Рецензии на книги издательства «Европейский Дом»

Инженеры "Ленэнерго" около катушки с кабелем. Н.С. Туманов четвертый слева. Осень - зима 1942-го

Вероятно, почти для каждого современного писателя было бы благодеянием, если бы он перестал сознавать себя автором и тем самым избавился от сознания своей бездарности, второсортности и т.п. Другое дело – ученый. Тот, как бы ни был он бездарен и туп, может быть лучшим специалистом в своей узкой области. И даже, чем он бездарнее и тупее, тем ему легче стать таким специалистом.

Михаил Иванович Стеблин-Каменский – столп отечественной скандинавистики и вообще главный у нас по скальдам. И от его «Записных книжек» я ожидала что-то вроде Гаспаровских Записок и выписок . Ошиблась.

Компоновка книги довольно странная и совершенно не соотносится с названием. Заметки там все же есть – и занимают примерно треть объема, – но по большей части это беглые описания глубоко советского человека о поездках за границу: пейзажи, немного памятников истории и очень много культурного шока – «порнографические» магазины, любезные полицейские, вкусная и дешевая еда. По-человечески все это очень понятно (а в условиях двухлетней изоляции приятны узнавания – и я там был! мед-пиво пил…).

Следующий раздел – блокадный рассказ «Дракон» и переписка того времени.

Самая интересная часть – переписка между Стеблиным-Каменским и историком-медиевистом Ароном Гуревичем: тут тебе и напряжение научной мысли, и вежливая перебранка. А главное, темы обсуждаются нетривиальные.

Два следующих раздела, переписка с исландским филологом и «лыжный дневник» вообще ни о чем. Все письма крутятся вокруг погоды-здоровья да «пришли новых марок». Причины, по которым в сборник включили записи о «сегодня снег, минус 8, гулял на лыжах 3 ½ часа, видел следы лося…», и вовсе непонятны.

Конечно, и из этих материалов можно составить мнение о личности автора, вот только мнение будет не очень. Во всяком случае мне он показался – исключительно основываясь на этих текстах – человеком не слишком глубоким, претенциозным и дурнохарактерным. Тем приятнее было закончить чтение очерками двух его учеников, Валерия Беркова и Анатолия Либермана. Сиропа и у них нет, зато есть блестящий ученый и живой человек. А я не люблю представлять себе людей плохими.

В очередной раз сделала мысленную пометку, что к публикуемым дневникам и тем более мемуарам нужно относиться с большой осторожностью.

Это был только черновик, который я расширила и дополнила. Потому что мне есть, что сказать и показать, ведь я была на Лахте!

Я интересуюсь историей Санкт-Петербурга и однажды в библиотеке увидела эту книгу. Взяла и начала читать.
Я узнала для себя много нового и интересного; открыла незнакомую страницу истории Северной столицы. Очень понравились фотографии Лахты, открытки; запомнились воспоминания жителей. Понравился язык книги. Книга написана с большой любовью к родному краю, к его истории.

Мне для учёбы была нужна книга по краеведению и я взяла эту удивительную книгу. И даже показала её своей преподавательнице! Только жаль, что никто кроме меня не читает книгу... И её убрали в запасник.

В этом году я решила перечитать книгу и снова открыла для себя много интересного. Мне захотелось поехать на Лахту и устроить фотосессию. Я не ошиблась - на Лахту , ведь в переводе с финского означает "залив". Спасибо автору за его удивительную книгу - "Лахта: Пять веков истории, 1500 - 2000".

А теперь настоящее, правда не совсем наши дни, 2011-ый год и многое, не сомневаюсь, в тех краях изменилось, но память, моя так точно, осталась неизменной (фотографии мои):

А где здесь берег, где залив? Словно небо и вода стали одним целым, перемешавшись так тесно, что стали неотличимы друг от друга:

А в Петербурге, помню, была весна, а на Лахте я нашла сугроб, в который и провалилась по колено. Вылезла, захохотала, пожала плечами и продолжила прогулку, - разве меня остановишь такой мелочью?

