про второго борца за демократию, обласканную всевозможными наградами по той же причине - Светлана Алексиевич. Нет сомнения, что в этом балагане участвует и восхвалившая книгу Людмила Улицкая.

Рекомендую посмотреть вот это видео о творчестве Яхиной. О красоте содержания её книги и красноречивом слоге - очень доходчиво женщина рассказывает о творчестве Яхиной.

Также отлично рассказали об этой "книге" Клим Жуков и Дмитрий "Гоблин" Пучков тут и тут.

Очень странно, что подобное творчество так высоко оценивается. Парадокс. С уверенностью можно сказать то, что автор не мог получить хотя бы немного известности от такого произведения, так как не разбирается ни в чём, о чём она пишет, и не может писать хоть немного грамотно и красиво на русском языке, а равно такой текст не мог быть хорошо переведён на другой язык. Это значит только одно, кто-то продвигает эту книгу с какой-то целью. Именно поэтому книга везде восхваляется и лежит на всех лучших местах в магазинах. Адекватный человек просто не может высоко оценить такую "работу".

В кулуарах жэжэшных окололитературных кругов, в среде тридцатилетних интеллектуальных снобов становится как-то комильфошно и трендово говорить, что Пелевин-де уже не торт. «Старый» Пелевин был торт, а «новый», стало быть, не торт.
Да что уж там, раньше и экзистенциализм был экзистенциальней, и трансценденция трансцендентней.
Ага.

Сейчас у нас есть возможность сравнивать романы «раннего» и «позднего» Пелевина (ничего, если я буду использовать устоявшуюся терминологию?), мгновенно переключаться между ними, игнорируя более чем десятилетний между ними промежуток. Поздний — это у нас, понятное дело, t, а ранним можно взять хоть «Чапаева», хоть «Поколение П», не суть важно.

За прошедшие годы Виктор Пелевин, несомненно, отточил свое писательское мастерство, и, что называется, «прокачал скилл словесного изящества». Но, что гораздо важнее, он, кажется, привел в порядок свои мысли и «причесал» идеи.
В раннем творчестве автор грамотно вбрасывал публике целый ворох всяких разных вещей, в которых каждый высматривал, что хотел, по своему разумению. Фактически, это был запутанный, как клок волос, конструктор из отдельных идей и сентенций, никак не связанных меж собой симулякров, из которых пять разных читателей складывали для себя пять абсолютно разных историй. Кто-то высматривал сюжет и находил там мухоморные трипы Татарского и раздвоение личности у Петра Пустоты, иные пытались постичь суть идеи и научились выходить в астрал, третьи просто вылавливали в книгах всевозможные гэги, вроде американца по имени Watza Phuk или шекспироведа Шитмана — благо таких персонажей у Олегыча всегда было в достатке.
Таков он, русский постмодерн, бессмысленный и беспощадный. Никто не знал (да и сейчас вряд ли знает), каков он, этот постмодерн, по причаститься к великому хотелось многим — именно поэтому читали и перечитывали.

В «t» автор значительно строже стал относиться к самому себе, упорядочил свои разрозненные философские дискурсы.
Структурные элементы нового романа стыкуются друг к другу очень плотно, как рыбьи чешуйки, отчего и книга читается значительно легче и приятнее: восприятие мягко скользит по этой гладкой, лоснящейся чешуе повествования, собранной из крошечных вставок экшена, иронии и самоиронии, экзистенциальных размышлений и марок ЛСД.
Если при чтении «Поколения П» у меня не раз возникало настойчивое желание дунуть того же самого, что и автор, чтобы лучше его понять, то в «t» все обставлено гораздо интеллигентнее и тоньше: вы начинаете читать книгу как нормальный человек и постепенно приходите к мысли, что все-таки незаметно для себя уже что-то дунули, раз читаете это и, более того, все понимаете!

Виктор Пелевин действует здесь как хороший учитель: начинает с легкого, постепенно набирает обороты и подводит читателя к самым сложным вещам. И, как любой хороший учитель, он не навязывает своих идей, а словно бы провоцирует мозг читателя на самостоятельную их выработку.
В конечном итоге у меня просто загораются глаза от восторга: мне чудится, будто до таких хитромудрых выводов я дошел сам, собственными силами, хотя часть меня, конечно, понимает, что все это — деятельность грамотного педагога.

