Рецензии

Для начала: этот роман больше всего подходит именно американскому читателю. Слишком много отсылок, сравнений, шуток на тему тех самых нестабильных восьмидесятых. Дело не только в упоминании исторически важных личностей, но и образ жизни, присущий тому времени. Каждое замечание казалось важным, но мне мало о чём говорило.

Изучая предварительно аннотацию можно подумать, что здесь история пойдёт о трёх закадычных друзьях и любовном треугольнике. Только на деле всё несколько иначе. Путешествия, поиск себя и много маниакальной депрессии. Вот, что вас ждёт.

Сегодня, уже давно закончив школу, я понимаю, насколько правильным решением для многих выпускников может оказаться "академический" годовой отпуск перед поступлением в ВУЗ. В США такое часто практикуется, учитывая, что окончание школьного обучения приходится на 18-19 лет. Согласитесь, в 16 лет очень трудно понять, куда тебя тянет и чего хочется от жизни. Прекрасное время для путешествия, познания такого разного мира вокруг и собственного я.

Сквозь страницы, естественно, проходит любовная линия. Слегка юная, наивная, но уже порядком сложная. Сложить личное впечатление несложно: можно питать отвращение к Леонарду, сочувствие к Митчеллу и неприязнь к Мадлен. Но проще - не значит верно. Этот роман способствует пониманию проблемы изнутри, помогает определить уровень жертвенности ради любви, дружбы и грядущего будущего.

Очень понравились главы о течении болезни Леонарда. Часто одёргивала себя - "я не в праве его ненавидеть". Душевные болезни - крайне неясная норма с неустойчивой моралью. К такому не будешь готов.

Книга будет кидать вас "из угла в угол", чтобы в итоге сложиться в цельную картину. Не всем понравится, кому-то станет скучно, кто-то бросит на середине. А дочитавшие - пересмотрят своё первое впечатление о каждом герое.

Несмотря на название, ничего матримониального я не увидела. В той степени, чтобы отдавать термину имя книги. Важно другое: теперь я знаю, что такое "матримониальный"....

Я дочитал эту книгу на обеденном перерыве, в парке, где коммунальные работники бодро косили траву и одуряюще пахло сеном. Боги shuffl'а послали мне максимально страдательных песен, и если бы не сигарета, то можно было бы и трогательно прослезиться. Ведь в это время где-то далеко в США, на последнее странице книги и где-то в моей голове трое людей ставили точки в длинном сложноподчиненном предложении текста своей жизни.

Весной трава молодо и дерзко зеленеет под пока еще щадящим солнцем. О чем мы думаем в свои ранние двадцать, на излете университетской жизни, в последний раз надевая мантии и бонеты? Голова полнится мыслей и мечтаний, подкрепленных сочными, свежими еще знаниями и легким привкусом юношеского максимализма. Начитавшись постмодерных философов, тщишься построить себя и свое будущее так, чтобы яд современного общества не вытравил из него дух подлинности. Обладая живым умом, стремишься совершать великие открытия, переворачивая представления о реальности. Со сверкающими глазами стремишься открывать все новые грани духа, путешествуя по миру. Глядя на пример родителей, убеждаешь себя, что у тебя-то точно будет все по-другому, гораздо лучше.

Но под жарким солнцем изумруд травы быстро приобретает оттенки жухлого сена. Проходят годы, не так много, едва ли больше десятка. Романтика молодости сдувается пережитой болью и цинизмом будней. Прекрасная на страницах философия в жизни оборачивается бессмысленным цереброкоитусом и бесполезной игрушкой, которую привык считать важным инструментом. Мечты о науке скатываются в вечно недописанную диссертацию и зажеванные безвкусные банальности. В путешествиях тела и духа вместо нахождения себя теряешься еще больше. Да и понимаешь, что до успеха отношений своих родителей еще ой как далеко. И порою становится очень грустно.

Матримониальный сюжет, собственно, оригинальное название книги, здесь едва ли уникален. Извечный треугольник, в котором у нее чувства к обоим - но все равно приходится делать выбор. Вторая точка - мистицизм и интеллект, направленный наружу, жаждущий познания и открытий, вечно удивляющийся - и эмоционально уступающий. Третья - еще более мощный разум, затягиваемый вовнутрь и постепенно превращающийся в черную дыру, пожирающую саму себя. Депрессивный психоз - не шутка, знаете ли. Понятное дело, героиню тянет спасать обоих: первого - от пронизывающего ветра одиночества, что гонит по жизни как перекати-поле. Второго - от самого себя и от сосущей пропасти внутри. Однако же, как замечает кто-то, стремясь спасть кого-то, мы всегда пытаемся спасти самого себя.