Когда-то к этой фотографии наш староста в универе написал "Синеет парус одинокий", а одна из девочек продолжила: "И мчится прямо в порт":

Только сейчас, прочитав кучу книг по истории Санкт-Петербурга я начинаю понимать всю глубину и серьёзность подхода автора к данной книге. Мало было написать книгу, ведь этому предшествовал процесс отбора материала, рассказы жителей посёлка, - а воспоминания тех, кто там жил, лично для меня самео ценное, что есть в книге. Ведь память вот так и передаётся: через рассказы, через статьи в газетах и журналах, через открытки, почтовые карточки и фотографии. Память - она живая, не статичная единица, означающая время, а нечто, растянутое в бесконечной Вселенной, имеющее точку начала и не имеющую конца. Попробуйте сказать, что это не так и так не бывает.

Только сейчас, уже взрослой, я понимаю, что среди книг бывают редкие сокровища, к которым хочется вернуться и которые хочется назвать эталонами книг, а бывает и гадость книжная, когда жалеешь бумагу.
И почему только сокровища иногда издаются или издавались столь малым тиражом?

Я понимаю, прочувствовала и передумала не раз, что же это такое - любовь к Родине. Да вот она, эта любовь - по крупицам собрать сведения и создать объёмное полотно, которое читаешь как некую сагу, о судьбах домов и живущих в них людей за несколько десятилетий. А сколько страданий и испытаний выпало на долю этих домов и людей... Что в Финскую войну, что позже, в Великую Отечественную?

Я - люблю свой родной город, да, любым, всегда и не устану это повторять и писать об этом. А Лахта - уже давно - в черте Петербурга.

В этом году я ознакомилась с полным циклом "Волшебника Изумрудного города" и мне очень хотелось сравнить эти две истории. Вот, наконец, я добралась до первоисточника.

Кажется, нет человека, кто не знал бы истории - Дороти с помощью урагана попадает в волшебную страну, но очень хочет вернуться домой, для этого она пускается в опасное путешествие и обретает друзей.

Сначала мне было откровенно скучно читать эту книгу, ведь первые процентов семьдесят практически полностью копировали то, что я уже читала ранее. У Волкова даже было что-то добавлено! Но ближе к концу книги я познакомилась с новыми событиями. Это было интересно и занимательно! Обидно, что Тото не заговорил и что не появилась Кагги-Кар. Я очень надеюсь, что в последующих книгах будет всё больше и больше неизвестных мне приключений и новых знакомств.

