Рецензии — стр. 2

За что люблю "Последних романтиков", так это за то, что они выкапывают очень интересные вещи. Не знаю, как у них это получается - из огромной массы книг вылавливать настоящие шедевры, но получается. "Скугга-Бальдур" - одно из таких произведений.

Странно. Да, первое, что приходит в голову, это слово "странно", потому что берешь читать роман, в котором всего лишь 45 журнальных страниц. Странные вещи в итоге происходят на этих страницах. Но начало ничего особенного не предвещает. Ну, священник вышел на охоту. Ну, один, зато экипирован по полной, да ещё и матушка о провизии позаботилась. Ну, лисица странная... А потом начинается по-настоящему странные события. Автор описывает прошлое и будущее, где есть место и мистике, и даже колдовству.

Суровый это край Исландия. Суровые люди. Суровые пейзажи. Суровые условия. Но есть что-то в этой земле крайне притягательное. Колдовское. Поэтому такая история могла произойти только там. И задать сразу столько головоломок. В этих 45 страницах несколько судеб, несколько трагедий. И один сильно ученый травник, который, как мне кажется, совсем не так прост, как кажется на первый взгляд... Концовка же неожиданна и ожидаема одновременно, потому что понимаешь, что связь между почившей "монголоидной" молодой женщиной и скрягой-священником явно есть. Но изыскания Фридрика приводят к такому результату, что сильно удивляет. Поначалу. Через какое-то время такой финал удивлять перестает, так как всё логично. Оно всё объясняет.

Пересказывать сюжет не хочу. Хочу лишь заметить, что мне жаль Хавдис, но с другой стороны, она всё же прожила свою жизнь, сумев избежать обычной участи таких детей в суровой старой Исландии. И ещё - мне очень понравился Фридрик.

Пожалуй, единственная книга за мои 3 года на сайте, которой не могу дать оценку. Хочется влепить за сюжет и интригу, но за красоту языка и не жалко! К общему знаменателю себя так и не смогла привести....
Рассказик небольшой и внешне прост. В далекой исландской деревне умирает (от чего?) деревенская дурочка. Священник её отпевает (а её ли?), а затем сам уходит охотится на лис. И одну из них благополучно убивает.
Было бы проще читать, если бы сюжет был линейным, но нет же! автор прыгает от события к событию, постепенно раскрывая тайну отношений между дурочкой и священником (я, кстати, не угадала!)
рассказ очень выгодно отличают исландский колорит и невероятно красивый и сочный язык

мы знаем друг о друге лишь то, что видим, а видимость обмапчива, мы утыкаемся с лупой в сучок на дереве и не замечаем леса вокруг, мы разобщены, каждый сам за себя, а как наблюдатели - беспомощны, у нас не хватает терпения, о других мы знаем мало, о себе и того меньше.

Браво.
Автор создал настолько многогранно-угольное произведение, что как только думаешь, что нашел основу, Мысль, прием на котором все держится, как он переворачивает повествование на другой угол, перекладывает на другой бок в духовке своей фантазии. И мы погружаемся глубже, глубже в полнейшую темноту, пока все воды мира, пока сам океан не взгромоздится на наши плечи.
Хочет ли он показать отношения братьев, или вечные проблемы отцов и детей, заглянуть под полог, занавеси с виду нормальных семей? О да, он будто сдернул стены с целой улицы и все семейные секреты, порывы, тайны и помыслы сразу десятков семей оказались как на ладони. Как в калейдоскоп можно смотреть на текстуру произведения: убрать пролог и эпилог - на первыйплан можно вывести одну сюжетную линию, верни обратно и вот уже все заиграло другими красками. То ли герои все застыли в тройном прыжке, то ли продолжают крутиться в цикличности жизни. Кстати о жизни... Может это книга о смерти и жизни или жизни и смерти. Или кстати о цикличности : что если все герои и сюжеты повторяют друг друга, только надевают разные маски?

сколько же у нас лиц, мы все время надеваем новое, мы таскаем с собой столько лиц и имен, сколько можем унести.

И вся это монументальность, поистине эпическая для саги, преподносится с такой бытовой тонкостью! Нет, не от слова быт, а когда люди по-бытовому, простому принимают удары жизни снова и снова, и поднимаются и идут, делают свой тройной прыжок.
История 4,5 поколений одной семьи. Почти целый век. Век ожиданий, что есть целое искусство. Век в тени. У каждого своя тень.
Фред воюет с тенью отца, которого не знал. Боксирует до изнеможения, но тень не уходит. Она его половина.
Барнум в тени Фреда, своего брата. Туда он загнал себя сам. И следит оттуда за жизнью, монтирует свои воспоминания, превратив свой тенистый уголок в монтажерскую комнату.
Вивиан в тени и мраке дома , где выросла. Тень пришла с аварией искаверкавшей жизнь ее родителей.
Вера в тени своей трагедии, она потеряла смех в день, когда ее изнасиловали.
Болетта застыла на "Северном полюсе", там всегда есть холодное пиво и можно забыться. Она в тени телеграфа, что забрал ее здоровье, надежды карьеру и забыл.
...
Хватит. Пожалуйста. Хоть кто-нибудь остановитесь! Вы хотите любви, вы ссохлись без нее, но ведь вы есть друг у друга. Когда же вы об этом вспомните?

- Я научилась любить все норвежское, - сказала пятая дочь. - И выйду замуж только за норвежца, я мечтаю попасть в Норвегию.
Но младшая сестра шепнула троллю на ухо:
- Просто она узнала из одной норвежской песни, что норвежские скалы выстоят, даже когда придет конец света. Вот она и хочет забраться на них - ужасно боится погибнуть.

Х. К. Андерсен. Холм лесных духов.