И тогда отношения, построенные на попытке спасения и противостояния, возможно, неизбежному, словно сами сражаются депрессией. И как мозг убеждает себя, что тело умирает, так и эмоции начинают распадаться на маленькие атомы чувств, излучая болезненную радиацию. Полураспад может длиться долго - пока кто-то в итоге не найдет в себе силы разорвать связь, пусть и делая себе хуже. И - парадоксально - освобождение может спешно пролистнуть несколько страниц жизни, и внезапно очаровать запахом свеженапечатанного текста, отчасти вернув тебя в солнечный день выпуска и подарив ощущение нового старта.

И, возможно, впереди порою еще будет неудержимо весело и по-молодому счастливо. А порою - очень грустно.

В оригинале книга называется «Брачный сюжет», и этот двигатель абсолютного большинства западных романов присутствует во всех трёх фабульных линиях. Красотка Мадлен в поединке с чудовищем постструктурализма очень чётко понимает, что занимается филологией только в ожидании брачного сюжета. Интелелектуал-заложник собственного интеллекта Митчелл в духовных поисках не забывает о брачном сюжете, верней, брачный сюжет не забывает о нём. Леонард…
Ах, да. Леонард.
Переводчице выговор. Как вы вообще представляете маниакальную депрессию? Хотя встречался и вариант похлеще – депрессивный маньяк. Нет, тут уж либо-либо. Маниакально-депрессивный психоз или, как сейчас принято – биполярное расстройство тем и отличается, что нельзя быть на двух полюсах одновременно.
А начинается с гениально описанного Высоцким состояния «Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята». То есть действительно всё не так. Не так встаёшь, не так идёшь, не так лежишь. Ручку на стол не так кладёшь. Если не кладёшь, то тоже не так. И постепенно вокруг тебя встают нерушимые стены. Тоска. Та самая тоска тоскучая, сухота сухотучая, о которой русские заговоры: На поганом море доска, а на той доске сидит тоска, без рук, без ног, без глаз, а сама плачет, тоскует и горюет по ясных очах и по белому свету. А коль тошно и горько той тоске на той доске, столь бы было тошно и горько рабу Божию, тосковал бы да горевал, сохнул да плакал, не мог бы ни пить, ни есть, ни с кем слова говорить. Медленно, томительно карабкаться из каменной ямы, из чёрного логова, обрываться, падать, разбиваясь, снова лезть, аж кровь сочится из-под ногтей, снова падать… Пока не придёт огненная волна и не вынесет наверх. На те зияющие высоты, где человеческие лёгкие не дышат.
И зажгись в нем, в рабе Божием, ретивое сердце, горячая кровь, хоть и плоть и мочь, юность и ярость и все седмьдесять жил и седмьдесять составов...
Не всякий больной в «высокой» фазе – маньяк, но всякий, кто более-менее сохранен, подозревает о такой возможности. Если депрессивная фаза опасна тем, что вселяет предельное отвращение к происходящему, то опасность фазы маниакальной – в том, что происходящее нравится. И экзальтация не кажется нелепой, и возбуждение – искусственным, и желания – кощунственными. Расторможение, когда тебе прекрасно, но ничего от тебя не зависит, несёт тебя лиса за тёмные леса, а куда занесёт – вряд ли сама знает. В сцене с девочкой-подростком в лавке Евгенидес так передал этот взлёт, эту неестественную приподнятость, что хочется плакать. Непоправимое могло свершиться в любую секунду, а Леонард-то блаженствовал, в нём горело сердце, кипела кровь.
Горе на пустом месте – это цветочки. Ягодки – счастье на пустом месте.
Потому что от счастья не побежишь лечиться.
И если болезнь предполагает определённые награды, то лечение можно сравнить с химиотерапией при раке. Чтобы победить патологию, угнетается весь организм, и надеяться можно лишь на то, что последний окажется сильнее. К чему приведут эти упования в случае Леонарда?

Тоска, тоска.
Ты йди, тоска, во тёмные леса.
Там твои мяста.

Там твои мяста.

Как ни возьмусь за Евгенидиса, так каждая последующая книга хуже предыдущей.

Девственницы-самоубийцы были в целом норм, с интересной идеей, когда несколько сестёр будто образовывали собой единый организм, но оформленной в рамки невероятно скучного повествования.