На фотографии Игорь Михайлович Дьяконов чем-то неуловимо напоминает Даниила Андреева. И масштаб личности схожий – ренессансовский, хоть и проявившийся по-другому. А ведь таких людей в России в прошлом веке было немало, но в большинстве своем, они были уничтожены, и/или в значительной степени не реализовались. Самые ценные люди, носители высокой Культуры погибли или были раздавлены. Лишь немногим удалось прорваться и воплотить в жизнь заложенный в них потенциал. В этом отношении Игорю Дьяконову (1915-1999) страшно повезло. Ну, в общем, его книга об этом.
Текстом можно зачитаться и я прямо зачитывался некоторыми главами, хотя никак не рассчитывал на такой эффект. Написано, может быть, не хуже, чем «Детство. Отрочество. Юность» Льва Толстого, хотя и позже на столетие, и – в совершенно другой обстановке. Первая часть посвящена периоду межбду революцией и войной, вторая «гимнастерочная» службе автора в штабе и одна глава – конспективно, рассказывает о послевоенной академической карьере автора. Дьяконов, выдающийся востоковед, один из единичных представителей отечественных гуманитариев, которого знали и признавали на Западе.
Первая часть, конечно, самая интересное, особенно то, что было записано в 1950-60-е годы, особенно о детских годах в Норвегии. Ну, и детали жизни и быта «страны советов» хорошо сохранились. В этих мемуарах отразилось мучительная нелепость как истории страны, так и отдельных судеб. Поражаешься энергичности («пассионарности») и жизненной силе того поколения. И на что ушла эта энергия – на (само)уничтожение, как у леммингов, только другими средствами. Научный авторитет и прекрасный стиль автора не вызвали у меня к нему большой симпатии (хотя кто мы такие, чтобы тех людей как-то осуждать!) Чувствуется какая-то чуждость, инородность описываемых персонажей, в основном, это «попутчики», лояльные к советскому Голему. Автор тоже это понимал и предварил вторую часть своих мемуаров введением «О времени». Умом его понимаешь, но душой - нет. Думаешь, ну, почему, папа героя, веселый интеллигент не остался за границей, когда была возможность, а вернулся в коммунальный и прочий ад коммунистического Мордора. (Так Дьяконова –отца расстреляли в 1938 году как … шпиона Венесуэлы!). Тем более, что с Норвегией у них было две попытки. В совдепию Дьяконовы повторно вернулись как раз к «великому перелому», то есть ситуации, когда коммуно-орочий дурдом давился разрастающимся концлагерем, хотя сумасшествие никуда не девалось, оно просто «расплющивалось». Но, по словам мемуариста, его круг был положительно настроен по отношению к соввласти, хотя методы и осуждал. Самоубийственная лояльность. Но хотелось жить и радоваться жизни. Умирающие от голодомора люди ползут к станциям, а компания интеллигентов задороно веселится в Коктебеле. Д. пишет, что масштабов трагедии деревни они не знали – это напоминает утверждения немцев, что они «не знали» о концлагерях. Фактов и ситуаций о преследованиях и репрессиях в Книге воспоминаний немало, но в общую схему они не складываются. Верили они в социализм и все. Проводил ли выдающийся востоковед параллель между государственным рабством Древнего Востока и «колхозами», а также другими экономическими практиками «коммунизма» (как это делал, например, Ростовцев) Даже уничтожение близких и дорогих людей не уничтожило их лояльности людоедскому государству. Инстинкт Мортидо! Коммунизм – это стремление к смерти (возможно, как реакция на демографический перегрев?) Другим отталкивающем качеством мемуариста является его «интернационализм». Все у него имело свои закономерности, все можно объяснить историческими условиями, но разве Россию не уничтожали – намеренно и жестоко, так, что даже имя страны находилось под запретом! Дьяконов сам об этом пишет, но многое растворяет в доминировавшем тогда мировоззрении. Конечно, не подростку это понимать (хотя, почему бы и нет, тем более с его-то начитанностью!), но и впоследствии автор мемуаров остается как бы «пропитанным советской слизью».
Нет, конечно, каких-то персональных претензий к автору – он прожил, как прожил, да еще как. И написал замечательные мемуары. А в конце – и синодик по погибшим, и стихи. Но все же отсутствие жесткой (то есть совершенно непримиримой) позиции к государственному злу – это наша беда, которая влечет за собой всё новые и новые несчастья.

«…Правительство достойно оценило заслуги работников, самоотверженному труду которых мы обязаны увеличением энергетических ресурсов Ленинграда. Эти люди в сложнейших условиях выполнили работу такого масштаба, такой значимости, которая и в довоенное время считалась бы выдающимся явлением в технике. Эта работа могла быть завершена в короткий срок, лишь благодаря высокому патриотическому энтузиазму её руководителей и исполнителей, благодаря содружеству заводских работников, красноармейцев, краснофлотцев и командиров…»

Позвольте познакомить вас с уникальной книгой:

«...она рассказывает о фантастическом проекте, осуществлённом в самые страшные годы блокады. Аналогов этого проекта не было в истории. Благодаря ленинградским кабельщикам, город получил свет уже 23 сентября 1942 года. Электрические подводные кабели были проложены по дну Ладожского озера, в условиях смертельного риска. Бригады ЛКС, а с ними были и водолазы, и моряки, и рабочие-добровольцы, — уложились в рекордно короткое время — сорок восемь дней! Ток пошёл на заводы, в школы, в квартиры ленинградцев. Операция длилась до полного снятия блокады. Только никто о ней не знал. Всё было тщательно засекречено… Автор не дождался выхода своей книги, но его дело продолжила дочь — подвиг этих людей не остался забытым».

Такую страницу истории Петербурга нельзя забывать! Как и нельзя о ней молчать!

Увидев книгу на выставке, посвящённой началу блокады Ленинграда, — 8 сентября, — в Центральной городской публичной библиотеке им. Маяковского, и прочитав на обложке «Ладога», я не могла не взять книгу в руки. И не могла не изумиться, прочитав на обложке, что речь в книге пойдёт о неизвестной мне странице истории моего города.