Да-с... могу только констатировать: народ на столь твёрдой почве вырастает соответствующий. Конечно, глупо судить о национальном характере, что бы ни означало это расхожее словосочетание, по художественным произведениям, но... да что тут толковать? "Крик" Эдварда Мунка все видели? И кое-кто утверждает, что в детском саду рисовал не хуже? А теперь вспомните парную к "Крику" "Тревогу" и представьте: изображённым на ней типажам вздумалось, чтобы о них написали многостраничную трагедию. И они не отстали, пока некто Ларс Кристенсен не удовлетворил их потребности.
Первую треть методично продираешься сквозь семейные хитросплетения на фоне исторических безобразий и ворчишь про себя приблизительно в таком роде: Нет, это сущий учебник по непрухе, бессчастью, невезению, краху, мраку и фиаско! В понедельник, что ли, их мама уродила? Всех? Поголовно? «Всемирная история позора» была у Борхеса. Здесь история позора частная, норвежская.
Вот что для вас значит «неудача»? Какой пример приведёте?
Допустим, стою я в школе у доски, и вдруг штаны падают, а бельё на мне…
Есть в «Полубрате» такой момент.
Или: молодая любящая пара в счастливом ожидании первенца, он закрывает окно «шевроле», чтобы её не продуло, и вдруг, на выходе из поворота…
Найдётся в «Полубрате» и такая сцена.
Или: вся страна празднует день Победы, а для тебя это самый чёрный день, а для твоего сына – День первый…
Или: вся съёмочная группа в ударе, ты играешь так, как никогда, а идиотина монтажёр по рассеянности...
Или: Маккартни отсчитывает в микрофон one, two, one, two, three, four, и Стюарт Сатклифф, которому через год умереть, склоняется над бас-гитарой, но папа выдёргивает тебя за руку, и ты никогда не услышишь Битлз вживую…
Беда за бедой, провал за провалом. Знаете, что помогало продраться? Чёткие ассоциации с «Двумя капитанами» Каверина. И «немота без глухоты», и чудесный доктор, в роли которого неведомо для себя оказался другой рок-музыкант, и старые письма из-за Полярного круга, которые перечитывают и ждут возвращения, и не дождутся, и заучат наизусть. В роли Монтигомо Ястребиного Когтя выступает незадачливый паренёк Вильхельм, командированный в Гренландию для поимки овцебыка, и это тоже литературная аллюзия. Даррелл! Человечество раскололось на два враждующих лагеря, идет самая лютая война в истории, а тут Черчилль с его неизменной сигарой приказывает, чтобы ему подали (подумать только!) утконоса.
А чердак хочется, как шкаф в «Докторе Живаго», назвать Аскольдовой могилой. Одна моя знакомая сорок лет ходила на работу через овраг, где расстреляли её деда, церковного старосту нашей сельской церкви. А каково каждую субботу развешивать бельё там, где тебя фактически уничтожили?
Как быть, если тебя фактически уничтожили, а надо устраивать большую стирку, развешивать бельё, носить, рожать, воспитывать? Циклопическая конструкция «Полубрата» суеверно пугает своей подробностью, повторяемостью. Пока не снимут с верёвки последний чулок, не допьют с отвращением последнюю рюмку (детский вариант: не съедят последнюю крошку на тарелке), пока не выскажут все гадости, которые накипели на душе, абзац не закончится. Быт и отвратителен своей бесконечностью, умрёшь, начнёшь опять сначала, аптека, улица, фонарь.
Фонарь? А у нас фонарь будет волшебный.
Саня Григорьев, второй капитан, не улетит в снежную Арктику и не восстановит справедливость: нельзя восстановить то, чего отродясь не существовало. Его небом станет белый экран, его аэропланом – кинокамера, его боевыми вылетами - зыбкая реальность на плёнке, которую так легко смыть или выстричь.

В последнее время меня глубоко интересуют книги о том, что остаётся, когда иссяк оптимизм, выдохлось терпение, а надежда, как ей и подобает, умерла последней. О травмах, иже не изжить, о сентиментальных путешествиях в пустоту и обратно, о поисках смысла в бессмысленности. О том, что остаётся, когда не остаётся ничего.
Хорошего нам чтения.

Тяжелая тягучая, если не сказать, тягомотная (но все-таки не сказать) книга, оставляющая больше вопросов, чем дающая ответов. Скандинавская семейная сага, и этим все сказано. Там вообще есть нормальные семьи, в этой Скандинавии, а? Папу, маму, бабушку, 8 детей и грузовик считать не буду, 8 детей это не мой вариант нормы. Но тут блин... что ни персонаж, то в кунсткамеру просится.

Прабабушка Пра, актриса немого кино, не оставившая после себя ни одной пленки, потратившая свою жизнь на ожидание того самого, единственного, погибшего во льдах, читает и перечитывает то самое письмо, что составило основу всей семьи. В книге вообще все очень вещно, как будто эти вещи и есть семья, как будто пуговица насильника, злосчастное письмо пропавшего моряка, пластинка Клиффа Ричарда, самодельный ветряк Арнольда, табличка "Вивиан и Барнум" важнее самих членов семьи, как будто их нарочно разбросали по всему пространству книги, и ты то и дело натыкаешься на них в разные временные периоды, протягивая ниточки из прошлого в будущего, домысливая, додумывая, но к единому выводу так и не приходишь.

Бабушка Болетта, дочь актрисы, работающая на телеграфе, с извечной болью телеграфисток - головной. Самый нераскрытый для меня персонаж, она чья-то дочь, она чья-то мать, чья-то бабушка, но из маловнятной дочери и матери она трансформируется как будто в Пра, как будто каждая бабка становится несносной старухой с собственным мнением. Так и повис в воздухе вопрос, кто же отец ее дочери, хотя и возник-то он ближе к концу книги, пока ее внук не задался им, об этом и не задумываешься.

Мама Вера, абсолютно несчастная, вот уж собрала кары за грехи и отцов, и дедов и всех кажется, на свете, этакая Иисус в терновом венке. Изнасилованная, с нежеланным ребенком, со странным мужем ростом с сидячую собаку, она терпит и терпит и терпит, все терпит, как будто этих скандинавских женщин поколениями дрессировали на терпение и послушание. Воистину жизньболь. Муж не бывает неделями дома, при этом живет непонятно где строит непонятно что, дети один другого хлеще, старший - дитя насилия, и младший - со своими проблемами. Она унаследовала это свое долготерпение от бабушки? Одна ждет всю жизнь, другая всю жизнь терпит, что мужа, что сына. Фред отсутствовал 28 лет и 50 дней, как звучит, а?