Средний пол оказался не столько исповедью человека-гермафродита, сколько мерзковатой семейной сагой с рассматриванием грязного бельишка и кровосмесительными браками.

А порою очень грустны (или Свадебный сюжет , кому как нравится) - это вообще какой-то невероятно лютый треш с поехавшими персонажами.

Впрочем, я рада, что с Евгенидисом на этот раз покончено навсегда. Бог свидетель, я давала ему слишком много шансов.

Сюжет вертится вокруг студенточки филологического факультета в местном универе - Мадлен. Год на дворе 1982-й, сексуальная революция давно свершилась: в моде феминизм, гомосексуализм, анаша, беспорядочные половые связи и всякая прочая деконструкция. Начало романа, прерываемое пространными рассуждениями о Деррида и матримониальных сюжетах викторианских романов, было в целом достаточно интересным чтивом. Пока не началась свистопляска с ЛюБоВнЫмИ оТнОшЕнИяМи.

Понимаете ли, как популярная университетская давалка, Мадлен, переспав с кучей народа, находит себе двух парней, которым и будет выносить мозги в дальнейшем на протяжении нескольких лет кряду.
Знакомьтесь! Леонард - брутальный красавчик, шикарный любовник, умеющий стильно завязывать свои патлы банданой. И Митчелл (Грамматикус, ха-ха :'D), этакий ботан, совершенно бесхарактерный, да ещё и к тому же с кафедры теологии.

Оба имели неосторожность влюбиться по уши в Мадлен, чем та, ясное дело, пользуется в собственных интересах. За счёт Леонарда подымает свой ЧСВ, выполняя роль курицы-наседки (Леонард-то у нас психически нестабильный), но и Митчелла отпускать на волю не планирует (как-никак, запасной вариант с перспективами в случае чего). Это даже не похоже на любовный треугольник или вроде того. Никто никого не уважает, а следовательно, и не любит. Хотя, думаю, всем троим следовало бы вступить в полигамные сношения, да и не делать больше себе мозги. Тем паче, у Митчелла точно в наличии гомосексуальный опыт и куколдские фантазии.

Вот и всё, сюжета тут особо и нет. Повествование не линейное и состоит преимущественно из флешбэков, нанизанных на каркас бытовухи, типа "проснулся, умылся, сходил на работу".

Для меня чтение этой книги оказалось сущим мучением. Дело вовсе не в переводе или в авторском слоге (тут, к слову, всё более чем в порядке, признаюсь), а в самой сути содержания. Я ненавижу любовные романы. Особенно такие, где какая-то истеричка не может выбрать, с кем ей быть. С психом или с челом из френдзоны. Ответ: ни с кем!!! Меня невероятно бесит эта тупорылая легкомысленность и ветреность. Да, дело только во мне и в моём отношении в этим всем "любовным страдашкам", которые я считаю инфантильностью и блажью. Хуже всего, когда подобное происходит не на страницах зарубежного романчика, а в реальности. Ну, есть, увы, в природе подобные любители потрепать свои нервишки. Я не из их числа, увольте.

Университет был не похож на реальный мир

Считаю должным упомянуть два плюса по итогу прочитанного.
Первое. Цитатки тут и вправду хороши (привет, Ремарк).
Второе. Загорелась идеей почитать ещё каких-нибудь campus novel или университетских романов, по-нашему. Вроде Тайной истории и Обладать . Штош, удачи мне.

Ой, даже и не знаю, почему евгенидис назвал книгу именно так. Из-за увлечения главгерши женской георгианской литературой, что ли. В общем, это как-то странно и совершенно не в тему, собственно, с сюжетом. Потому что здесь совсем нет классического любовного треугольника, положенного на современность. На мой взгляд, во всяком случае.
Тут скорее об иллюзиях, о несбыточных мечтах, об осознании того, что не всегда и далеко не все желания сбываются, как бы сильно ни хотелось, как бы к этому не стремились, и о смирении, о принятии ситуации. К сожалению, или напротив, что ни делается, значит, так было нужно, так было суждено, даже если сначала или навсегда случается некое разочарование.
Не все мечты сбываются, и ничего страшного в этом в общем-то и нет.