Лирическое отступление.
Некоторые книги увлекают нас исключительно сюжетом — фантастика, боевики, детективы, триллеры и прочее.
Другие милы нам тем, что учат нас думать, рассуждать и философствовать — это проза о любви, о взаимоотношениях с людьми и прочем.
Большинство книг балансируют где-то посередине, вплетая в экшен элементы рассуждений о вечном.
Но Пелевин — «зверь» совершенно особенный. Сюжет его книг весьма посредственнен, да и думать после них особенно не о чем. В чем же эстетическое удовольствие?
А удовольствие здесь исключительно в наблюдении за эквилибристикой собственного ума: писатель так и эдак сворачивает ваш ум, завязывает его в узел и выворачивает наизнанку — а вы наблюдаете за всей этой гимнастикой и удивляетесь сами себе. И я говорю сейчас не о «мозгах» и «понимании» — а именно об уме читателя.

Начинается все совсем не по-пелевински: стилистика России XIX века, приключения, драки и прочие активные действия. Примерно треть книги проходит именно в таком «приключенческом» сопереживании главному герою — возникает ощущение, будто Олегыч решил попотчевать нас исключительно залихватским боевиком в сельско-крестьянском антураже, а легкие веяния размышлений и мудрствований проваливаются с горизонта так же быстро, как и появляются на нем.
Постепенно, к счастью, «неадекват» набирает градус — а в случае с Пелевиным это ничто иное, как комплимент:

...я постиг, что эту Вселенную ... я сотворил сам, мистически действуя из абсолютной пустоты. Я есть отец космоса и владыка вечности, но не горжусь этим, поскольку отчетливо понимаю, что эти видимости суть лишь иллюзорные содрогания моего ума.

Вот уже что-то чувствуется, что-то такое узнается, отчетливо Пелевинское, правда? То самое, что, пожалуй, и составляет в современной литературе понятие «русский постмодерн».
Да-да, тот самый солипсизм, который автор преотлично раскрыл еще в «Чапаеве»; но теперь все это обрело значительно более удобоваримую форму.
То, что у некоторых других писателей является апогеем всей книги и «выжимкой» всего произведения, у Пелевина — просто отправная точка. Дальше идея будет шириться и углубляться, пускать корни, побеги и сюжетные ответвления.

Отличный сюжетный ход книги — это встреча главного героя книги с автором, который эту книгу, собственно, пишет. Это получилось свежо, необычно, самоиронично, а главное, позволяет вплести в эту историю абсолютно любые мысли, которые у Пелевина, чего уж там, всегда одни и те же: несуществование мира и Вселенной, тщета осознания себя, противопоставление «эго» и «ид» и прочая, прочая. Просто подано это теперь под новым соусом. Очень остроумным, надо заметить, соусом.
Заменим поиски «внутренней Монголии» на «Абстрактного читателя». Был «глиняный пулемет» — стал портрет Достоевского для спиритических сеансов.
Сентенцию о непостижимости существования ума в Боге и Бога в уме превратим в диалектическое противостояние Абсолютного Писателя и Абсолютного Читателя.

Мысли у Виктора Пелевина остались, конечно, ровно те же самые. Те же, что с незначительными модификациями кочуют из «Чапаева» в «Числа», из «Священной книги оборотня» в «Ампир В» — он, как и, извиняюсь за выражение, Коэльо, умудряется раз за разом продавать нам одну и ту же книгу.
Но знаете, чем «t» существенно отличается от всего ранее написанного?

Все эти умозрительные абстракции, генерируемые автором на протяжении сотен страниц, очень легко представить, спроецировать на себя.
Речь тут идет о «книге в книге», взаимодействии мира писателя с миром героев, взаимопроникновение сущностей читателя в писателя и в героев книги.
Любую из прочитываемых мыслей вы в любой момент можете «примерить» на себя, после чего она становится сразу же абсолютно понятна, ясна и структурно-логична.
Повторюсь, автор «расчесал» свое повествование, так что сквозь него более не нужно продираться, стиснув зубы: вы с легкостью и удовольствием скользите по сюжетной линии, очень хорошо ассоциируя себя с происходящими событиями, очень легко в них вовлекаясь, а потому и любые акробатические кульбиты ума становятся вам понятны достаточно быстро.