Главный герой Барнум, настрадавшийся от... чего только не настрадавшийся, начиная от имени-подарочка и роста, застрявшего на отметке, кажется, в районе 150 см, и заканчивая мужской несостоятельностью. В который раз я убеждаюсь, что мужская душа для меня потемки. Всего его мысли, все его поступки мне отдают слегка придурью, слегка отмороженностью. Он ведет со мной разговор, ведет, довел до нужной точки, и вдруг стопорится на каких то неприметных вещах - чемодан с аплодисментами, желтый бьюик, какая-то нелепая статья в газете - о брате - может вернуть его на пять-десять лет назад, и монолог течет уже с новой точки, а то, а старое как же? Барнум, вернись, договори, но нет, Барнум чешет дальше, уже о девяти пальцах отца, или о боксе, или о том самом лете...

Очень, кстати, не люблю я мета-книги, в которых автор ненароком да просовывает свое Я в текст, не хочу вот я встречаться с автором, никакой дополнительной достоверности книге этот прием книге не придает, а только лишь заставляет с горечью убеждаться, что все герои - вымысел, а ведь я только-только в них поверила. Нет, спасибо, мне подавай самообман, что это все было на самом деле. За это снижу балл.

А в целом, все мрачно-мрачно, почти без просветов.

Дети с раннего возраста ведут борьбу за мать, неважно, хорошая мать или никудышная – за нее борются, не на жизнь, а на смерть. Возможно, чем мать хуже, тем отчаяннее дети дерутся за те крохи внимания, которые она способна наскрести.

Роман норвежки Вигдис Йорт "Жива ли мать" в длинном списке Ясной поляны 2024. Юханне за пятьдесят, она вдова, мать и бабушка. Художница, не то, чтобы знаменитая, но знатокам и ценителям известна. Много лет жила вдали от родины, недавно вернулась в город детства. Хочет восстановить отношения с матерью и сестрой, но не может, те с ней порвали. Список главных прегрешений перед семьей включает: проявила черную неблагодарность, бросив учебу на юридическом и поступив в Академию искусств; вышла замуж не за того человека; долго жила в Штатах; не приехала на похороны отца; экспонировала в местной галерее работу "Мать и дитя-2", которую ее близкие сочли оскорбительной.

Неважно при этом, что художницей она таки стала, пусть не настолько модной и престижной, чтобы это могло оправдать принадлежность к богеме в глазах среднего класса. С мужем прожила всю жизнь до его смерти, вырастила и отпустила во взрослую жизнь сына. Когда умер отец, ее муж был тяжело болен, Юханна не могла оставить его, чтобы стоять у гроба человека, который выгнал ее из дома. Она написала об этом с извинениями, в ответ получила: "Ты разбила мамино сердце. отныне знать тебя не желаем?" - сестры. Что до "Мать и дитя", то может быть не стоило так безоговорочно принимать на свой счет? В конце концов, художница тоже мать и такая же рыжая. Отныне письма Юханны остаются без ответа, когда она ее звонит, мама не поднимает трубку и захлопывает перед ней дверь, увидев на своей лестничной площадке. Издалека наблюдая за материнской жизнью, героиня видит, как та ходит в церковь, магазин, к мусорным бакам.

Ее потребность вновь стать частью семьи настолько велика, что в какой-то момент принимает форму одержимости, иначе не объяснишь похищенный пакет с отбросами старой женщины, который зрелая приносит домой и разбирает, и едва не плачет над осколками чашки китайского фарфора. Точно такую же она разбила девчонкой и, боясь признаться, спрятала на ночь под кроватью, а по дороге в школу выбросила от дома подальше. В другой раз, вернувшись пораньше, увидела, как мать стоит на стуле и протирает дорогую вазу, подарок бабушки со стороны отца. Затем, словно бы напуганная ее внезапным появлением, выпускает семейное сокровище из рук. А вечером отец наказывает бестолковую девчонку за то, что ворвалась в дом, послужив причиной гибели ценной вещи, по типу: "Да на эту шапку таких, как вы, трое нужно". Вы скажете: "Эка невидаль, горшок," - но в этом доме к предметам отношение было куда более трепетное, чем к людям. Только, она ведь видела, что мама не сразу выпустила вазу из рук, секунду еще держала, прежде, чем уронить и сказать, что отцу это не понравится. Наверняка ненавидела подарок свекрови и рада была возможности избавиться от него.

Авторка обходит материальную тему и вопрос наследования слишком тщательно, чтобы не задаться вопросом, насколько в действительности эта часть важна для нее. Хотя, мы понимаем, что по большому счету значимы лишь признание близкими твоих заслуг, уважение и любовь. "Жива ли мать" не то, чтобы новое слово,примерно весь женский автофикшен так или иначе об этом, разница в степени остроты.

Роман безжалостно препарирует аспект отверженности в дочерне-материнских отношениях. Это признание в любви к матери, в определенном смысле, никогда живой и не бывшей.

Несколько лет назад одним махом читала "Ты или никогда" Малин Кивеля. Одним махом, потому что с перерывом был риск бросить и так маленькую повесть.
Здесь тоже самое. Пристрастие к бегу, столичные пейзажи, веселье на уровне сарказма и страдашки на грани психического расстройства.
Живёт семья. Супруги знакомы 20 лет, но их дочери лишь пять. Муж взял на себя все домашние хлопоты. Мало. Муж ухаживает за заболевшей дочкой, часами укачивает её. Мало. Он должен быть и одновременно мужиком со всеми пристрастиями мужика и не перекладывать на плечи женщины домашнее хозяйство. Это называется фронт за освобождение женщин.
Его жена занимается очень важным и стратегически ответственным для страны трудом - сортирует письма на почте. Нет, она не врач, бегущий на вызов в любое время дня и ночи. Не руководитель или бизнесмен, ночующий в офисе. Не кризисный психолог или МЧСник. Но подождите, она же СТРАДАЕТ, и дома всё плохо.
Действительно, плохо, что муж на неё замахнулся. Но ей плохо, когда он всё делает по дому. Плохо, когда он рядом и когда его нет. Завидно, что дочь каждый день скучает о "папуле" и постоянно говорит о нём. А он ещё работает на складе. Безусловно, работа не для гордости, но за женщину вообще гордиться не хочется.
Роман несуразно начался и несуразно же закончился. Жаль собаку и двух напуганных стариков. А страдашек этих здоровых, работающих, вполне сводящих концы с концами молодых финнов я не понимаю. У одних пункт на собственном доме. У других - на искоренении курения. Настоящих проблем им не хватает.
Забавно было читать размышления агента по недвижимости о своей работе. Искренне сочувствовала только одинокому ветерану. И ещё девочке, которую мать то швыряет, то слово не даёт сказать, то портит детские рисунки. О, это я не понимаю, она же СТРАДАЕТ ущемлением собственного эгоизма.
Видимо, финская литература не для меня.