Что раздражало в начале книги. Какие-то тонны каких-то малоинтересных мне писателей, львиную долю которых я никогда не стану читать. Но персы же типа учатся на кафедре английского и вообще языка. И евгенидис закидывает читателя всеми этими мутными чуваками.
Короче, я мужественно пропускала их фио сквозь себя, ибо не было ни малейшего желания узнать кто, что и пошто. Ну, епрст. Чувствуется, что сам он учился и варился в подобной среде. Нда. Слишком уж специфично оно, на любителя.

А в целом классика любовного жанра, на первый взгляд. Девушка и два парня. Причем, один прочно сидит во френдзоне. Второй - сексуально притягательный, но очень проблемный из-за серьезного заболевания. Девушка же любит трудности, не забывая активничать во френдзоне. Неистово ерзает на двух стульях, значит.
Что мне понравилось. При таких раскладах, никто из персов все же не выглядит унылой рабой любви. Они, конечно, страдают. В какие-то моменты даже сильно-сильно, но жизненные реалии, в конце концов, берут свое. И в них есть учеба, экзамены, дружба, романтические отношения с другими людьми. И отрезвление, принятие наступает не через десятки лет, прожитых бесплодно, а довольно-таки быстро.
На самом деле, можно только мечтать, чтобы розовые очки спадали с глаз настолько быстро. Потому что зачастую люди неистово цепляются за иллюзии, боясь принять неудобную, болезненную правду. Видимо, так срабатывает механизм самозащиты. Добровольный мазохизм все же не распространен массово.

И в конце концов каждый из персов получает совсем не то, о чем первоначально мечтал. Но не исключено, что как раз то, что нужно, что предопределено. И их пути, кажется, расходятся окончательно.
И, может быть, это все немного грустно. Но жизнь - все же не книга, где вершина мечты - это свадьба. Свадьба или разбитое сердце - это только начало. А не сбывшиеся мечты - вообще прекрасное продолжение любого сюжета. Это вам не какая-то точка, это многоточие, тире, скобки, новые предложения, новый поворот, загадочный туман на дороге. Это и есть настоящая жизнь. Нет, нет, мечты вовсе не должны сбываться. Честное слово, так было бы слишком скучно.

Насколько с первой страницы меня захватила книга Джеффри Евгенидис - Средний пол , настолько долго я не могла вчитаться в эту... Даже в какой-то момент решила, что не по Сеньке шапка, и надо было её читать, когда мне было 22, правда, тогда ещё этой книги не было... И тут сработал в пользу книге и моему мнению о Евгенидисе мой, во многих ситуациях дурацкий принцип дочитывать до конца...

Начало: сегодня выпускной. К Мадлен ( девочке из состоятельной семьи, но не без проблем, как связанных с родителями, так и в исполнении собственных тараканов) приезжают мама и папа, но ей немного не до торжества: жуткое похмелье, грязное парадно-выходное платье, и всё это последствия вчерашней вечеринки, на которой она обмывала-хоронила расставание с парнем. Ощущение полной неприкаянности и ненужности:

Может, рассказать родителям все, свернуться в клубок на заднем сиденье машины, и пускай они отвезут ее домой? Можно будет поселиться в своей бывшей спальне, где кровать, похожая на санки, и собственноручно выбранные обои. Можно стать старой девой, как Эмили Дикинсон, писать стихи, полные черточек и таланта, никогда не толстеть.

Далее штрихами, полуисториями, зарисовками - жизнь Мадлен с первого курса до выпуска и рассказ о её отношениях с наукой и двумя парнями, каждый из которых для неё важен. По части науки - чертовски всё скучно. Девочка "стала изучать английский язык и литературу по причине самой что ни на есть ясной и незатейливой — потому что любила читать." А окунувшись в университетскую интеллектуальную среду, потянулась к особо умным, записалась на семинар по семиотике, и дальше текст пестрит цитатами из Барта, Хандке и т.д. При этом сама Мадлен никак не проникнется их духом и постоянно именует себя дурой, да и ощущает ею же.

У Мадлен сложилось ощущение, что большинство специалистов по семиотической теории в детстве не пользовались всеобщей любовью: их травили или не обращали на них внимания, поэтому они направили свою неутихающую ярость на литературу. Им хотелось сбить спесь с автора.

Собственно, о Мадлен всё. Нет, дальше будут ещё её страдашки, метания между желанием учится дальше или жить спокойно, неопределённость в собственном отношении к Митчеллу и Леонарду, но мальчики вышли гораздо колоритнее.