Да, я знала, что в город пришёл свет, но вот как? Я даже не задумывалась всерьёз, а как это было, как дали в город свет? Знала, что электричества не было и трамваи стояли на улицах Ленинграда, а потом — раз и дали свет! Включили и всё.

Но прочитав книгу Никодима Сергеевича Туманова (документальные записи военных лет и послевоенных:

«…Все послевоенные годы он писал эту книгу и хранил документы, фотографии, вещи — свидетельства Ладожской эпопеи. Они публикуются сейчас впервые…»

) «Ладога. Пять нитей жизни», я узнала как пришёл в Ленинград свет! Да будет свет, сказали люди, и ценой неимоверных усилий, практически на грани, работали, прокладывая кабель от Волховской ГЭС до Вагановского спуска, — и по этим нитям пошёл ток, а с ним и свет, в дома, в больницы, на заводы, в родильные дома и школы.

«Живи, священный город,
живи, бессмертный город,
любимый наш Ленинград…»

Эти строки открывают книгу, едва вы перелистнёте титульный лист. Живи, священный город!

«…Мало было — проложить и смонтировать кабель через Ладожское озеро, главное, чтобы он бесперебойно передавал электрическую энергию из Волхова в Ленинграда. Вот такой вопрос ставит перед нами Родина! А значит, надо решить его. И преодолеть все трудности. Необходимо было отдать Отечеству свой долг в тяжкий час его истории. Если ты скажешь: «Я не знаю» — и уйдёшь в кусты, и другой уйдёт, то кто же станет защищать страну? Защищать Родину теперь нужно не только с автоматом в руках на передовой, но и техникой в тылу — если, конечно, тылом можно назвать блокадный Ленинград. Хочешь успокоить себя разговорами: другие, мол, больше знают? Но опыт-то, пусть и небольшой, у тебя есть! А если за дело возьмутся люди вовсе несведущие, они наделают ошибок гораздо больше, чем ты. Они же будут учиться на этой работе и, скорей всего, не доведут её до благополучного конца. Всё так. И за промахи, и за ошибки в таком деле придётся горько расплачиваться. Значит, надо не допускать ошибок. И ради этого найти в себе выдержку, терпение, добиться напряжения всех душевных сил. Положение на фронтах трудное, враг рвётся к Сталинграду, идут упорные бои и за Невский пятачок…»

Вдумайтесь в эти строки, осознав их для себя в мирные дни. Вдумайтесь в тот смысл, который вложил в них автор книги. Родина просит помощи, можно ли отказать ей? Стоит ли рискнуть и найти в себе выдержку, терпение? Можно ли добиться напряжения всех душевных сил? Стоит ли цель того?

…Читать тоненькую книгу в клеенном переплёте непросто, ведь в каждой записи, такой скрупулёзной, такой точной, скрыта любовь к Родине, к погибшим товарищам, к тем, кто остался там, в блокадном Ленинграде. Читаешь, и словно переносишься в прошлое, в те военные дни, видишь Ладогу, — осеннюю, зимнюю — слышишь плеск её волн, рёв немецких самолётов, голоса людей.

А потом, когда было прорвано кольцо блокады, эти пять нитей жизни, что подавали в город на Неве ток, были вынуты. И ведь не просто так, взяли и вытащили, а составлялись сметы (как и тогда, когда кабель прокладывали), просчитывалось всё, каждая деталь, каждая сумма, даже аренда пароходов и баржи. Вот это было непривычно, странно и не очень понятно.

«Мы ничего не стали менять в этой рукописи. Делая литературную обработку текста, я оставила даже прерывистость глагольных времён. Вот только что автор писал: «Составлен план работ. Провели ремонт». И вдруг: «Идём на барже. Боцман Потапов выходит на палубу». Прошедшее время у автора постоянно смешивалось, соединялось со временем настоящим. Я думаю, оттого, что продолжало бередить душу, не зарастало травой забвения. Оно было и осталось Непрошедшим временем.
Наверное, в этом и заключён главный смысл нашей Памяти…

Татьяна Кудрявцева,
член Союза писателей России
Санкт-Петербург, 2015»

Прекрасный образец мемуарной литературы. Особенно интересно читать первую половину этого увесистого тома, где речь идет о детстве, проведенном очень нестандартно для советского ребенка - в Норвегии. Это и вообще совершенно другой мир, стиль жизни, образ мышления, это другая учеба - Дьяконов учился в местной норвежской школе, разумеется, на норвежском языке. Это естественное полиглотство с младых ногтей - жизнь заставила, и видно, что автору это было не в напряг, учить сразу несколько языков, это казалось для него совершенно нормальным делом, просто одним из проявлений жизни.