В одном сером, холодном городе жил маленький-маленький мальчик...

Это тяжёлая книга. И в прямом и переносном смысле. Солидный такой томище с депрессивной, тоскливой жизнью.
Это сильная, очень талантливо написанная книга. Потому как трудно заставить такое огромное количество людей читать, погружаясь в пучину несчастий, страданий, тусклой беспросветности. Читать и не бросать, потому как очень хочется верить в хорошее.
Застывшее горе-несчастье трёх женщин одной семьи. Чересчур деятельная никчемность мужчин этой семьи. Друзья, соседи... И тоска, тоска, тоска... Кажется, что все несчастливы, все заморожены в своих бедах в этом городе. Что ни семья — своя трагедия, свой крест. И как при такой жизни могут быть счастливыми дети?
Много намеков, много недосказанности. Нет, пожалуй, в романе ни одного цельного человека — все они там "полу": полубрат, полумать, полуотец, полубабушка. И не только Нильсены. Все.
Трудная книга. Жить в такой беспросветности — уже подвиг. Или нет? Может для кого-то такая страшная обыденность — норма? А вот это жутко.

Исландский роман-предание! – Сколько волшебства сулили мне эти слова! Правда, на деле это оказалось скорее рассказом или маленькой повестью, но в нем действительно было ожидаемое первобытное очарование. Есть вещи, которые обладают удивительной приманчивостью и волнуют при одном лишь их упоминании, а уж когда в это можно погрузиться полностью и надолго, восторгу и удивлению нет конца. Пожалуй, в «Скугга-Бальдур» я почувствовала что-то общее с романами Масако Бандо и старинными историями о лисах-оборотнях, которые переносят читателя (а скорее соучастника) в мир кажущегося, двоящегося, но странно возможного.

Любителям крепких, однозначных и развивающихся во времени сюжетов этот текст не подойдет, он эскизный, набросочный, больше указующий, чем объясняющий, и ментально очень исландский. Еще он очень атмосферный в классическом смысле этого слова: с первых же строк, вдыхая метель, ты почти перевоплощаешься в северную лису, которую задувает снегом, а потом - в ее антагониста-охотника, а потом в Аббу и ее пазлы… и так ты даже не читаешь, а плывешь, переносишься от фрагмента к фрагменту, каждый из которых зыбок и неопределенен. Мысленно мне все время хотелось достроить авторские эпизоды, дать им толчок к развитию в сторону большей четкости, но раз за разом картинки расплывались, как если бы я смотрела на них через толстый слой реликтового льда. Текст потенциально разворачивался в ту сторону, куда моему сознанию хотелось: изречения на деревянных дощечках, их черный, зеленый и синий цвет, пустой гроб, чтение старинных стихов похороненной Аббе, многоступенчато сходящая лавина, держащая героя в пространстве между жизнью и смертью, попадание в грот, танцующая и говорящая лиса, влезание в лисью шкурку и прорыв к свету, загадывание загадок, дискуссия об электричестве… - все это было наполнено ассоциациями и другими возможными сюжетами. Одновременно все это легко, как подтаивающий под героем снег, перетекало друг в друга, создавая удивительную завороженность происходящим.

Эта маленькая история похожа на головоломку, секрет которой маячит где-то рядом, но все время ускользает, растворяясь в зыбкости мира, где все может быть всем и одновременно ничем, ничего не значить, кроме самого себя, или значить все сразу. Да, есть культуры, сводящие с ума людей из других культур, и эта книга - отличная иллюстрация этого волшебного сумасшествия.

И не правда, что время лечит. Оно лишь превращает раны в неприглядные рубцы.

Правильно говорят, что неприятности, на которые иногда щедра жизнь, сваливаются на голову непременно скопом. Шумной беснующейся ордой. Группой разнокалиберных бессовестных пакостей, норовящих испортить всё, что попадётся им на пути. И справиться с таким "криминальным" периодом порой очень непросто.
Вот и у меня в последние две-три недели случился беспредел с (не грузя подробностями) физическим и моральным состоянием. И это на фоне полного аврала по игре на ЛЛ. Ну то, что касается аврала - это вина только моя. Дотянула. Не читала. В итоге нагрузилась по уши: 5 книг в ритме presto, да ещё литературных тяжеловесов. Не буду скрывать, некоторые читались почти без удовольствия. Хорошо, что хоть вообще читались, учитывая выше сказанное.
К чему это я гружу личными подробностями? Да к радости! Предпоследней книгой, нуждающейся в статусе "прочитано", оказался изданный в любимой серии "Полубрат", на котором меня чуток (тьфу-тьфу-тьфу) отпустило. И эта история теперь будет у меня ассоциироваться с двумя ощущениями: с вящим счастьем забрезжившего света в чреде фиговых дней + абсолютно противоположного ощущения боли и подавленности, которое транслирует книга. Недаром же автор из Норвегии.
Всё как я люблю. Всё как мне нравится. И об этом подробнее)

Очередной триумф скандинавской литературы. Флёр раздумий, самокопаний, грусти, недосказанности, суровых, но чарующих пейзажей, заскорузлого одиночества, тонкой грани между безумием и предельной разумностью обеспечен и даже гарантирован. Кроме того, этот роман словно вместил в себя отголоски произведений других моих любимцев: Ирвинга, Аткинсон, Кабре. Хлёсткие фразы, которые хочется цитировать. Слова-маячки, вещи-культы, на которые опираются герои на протяжении всего романа. Многомерность глубины, которая засасывает читателя, заставляя опускаться на самое дно происходящего, в то же время ничего не объясняя, а предоставляя шанс самому строить предположения и делать выводы.