Не скажу, что с середины книги сюжет поскакал семимильными шагами, его по-прежнему почти нет, но... Митчелл, парень греческого происхождения, давно и практически безнадёжно влюблённый в Мадлен, тяготеющий к мистике и религии, после учёбы отправляется в "большое путешествие". Европа глазами американца - чертовски интересные описания. Вот про Грецию, например:

Среди анархистов и поэтов с желтыми зубами в баре через улицу от их гостиницы, среди таксистов с горилльими шеями, возивших его по городу, и православных в сане священника, которых он видел на улицах и в дымных часовнях, Митчелл чувствовал себя американцем, как никогда в жизни.

Его посещения любых храмов, без разницы какой конфессии, его работа в госпитале матери Терезы в Индии, дорога - не только видимая, но путь, который он ищет в душе - очень здорово написано. Мадлен не выходит у него из головы, в каком состоянии бы он ни был: в возвышенном и почти экстатическом настроении в церкви (" Взволнованный, торжественный, он зажигал церковные свечи, всегда с одним и тем же неуместным желанием: чтобы Мадлен когда-нибудь как-нибудь стала его. Митчелл не верил, что свечи могут возыметь действие. Он был против просительных молитв."), обдолбанный или похмельный, уставший или полный сил. Мысленно он продолжает с ней дискутировать, не переставая её любить...

Наша «дружба» — на самом деле никакая не дружба, потому что все происходит на твоих условиях. Правила устанавливаешь ты, Мадлен. Решишь, что не хочешь разговаривать со мной три месяца, — мы не разговариваем. Потом решишь, что все-таки хочешь со мной разговаривать, потому что тебе надо родителей развлекать, — и пожалуйста, мы снова разговариваем. Мы друзья, когда ты хочешь дружить, а больше, чем друзьями, мы никогда не будем, потому что ты этого не хочешь. А мне приходится все это терпеть.

А в это время Мадлен выходит замуж за Леонарда Бэнкхеда - звезду курса, умного, общительного, популярного. Правда, к моменту их свадьбы он уже покинул все эти позиции, у него маниакальная депрессия.

Нервные парни были не во вкусе Мадлен. Если парень нервный, значит, у него есть причина нервничать. До этого момента Леонард казался скорее персонажем страдающим, чем нервным. Страдающий — это лучше.

И молодая жена получает "страдающего" по полной программе, не понимая, как придётся страдать и самой...Развитие болезни - небольшими кусками разбросанные по всему роману зарисовки, а потом и довольно плотный текст - показалось мне жутким, но увлекающим так, как редко получается написать у писателей, не имеющих отношения к психиатрии. Может, не очень достоверно с медицинской точки зрения, но как сюжетный ход - бесподобно. В четырёхлетнем возрасте, если у мальчика случалась "авария", ему на обед подавали её результат, с объяснением - ну тебе же это нравится, иначе бы ты не стал так делать, нет?

Хуже всего было то, что с течением времени эти воспоминания — то, как ты хранишь их в потайном ящичке в голове, время от времени доставая оттуда, чтобы покрутить в руках, — сделались чем-то вроде дорогих тебе вещей. В них — ключ к твоему несчастью. Они — свидетельство того, что жизнь несправедлива. Если в детстве тебе не везло, ты не знаешь о своей невезучести, пока не повзрослеешь. А потом только об этом и думаешь.

В подростковом возрасте - нервные срывы, травка, а мать, страдающая после развода, ничего не видит. Потом у мальчика как будто переключатель щёлкнул: буду самый крутой, если буду учиться лучше всех. Сказано - сделано, блестящий выпускник школы становится студентом.

Образ Леонарда-первокурсника, дающий о нем полное представление, был таков: парень, который приподнимает голову, чтобы прервать акт куннилингуса, ровно настолько, сколько понадобится, чтобы затянуться трубкой с марихуаной и правильно ответить на вопрос на семинаре.

Некоторое время в таком режиме - и

казалось, в голове у тебя происходит бурная вечеринка — вечеринка, во время которой ты, пьяный хозяин, не даешь никому уйти, хватаешь людей за шиворот со словами: «Да ладно тебе. Давай еще по одной!»

Мучительная "семейная жизнь", перемежаемая ремиссиями и обострениями - целый приключенческий роман. И Мадлен начинает всё чаще вспоминать Митчелла...

Единственный раз в жизни мне захотелось иметь друга — не подружку, не парня. Не считая нашей недавней размолвки, ты был мне именно таким другом. Я знаю, что тебе это счастья не принесло. Но мне было невероятно хорошо, и я всегда думала, что и ты в глубине души испытывал нечто похожее.