Немного смешно, но и грустно читать об их возвращении в СССР, так и хотелось схватить их за руки, сказать: "Что вы делаете, идиоты? Куда вы? В ад! Останьтесь в нормальной стране, где у вас кругом куча друзей, связи, работа, учеба, сердечные увлечения, налаженный добротный быт." Читала и всё надеялась, что вот на следующей странице вдруг окажется, что они вняли голосу рассудка, остались в Норвегии - хотя я, как историк по образованию, прекрасно знаю, что Игорь Дьяконов - советский историк (а никак не норвежский), специалист в области истории Древнего мира, написал массу ценных трудов в этой области и смежных с нею, но... Так хотелось простого человеческого счастья для хороших людей, а они вот не послушались... Ну и огребли по полной, конечно. Дьяконов довольно много и дотошно анализирует, кто на кого настучал, кто кого сдал, кто кого подставил, из каких побуждений и по каким причинам это было сделано, да кто погиб, а кто выжил и как они потом могли смотреть в глаза пострадавшим от репрессий по их вине... Но это как-то не захватывает. Это интересно и волнительно читать самим участникам событий, перетирать бесконечно "да как он мог!", "не, ну надо же, а казался таким порядочным!" и т.д., но вот читать это со стороны, да в таких подробностях, что через какое-то небольшое время нафиг запутываешься во всех этих именах, которые для тебя всего лишь имена, теряешь нить повествования и уже просто скользишь по строчкам взглядом, отслеживая, где кончается скучное и начинается хоть что-то более интересное.

Интересно было почитать о становлении науки ассирологии в России, как это всё начиналось, в каких условиях, кто стоял у истоков. Улыбнуло название науки о Сирии - сирология (ученый, стало быть, сиролог))). Интересно читать те места, где Дьяконов вообще пишет об учебе, как он учился в детстве, в подростковом, юношеском возрасте, в универе. Например, его любимым чтением в детстве (примерно лет с 9) были толстенные тома Кембриджской истории древнего мира (они, кстати, до сих пор успешно переиздаются, написанные, разумеется, с учетом всех новейших веяний науки). Он упросил папу купить их ему (они стоили офигенно дорого) и папа явно не зря потратил капитал - книги были прочитаны мальчиком не один раз, практически выучены наизусть, ушли в подкорку (даже не так - они стали основой его ментальной матрицы, основой его дальнейшей карьеры крупного ученого). А отсюда мораль - покупайте детям дорогие умные книги! Это не зряшный расход. Но я думаю, это стоит делать только в том случае, если ребенок сам просит. Коня можно подвести к водопою, но невозможно заставить его напиться.

Вторая половина воспоминаний кому как покажется, а мне была гораздо менее интересна. Потому что там была война - и она полностью описана в гашековском и ивлинво-ском стиле, т.е. всеобщая дурость, идиотизм в государственном масштабе, бардак и бестолковость кругом (а также налево! направо! смирно!)

Послевоенные воспоминания тоже мне не особо были интересны. В общем, я бы посоветовала читать только до момента возвращения в СССР (это где-то первая четверть тома). Это реально интересно любому человеку. Остальное - сильно на любителя. ВОзможно, на тех, кто очень интересуется именно репрессиями 1930-х, войной и сильно специальными изысканиями в области шумерского языка и вообще ассирологии.

Случалось ли вам начать читать книгу, которая ни по аннотации, ни по обложке вас не вдохновляет? У меня вышло именно так. Подруга по увлечению Швецией порекомендовала мне обратить внимание на "Десятую музу". Я нашла издание на Озоне и стоило оно всего лишь 70 рублей. Почему бы не купить? Но что-то говорило мне, что это не моя литература. "Наверное, будет скучно и заумно", решила я, но все-таки открыла...

Швеция начала прошлого века. Три молодые эмансипированные девушки исследуют письма шведской поэтессы Софии Бреннер. Скажете, это скучно? Я тоже так думала. Но, к счастью, ошиблась. Я никогда не ошибалась настолько масштабно! Книга "Десятая муза" -это настоящий детектив, только литературный. (Даже не знаю, есть ли такой жанр вообще?)