Шесть женщин. Три мальчика. Два друга. Два брата. Три отца. Кто кому? Кто кого? Кто о ком?
В светлый день победы мама Вера полезла на чердак, чтобы снять бельё. С этого момента её жизнь и жизнь близких ей людей кардинально изменилась. Две машины, две семьи встретились на дороге, но отпечаток этой встречи лёг тяжёлым грузом на плечи их детей. Что значит быть полубратом? И как превратить ожидание возращения того, кто никогда не вернётся, в способ справится с жизнью?

Не буду рассказывать сюжет, иногда это прямой путь опошлить книгу. Что-то вроде: жил-был мальчик, рождённый от насилия, который ненавидел весь мир. А его отчим был прохвост, но весельчак. А девушка героя ждёт ребёнка, при том, что её любимый не может иметь детей. Интересно? Ооочень! Но только в авторском, не моём изложении)

Хочу предупредить, на всякий случай. Это болючая книга. Она внедряется в кожу и коготками скребёт по душе. Она окутывает своей атмосферой (куда ж без этой затёртости), и тихо ворожит с мыслями, чувствами, настроением.

Будьте осторожны: не читайте её на бегу, вы можете пораниться. Будьте бдительны: роман очень живой и полнокровный. Будьте полны надежды: она может стать именно вашей книгой!

Дальше...

Во-первых, - это мое почти первое знакомство с литературой Скандинавии. Почти - потому что вроде что-то когда-то было, но слабо помнится. Во-вторых, - я покорена. Небольшой размер произведения столько в себя вместил, заинтересовал, закрутил-заморочил голову, что концовку я сама не смогла полностью закольцевать. Да не очень-то и хотелось. Суровый северный мир заворожил. Или приворожил на две ночи, пока читала это чудо с еле выговариваемым названием. Да, с именами и географическими названиями Скандинавских стран я пока что не справляюсь аж никак.
Жестокость и нежная дружба здесь переплетены и контрастны. Предание дополняет реальность, оно кажется справедливым. Медицина 19 века, ученый, люди с синдромом Дауна - такого я и не мечтала встретить.
Печальная, необыкновенная своими деталями история - ушла в любимые.

Тоска и безысходность, от которых невозможно оторваться – вот что такое для меня скандинавская литература. Серость и печаль. Холод и сырость. Книга размером с небольшой кирпич, но больше в этом случае значит лучше. Пугают только абзацы, местами раскинувшиеся на 20 страниц, они не так уж прекрасны, когда приходится ровно в середине мысли прерываться, хотя достоинств книги ничуть не умаляют. Почти для каждого мелькнувшего второстепенного персонажа нашлось хоть слово, описывающее откуда он шел и куда пришел. И главное - история одной семьи под микроскопом, от рождения, и для некоторых – до смерти, хотя она и гораздо короче, чем была бы настоящая жизнь, как склеенная линейка, у которой не хватает кусочка.

То, что я рассказываю, все время оказывается короче того, что мы пережили.

Три поколения суровых северных женщин, матерей-одиночек, каждая со своей непростой судьбой, но это все не страшно пока они есть друг у друга. Парочка внуков/сыновей и один загадочный муж/зять/отец, прожив с ним жизнь, так и не узнали, чем же он занимался, почему возник в тот день в жёлтом, отполированном до блеска кабриолете «бьюик-роудмастер» и куда делись из чемодана аплодисменты? Впрочем, мы обо всем догадались, только не всегда хотели себе в этом признаваться, ведь так?

В честь американского шоумена Финеаса Барнума, известного своими мистификациями, зовут главного героя. Барнум не вышел ростом, но вышел кудрями и характером похож на Моську. Зато у него есть сводный старший брат, рожденный в такси и получивший имя Фред от таксиста. Фред похож на волка – одинокий, сильный, независимый и упрямый.

Кому-то кажется, что Фред сумасшедший, но никому нельзя говорить такое про чужих старших братьев, будь они хоть трижды сумасшедшие! Ведь старший брат - это человек, на которого всю жизнь смотришь снизу вверх, даже когда догоняешь его физически и морально, привычка остается, пускай у него целый миллиард недостатков, все равно это человек, который был с рождения и всегда был готов вступиться за тебя, младшего. И даже теперь, спустя годы, только тебе можно ругать его. Даже маме и отцу будешь лгать чтобы его выгородить.

Слишком много лжи в этой книге, но она особого рода, она чаще бережет родных, чем причиняет им боль, она во благо. Да и как можно прекратить лгать, если хочешь сберечь отношения? Или чтобы не пугать мать? Или если тебя попросили? И нужно ли иногда принять и простить слишком явную чужую ложь, чтобы не быть всего лишь половиной человека? А как лгать, чтобы сохранить жизнь горошинке, которая растет где-то в животе?

Кажется, впервые за много лет я могу с уверенностью сказать, что я жила книгой, жила в книге. Она живая - дышит, ворочается в сознании, влечет за собой, заставляет переживать чужие жизни как свои, в нее слишком легко провалиться. Я – безмолвный наблюдатель, присутствую во всех сценах, но не участвую. Мелькнувшая за окном тень, еле слышный шорох в листве. Я почти уверена, что была там, и кто теперь переубедит меня, что это не так? Я была там, мне кажется, целый год, и там, и одновременно тут с книгой на коленях, а на самом деле – всего 4 дня. Боялась пропустить хоть слово, и все равно начало истории затерялось в буйстве сюжета, как старое воспоминание. Эффект усиливался почти полным отсутствием упоминаний возраста героев и годов, в которые все происходит, так что главный герой, даром что коротышка, всю книгу кажется ребенком, его брат – хмурым подростком, а отец не воспринимается толстяком.