Раньше как было?
Вы прочитываете пассаж о вау-импульсах. Тупите. Прочитываете его еще дважды. Тупите. Медленно прочитываете еще раз, подолгу задумываясь над каждым абзацем и пытаясь выстроить в уме все сказанное. Наконец, смысл слов начинает смутно проявляться в плоскости вашего восприятия, и вы, наконец, офигеваете от крутизны собственного ума, раз он оказался в состоянии это понять.
В «t» все иначе: вы бегло прочитываете абзац, а ваш ум, изгибаясь так и эдак, с первого раза выполняет сложнейшие кульбиты. При этом удовольствие от его пластичности никуда не девается.

Людям говорят, что они страдают, поскольку грешат. А на деле их учат грешить, чтобы оправдать их страдание. Заставляют жить по-скотски, чтобы и забить их можно было как скот.

То, что есть, никогда не исчезнет. То, чего нет, никогда не начнет быть. Если пылинка есть, это уже значит, что она ничем не отличается от неба. С другой стороны, если кажется, будто пылинка есть, это еще не значит, что она действительно есть. На самом деле есть только то, что ее видит.

Человек считает себя Богом, и он прав, потому что Бог в нем есть. Считает себя свиньей — и опять прав, потому что свинья в нем тоже есть. Но человек очень ошибается, когда принимает свою внутреннюю свинью за Бога.

А еще в книге очень хорошая концовка — последние глав пять преподносят нам кучу новых «скачков ума», сюжетных вывертов, после которых все оказывается совсем не так, как казалось.
Вы ни за что не угадаете, чем же все закончится — книга несколько раз перевернет происходящее с ног на голову.

Моя оценка: 8/10, замечательно.

И, возвращаясь к началу статьи: неправильно считать, будто есть «ранний» и «поздний» Пелевин.
Виктора Пелевина вообще не существует вне пределов вашего ума — он возникает только тогда, когда вы его думаете.

Какую книгу стоит читать, когда по планете шагает пугающий многих коронавирус? Конечно же такую, где разворачивается самый мрачный сценарий подобных событий. Если учесть, что в книге действие происходит тоже зимой и в России, то перенос на себя всех тревог романа становится и того легче. Так что добро пожаловать в роман Яны Вагнер «Вонгозеро».

Повествование романа ведется от первого лица. Анна со своим мужем Сергеем и ее сыном от первого брака Михаилом живут в Подмосковье. Через некоторое время после того, как Москва закрывается на карантин, они понимают, что оставаться дома дальше становится опасно. Вместе со своими соседями, отцом Сергея и его первой женой и сыном они отправляются на север, в место под названием Вонгозеро.

Весь роман занимает дорога, поиски топлива, взаимодействия с встречающимися людьми. Страшным становится осознание того, что постепенно отношения обязаны смениться на «человек человеку волк». И в романе такая смена парадигмы очень реалистично показана. Это происходит не сразу, но все же само по себе неминуемо.

Персонажи получились у Вагнер очень объемными. К середине книги начинаешь если не любить их, то понимать их действия, сомнения, тревоги. Нам показаны не супергерои, а обыкновенные люди, со своими страхами, иногда совершающие ошибки или неразумные поступки.

Особенностью романа также является вязкое, неторопливое, но затягивающее чтение. Иногда читателю предоставится небольшой перерыв в видимости спокойствия. Но в основном одни события цепляют другие, и отсутствие пронумерованных глав может заставить читать дальше и дальше в желании узнать, как же разрешится тот или иной сюжетный поворот.

Подводя итог, можно сказать, что «Вонгозеро» – это крепкий роман в российских реалиях с поправкой на постапокалипсис, который может понравиться не только любителям жанра, но и почитателям романов со сложными взаимодействиями между персонажами. У романа есть продолжение, «Живые люди», которое также читать планирую.