Доцент университета Уппсалы Элизабет, журналистка Гудрун (по прозвищу Чойс) и учительница женской гимназии Теа из Стокгольма начинают искать письма Софии Бреннер сначала в самой Швеции, а потом в Европе. Поиски заводят их и в Берлин, и в архивы Ватикана, и в Россию. Поэтесса София оказалась не так проста, как все считали. Мало того, что она была матерью немаленького семейства, рожая чуть ли не каждый год по ребенку, мало того, что она сочиняла торжественные вирши по поводу браков и похорон, так она еще умудрялась успевать переписываться с кучей народа. В том числе, например, бывшей шведской королевой Кристиной. Вам все еще кажется, что книга скучна? Тогда рассказываю дальше.

Среди персонажей книги вы встретите князя Феликса Юсупова. Того самого, что был инициатором убийства Распутина. Уж, казалось бы, какое он-то имеет отношение к какой-то шведской поэтессе? Имеет, как ни странно. Наши героини окажутся в России во время февральской революции именно по приглашению Феликса. И поверьте, скучно вам не будет.

Помимо исследовательской деятельности девушки успевают влюбляться и ссориться. Одна из них даже выйдет замуж и обзаведется потомством. Вы многое узнаете о быте шведов и немцев начала прошлого века, расширите кругозор, прочитав о Ватикане. Посмотрите на предреволюционную Россию глазами шведов. И так далее, и так далее , и так далее.

Финал повествования меня немного шокировал. Я ожидала совсем не этого. Но, может быть, это даже добавило особой прелести книге.
Интуиция меня явно подвела. "Десятая муза" оказалась не просто интересной, а захватывающей, совершенно определенно "моей" литературой.
Так что не стоит судить книгу по обложке. :)

Иногда рецензию приходится написать только потому, что предыдущие рецензенты такие рецензенты. Не знаешь, смеяться, плакать или же догнать и попотчевать кашей из пейотля. Вот и приходится отдуваться за всю хурму.
По пунктам:

1. Мифы настоящие.
В конце книги приведен список литературы - те самые издания на испанском, английском, французском и немецком, откуда и были взяты все тексты сборника. Для особо въедливых - тексты пронумерованы, и по номерам можно проверить, какие мифы из какого именно собрания фольклора позаимствованы. Ровно также пронумерованы иллюстрации, и указаны их источники.

2. Мифы настоящие.
Если вы не в курсе существования хотя бы заветных сказок Афанасьева, пишите емкие веские рецензии "не зацепило" на научные монографии, или же при слове "совокупление" на вашей девственной груди в пене кружев возмущенно колышется камея с профилем Баратынского - книга, скорее всего, отправится в печь, словно переписка Дона Хуана с Доном Серкиным. Хотя бьющую под дых специфику этих мифов автор-составитель милосердно растолковывает в послесловии для всех, кто не в теме. Ну да кто их читает, послесловия. Мало ль чо понапишут, на заборе вон тоже написано, девки обрадовались, а там дрова. Тем не менее, слово автору-составителю:

"Первобытные мифы повествуют не о "плохих" или "хороших" героях, а о сильных и слабых шаманах, о тех, кто умеет использовать силы потустороннего мира, и тех, кто магическими способностями не обладает. Одним из главных видимых проявлений живой мощи, энергии, считалось обладание сексуальной потенцией. Отсюда оргиастический характер важнейших праздников и то внимание, которое подобной проблематике уделено в устных рассказах".

"Некоторых читателей, возможно, задела жестокость индейских мифов. По этому поводу отметим вот что. Во-первых, герои многих мифов все же не совсем люди. Действие приурочено ко временам творения, земной путь участников повествования часто завершается не смертью, а превращением. Сам вид насилия объясняется не обычной практикой, а лишь законами жанра, разного рода мифологическими ассоциациями. Во-вторых, внимание рассказчика сосредоточено на происшествиях исключительных, из ряда вон выходящих. Мы ведь не станем судить о современном обществе по детективам и фильмам ужасов".

3. Контрольный в лоб (или по лбу?):

Приятного чтения.