Порой начинала думать, что автор главного героя писал с себя. Я ничего не знаю о семье, в которой вырос Кристенсен и о его росте, но, прочитав его биографию, я окончательно утвердилась в этой мысли, пускай и в книге все не так, но эмоции наверняка были те же.
Я вспоминаю нашу семью половину моей жизни назад. Старший брат, всегда сам по себе, влипающий в неприятности, я, готовая его выгородить, хотя мы и не особо ладим, переживающая за брата мама и пытающийся его усмирить папа. Как же все это похоже! Как много, должно быть, на свете таких же семей.

Это очень красивый и печальный роман и я бы хотела, чтобы он еще чуть-чуть продолжался. Хотя бы денечек.
Живите, берегите близких и забодай вас всех лягушка!

Книга сложная, напоминает мозаичный алкогольный делирий, когда человек сбивчиво рассказывает, перескакивая с одного на другое, но если вслушаться в это внимательно, продраться через сбивчивые диалоги в одну строку, где непонятно, кто что говорит, если не следить за нитью повествования неотрывно, то из этих фрагментов, связанных одной цепочкой, складывается цельная картина переплетенных судеб несчастных людей-неудачников.

Все начинается 8 мая 1945 года - когда вся Норвегия празднует победу над нацизмом, юную Веру Эбсен насилует на чердаке неизвестный без одного пальца. Вера на несколько месяцев впадает в ступор и немоту, а через девять месяцев рожает в такси по дороге в роддом мальчика, которого таксист предлагает назвать Фредом - это слово по-норвежски означает "мир". Маленький Фред растет в доме, полном женщин (прабабушка Пра, бабушка Болетта, мама Вера), пока его мать не выходит замуж за Арнольда Нильсена, коротышку сложной судьбы родом с острова Рёст, который работал в цирке, воевал, колесил по миру, оправдывая детское прозвище Колесо, и в браке у них рождается еще один сын, Барнум, который и рассказывает эту 800-страничную историю своей семьи.

Каждого из персонажей без исключения в определенные моменты хотелось прижать к груди и пожалеть, а в другие - убить изощренным способом. Все они с недостатками, не вписывающимися в общепринятую норму: кто-то ростом не вышел, у кого-то проблемы с усвоением учебного материала, аукнувшиеся на всю жизнь, кто-то толстый, кто-то колясочник, кто-то пострадал в аварии и вынужден скрывать обезображенное лицо под гримом и вуалью. Женщины в романе стараются как-то прорваться через безнадегу жизни, и у каждой свои способы, мужчины же выглядят слабыми, предают, топят себя в алкоголе, порой их принципиальность и понятия о честности напрямую вредят семье.

Загадки, протянувшиеся через всю книгу, не раскрываются, оставляя читателю самому додумать некоторые сюжетные линии. Например, так и неясно, кто отец Веры (случайный собутыльник ли?) и кто тот самый насильник в мае сорок пятого

, также неясно, кто отец ребенка Вивиан (врачебная ошибка или измена?), и чем занимался Фред двадцать восемь лет. Символизма в романе тоже хватает, это и ходики, которые надо подкармливать деньгами, и чердак, ставший свидетелем главных вех в жизни семьи, и драки, которые постоянно что-то меняли в характерах героев, и роковой диск, который был вручен убитым убийце, и блокноты, записки, письма...

Этот роман достоин подробного разбора и детального обсуждения, поскольку в одиночку сложно увязать все ниточки в единое полотно. Думаю, через несколько лет перечитаю еще раз. Отдельные шикарные моменты и сцены однозначно останутся в памяти надолго.

Летела гагара, летела гагара на вешней заре
Летела гагара с морского утёса над тундрой сырой
А там на болотах, а там на болотах брусника цвела
А там на болотах дымились туманы, олени паслись

Север, он везде Север, суровый, скудный, неяркий. Но исландский от русского все-таки отличается. Там самый высокий в мире уровень жизни и единство с природой, а у нас... просторы. Хотя исландцы не всегда так замечательно жили, технологически возможность использовать тепло геотермальных источников для укрощения и украшения жизни появилась только во второй половине прошлого века, до того обходились тем, что море принесет и удастся вырастить на бедной почве.

Время действия "Скугга Бальдура" конец позапрошлого века. Исландец Фридрик Б.Фридйоунссон учился в Копенгагенском университете. Дания для Исландии четырехсотлетний протекторат, в XIX веке отношение было примерно как у жителей союзных республик к Москве: там все самое новое и прогрессивное первым появляется, оттуда моды приходят, культура и образование, конечно, тоже там. Молодой человек не доучился, но и на родину не вернулся, пристроился провизором в аптеку.

Доступ к разного рода стимулирующим веществам, к которым в то время отношение было не слишком суровым, в совокупности со специфическими знаниями об их действии (даром ли учился на фармацевта) позволил ему войти в круг, о котором и помыслить не мог бы, и в целом жизнь была приятной. Потому, когда с разницей в девять дней умерли от пневмонии его родители, молодой человек намеревался приехать на то время, какого достанет, чтобы продать сельчанам живность, оплатить долги, запаковать вещички, удавить кота и спалить хуторские постройки, которые, как Фридрику было известно, уж и так заваливались на бок.

Так бы и вышло, не встреться на его пути местная дурочка, которая родила дитенка неизвестно от кого, да то ли мертвым родился, то ли не выжил, а только застали ее, когда закапывала. Везут теперь в Копенгаген для наказания, а как вернется - если выживет - продадут кому-нибудь в работницы. В это время дурочка посмотрела на Фридрика и улыбнулась ему так светло. а после скорчила такую рожу, что молодой человек, вообще-то не склонный к сантиментам, расплакался.

Так на родительском хуторе поселился Фридрик-травник со своей странненькой служанкой. И прожил двадцать лет, а когда Абба умерла - дауны обычно долго не живут, отправил священнику Скугга Бальдуру вместо нее в заколоченном гробу скелет овцы, по весу навоза да лохань для мочи. Сам похоронил бедняжку на пустоши, обряженной в самые нарядные ее вещи, которые собирала на приданое из своего жалованья. Никто как она не любил птиц, и знала про них больше чем умные да здоровые.

А священник, зарыв гроб, отправляется на лисью охоту, чернобурая лиса знатная добыча, и именно на ее след ему удается напасть. Как-то не вяжется, пастор и охота, нет? А этот такой, как прибыл в приход, так и начал пудовыми кулаками насаждать среди прихожан страх божий, не мир, но меч. Теперь. когда вы знаете. с какого бока подходить к этой повести Сьона Сигурдссона, можете прочесть - про самое интересное я не рассказала. И финал будет правильный.

А вообще Сьон известен не только в Исландии, но далеко за ее пределами, он автор многих песен Бьорк, гимна летних Олимпийских игр 2004 и номинировался на Оскар вместе с Ларсом фон Триером за музыку к фильму "Танцующая в темноте". И кстати, за "Скугга Бальдура" награжден Премией Северного совета.

Странная книга, читать ее было очень тяжело. Нет в ней ни одного счастливого человека, у каждого есть боль, есть насилие, есть травма. Что автор хотел сказать этим я так и не поняла. Зачем надо было ВСЕХ в книге делать нсчастными. После такого так и кажется , что в этой стране нет радости и надежды.
Я не знала как относится к этим персонажам - они каждый в себе.
Не понимаю, как можно было просто так закрыть глаза на изнасилование дочери и внучки, не понимаю, как можно было не обратит внимание на то , что подросток их сын, внук не говорит уже 3 месяца и 16 вроде дней? Чем они все заняты таким, что на это им наплевать? В аннотации сказано- сильные женщины, но чем они сильны? Тем , что закрывают глаза на происходящее, что живут прошлым, воспоминаниями? А будущее их детей внуков- кто как не они должны были думать о этом. Я их не поняла. Конечно можно списать все на предрассудки, на мораль, на время. Сейчас я правда не могу судить , как оно было тогда в то послевоенное время.
Конечно в центре книги стоит Барнум, он ли полубрат? Может автор хотела сказать , что без Фреда он просто такой полу... Что только старший брат и делает его жизнь полной и он становится братом, человеком? Что они друг без друга не могут? Не знаю, очень сложно было разобраться в таком произведении.
Тяжелая, давящая своим всем повествованием книга. Но я проглотила ее просто , это надо было читать, хоть как то разбираться в хитросплетении их судеб . И просто невозможно оторваться от нее. Перечитывать никогда не стану- тяжело и муторно на душе от всех поступков, от всех персонажей, от всех событий.
Многое осталось скрытым от меня, недосказанным, и конечно хочется разобраться , понять, но не буду второй раз погружаться в историю и выискивать - может я что пропустила. И да, видимо в то время и правосудие было другим, сейчас эпизод с Фредом и Арнольдом на стадионе так просто бы не закончился.
И удивительно, что подросток , ищущий себя, ершистый , сложный идет в бокс- это вторая книга такая , что мне встречается- почему так было в те годы ?
Но все ж Фред понравился мне больше, своим таким странным отношением, опекой брата. Барнума я не понимала во многом, хотя конечно описание тех всех издевательств над маленьким человечком не могли не оставить равнодушной.
Сложная книга, располагающая к раздумьям.

Я думала, что буду читать уютную семейную сагу. Пусть по-норвежски холодную, но с семейными скелетиками в шкафах, с постепенными разгадками, встречами и расставаниями, с тоннами кофе и ароматом дешёвых сигарет.
Ошиблась, потому что меня ждало термоядерное чтение. Какое там кофе, "Малага" в лучшем случае. А скелетики не только не рассыпались на тайны, наоборот, их стало ещё больше.
За то время, что читала, пережила немало эмоций: от негодования, презрения, отвращения и до просто таки умиления и любви.
Не скажу, что было полное погружение, с этой книгой, кажется, это невозможно. Да просто даже потому, что постоянно отвлекаешься на размышления, потому что свои, собственные страхи вытекают из тебя мутной рекой, и не дают сосредоточиться.
И всё-таки, вот они, герои, приходят, глядят печальными глазами. В душу глядят. "Важно не то, что ты видишь, а то, что ты думаешь, что ты видишь."
Коротышка Барнум (полубрат, это он?). Всегда в тени старшего, рождённого от насилия, брата. Комплексы, сомнения, тяжёлое чувство эдакаго получеловека. Его участь - постоянно жить в детстве, которое он так ненавидит и постоянно доказывать, что он взрослый. Нескладный, уродливый, несуразный боягуз и пьяница в дальнейшем. И всё же, мне кажется, в нём нет полумер, просто не научился управлять своими чувствами. Или его не научили...
"Нет в мире ничего идеального, всё всегда с изъяном, в счастье, радости, красоте непременно или таится подвох, или чего-то для безупречной полноты не хватает, а всеобъемлюща одна лишь бесполезная мысль о невозможности совершенства."
Или полубрат всё-таки Фред, вот кому пойдёт приставка "недо". Человек-ошибка в буквальном смысле слова. От зачатия, до рождения, и на всю жизнь. Угрюмый, странный, как бы не от мира сего, он постоянно где-то исчезал, что-то искал... Нашёл ли?
Да в этом романе почти все со своими тараканами, если разобраться и покопаться. Впрочем, особо и копаться не надо, стоит только прочитать его. Кажется, все жизненные невзгоды, пороки, несуразицы и нелепицы случаются именно с ними. И совпадения тоже. Всё так запутано, закручено, переплетено. Как и сам текст. Успевай только ловить поток мыслей, диалоги, события.
Пра с её письмами, живущая воспоминаниями и надеждой, которым не сбыться никогда; Болетта, страдающая непонятной внутренней непримиримостью; Вера с грузом болезненных воспоминаний и постоянной грустью в глазах, даже в минуты счастья; Вивиан, родившаяся от аварии, - вот они, главные женщины романа.
Вот вроде бы и семья, но как-то все порознь, вот вроде бы дружны, но часто каждый сам по себе.
Что с ними не так? И где выход? Живут надеждами без надежд, плачут беззвучными слезами, обманываются осознанно и любят, но как-то отстранённо, как бы про между прочим.

"Всё-таки загадочно устроен мир. Одно тянет за собой другое, но ничто ни с чем не состыкуется,"- да, это о них, точь-в-точь о них, о всех.
И о нас, кстати, тоже...

Пф… как же тяжело далось мне это чтение. Вот вроде бы и содержание достаточно сильное, насыщенное, и должно было бы увлечь, но как же все тут депрессивно-беспросветно выглядит. Ну такая тоска и хмарь, прямо хоть вой.
Да и текст, оформленный потоком сознания, тоже не облегчает восприятия. Я все понимаю: что это такой литературный прием, что исполнен он вполне грамотно, что усиливает проблематику, но не понравилось совершенно, а только тормозило и раздражало.
Первые страниц сто я просто-таки заставляла себя продираться сквозь нагромождение слов, пытаясь вычленить для себя стержень сюжета, на который можно было бы опереться. Скажу честно, столь мощное желание бросить чтение посещает меня крайне редко, а объем написанного чуть ли не приводил в отчаяние.
Но переборола себя, попривыкла к стилистике, незаметно для себя вчиталась… что ж, история, конечно, нерядовая, затягивающая. Правда, взаимоотношения персонажей, эмоциональный фон происходящего, находящиеся все время на каком-то болезненном надрыве, реально напрягали. Автор так выстроил свое повествование, что даже редкие светлые моменты в жизни героев все равно почему-то выглядели серо и обреченно. И это, пожалуй, стало для меня главным недостатком, даже с потоком текста смогла смириться.
Можно, конечно, сказать, что это фирменная фишка скандинавских авторов, максимально погружать читателя в атмосферу мрачной безнадеги, но тут уж очень как-то через край. Небольшие эмоциональные просветы тут совсем бы не повредили, ну хотя бы для контраста.
Хотя, если абстрагироваться от атмосферы, то сюжет смог действительно увлечь. И персонажи были интересны, и взаимоотношения между ними. Интрига опять-таки, как оказалось, какая-никакая имеется. А вот линия с киносценарным будущим главного героя понравилась значительно меньше. Не люблю читать про полупьяное богемное бытие, где под сверкающей мишурой сплошная грязь и двуличие. Хотя и остро прошелся автор по всем этим закулисным реалиям.
В целом при немного другой подаче, наверное, как и многие, была бы в полном восторге от книги. Потому что умом понимаю, что она действительно сильная, глубокая, многогранная, необычная. Но тут настолько много «не моего», того, что отвергается на органическом уровне, что увлекательный замысел воспринимался не самым лучшим образом.
Не обращайте внимания на мою оценку, она именно что «моя», а роман заслуживает большего. Нужно просто попасть в его читательскую аудиторию.

Тяжелый роман, вязкий, засасывающий

И все герои в нем тоже тяжелые. Изломанные судьбой, и не замечающие этого, для них это нормальная жизнь. А изломы жизни столь витиеваты, что причудливо пересекаются в неожиданных точках. Правда в погоне за странными совпадениями автор порой ошибается в расчетах и путается в датах, то ли 8 мая 1945 года был зачат Фред, то ли родилась Вивиан…

После любой боли надо продолжать жить. После изнасилования в тот день, когда весь мир празднует Победу. После смерти бабушки у тебя на глазах. После лучшего в твоей жизни выступления, испорченного ошибкой оператора. После аварии, изуродовавшей твое лицо. Жить, хотя ты коротышка, жить, хотя ты в полтора раза выше нормальных людей, жить, хотя ты жирдяй, жить после проигрыша, после драки, жить. И они живут. Как умеют. Цепляются за жизнь и живут. И не ждите от них доброго и мирного. Живут, как умеют. Ни одного счастливого человека. Ни одного счастливого воспоминания. Вернее, одно есть – это та неделя, которую Барнум провел с друзьями на крохотном островке. Я, уже наученная горьким опытом героев этой книги, ждала, что и это хрупкое равновесие нарушится. Нет, все, и взрослые и дети были счастливы и берегли этот мир. То, что другие считают нормальной жизнью, было счастьем.

Два брата. Формально они называются «единоутробными», но я не люблю это слово, оно какое-то нарочитое, с оттенком сплетни. Кому какое дело – они братья. Для младшего старший – это все. Он смотрит на него снизу вверх, как на божество. И не потому, что сам коротковат, просто так сложились отношения. Барнум как нищий подбирает крохи братского внимания, ловит малейшие знаки расположения, потому что в его глазах брат всегда прав. Если брат против слова «спасибо» - будем хамить знакомой продавщице, никто не обязан говорить спасибо, так сказал брат. Если брат решает слить практический выигранный бой на ринге – он лучше знает, что он делает. Если исчезает на 28 лет, то он знает, для чего. Кто здесь полубрат? Коротышка Барнум, со своим несчастным ростом в полчеловека? Или он полубрат, потому что лишь тень брата? Или полубрат, потому что – см .выше – у них лишь половина крови общая? Или это Фред для него полубрат. Как хотите, так и трактуйте.

"Скугга-Бальдур" - не рассказ, не повесть и даже не очерк, а роман-предание. Прочитать роман вы сможете за один часок, а вот послевкусие от предания сохранится надолго. Во многом это заслуга переводчицы Натальи Демидовой, которой удалось сохранить магию в тексте. Атмосфера скандинавских заснеженных лесов накрывает с головой, отдает мрачноватой загадочностью и тайной.

Сьон создал очень лаконичный текст, в котором тем не менее намешал очень многое. Здесь и магический реализм, и элемент детектива, и социальная драма. Одно другому не мешает. Замечательные неспешные описания перемежаюся лихими сюжетными поворотами. Реалистичные сцены сменяются мороком, жестокость соседствует с нежностью, и будто бы так и должно быть.

"Скугга-Бальдур" принес своему автору сразу несколько литературных премий, а в этом году был включен в лонг-лист премии "Ясная поляна" в номинации "Иностранная литература". Есть в нем что-то цепляющее, и если не сама история, то непременно чудесный живой язык, которым она рассказана. Даже стихи здесь переведены в рифму, и северный ветер вплетен в каждую строчку...

М.