Слегка невнятная концовка, если немного подумать, - абсолютно закономерна...

А поговорить?

Если ваш молодой человек способен вместо секса просто лежать рядом с вами в постели и заинтересованно рассуждать на отвлеченные темы, задумайтесь, а не патология ли это? Обычный, то есть нормальный, юноша должен хранить свой внутренний мир при себе, и даже если глубина его переживаний превосходит Марианскую впадину, на деле он всегда косноязычен.
Вот такой практический вывод напрашивается после прочтения романа Джеффри Евгенидиса «А порою очень грустны».

Дальше...

В романе три главных героя, выпускники-бакалавры не слишком престижного университета. Мадлен – девушка, выбравшая своей специализацией английскую литературу, потому что с детства любит читать. Основу ее читательского опыта составляют викторианские романы, а в них ей интересен матримониальный сюжет в его развитии (кто кого любит, а на ком женится), сюда же можно приплести зарождение феминизма, но мне кажется, что это для Мадлен уже тяжеловато. По характеру барышня патриархальна, собрана и скучна. Следующий герой – Митчелл, американский полугрек, внутренне захваченный влюбленностью в Мадлен и поисками «своей» религии. Он изучает историю веры и, кажется, вполне в этом преуспевает. По крайней мере, в результате он получает приглашение поступить в богословскую школу, но вместо этого едет путешествовать по миру, чтобы в Индии попробовать себя добровольцем в приютах матери Терезы. Он как раз из тех нормальных парней, которые умеют сдерживать любые романтические и не очень порывы, в присутствии предмета своей страсти становятся на редкость неуклюжими и туповатыми, но нравятся родителям любимых девушек. Отсутствие способности связно выражать свои чувства приводит к полному непониманию между Митчеллом и Мадлен, в результате их матримониальный сюжет состоит из глупых недоговорок и странных поступков. Третий герой романа – Леонард. Вот он как раз способен разговаривать с девушками (и не только с ними) на любые темы, он живой в общении, интересный, увлекающийся, перспективный, умный, очаровательный, сексуальный, но… только в маниакальной стадии своего заболевания. Леонард страдает биполярным расстройством, вернее, живет с ним. Разумеется, способность разговаривать, столь редкая у сверстников Мадлен, немедленно очаровывает поклонницу Джейн Остин. Ведь с Леонардом она чувствует себя почти героиней любимых книг, которая вступает в остроумные словесные пикировки со своим возлюбленным. Но незнание природы застенчивых юношей-подростков здорово осложняет Мадлен жизнь и не дает возможности вовремя разглядеть в Леонарде просто больного человека, а в Митчелле неплохого партнера для брачного сюжета. Вот, собственно, и весь сюжет.

История Митчелла оставила меня равнодушной, это довольно скучно описанные бюджетные странствия по Европе и Азии, приправленные массой рассуждений о смысле жизни, религии и любви. В рассуждениях этих Митчелл представляется именно тем, кто он и есть, юный, неопытный, начитанный мальчик, ищущий «с кого бы сделать жизнь». Здесь автору плюс за точную передачу стандартного характера, банального, но очень распространенного. Так что, если юные девушки хотят знать, что может творится в головах их незадачливых кавалеров, когда они зевают или пьют пиво – роман Евгенидиса просто отличный словарь для перевода поведенческих паттернов в общедоступные слова. Что касается Мадлен, то она была мне интересна только в контексте отношений с Леонардом, а точнее с его болезнью, поскольку после того, как Мадлен узнает всю правду о перепадах настроения своего любимого, самого Леонарда она уже не видит. Она либо сопровождает его депрессию, либо боится очередного маниакального эпизода. При этом Мадлен вполне довольна своим положением рядом с Леонардом, поскольку оно дает ей почувствовать собственную нужность и жертвенность, что является одной из главных отличительных черт ее любимых героинь. Однако все это длится до тех пор, пока Мадлен не устает от романтического восприятия леонардовой болезни и не задается вопросом, а где же тут моя жизнь? Способна ли она на свою собственную жизнь или просто найдет себе другого партнера с более предсказуемым поведением, но которому тоже можно будет посвящать свои дни, остается загадкой. Лично мне кажется, что она создаст обычную американскую семью со своими радостями и огорчениями и будет в ней вполне органично смотреться.

А вот какой матримониальный сюжет меня действительно заинтересовал, так это отношения Леонарда и его маниакально-депрессивного психоза. Эта линия развивается по всем законам жанра. Сначала Леонард, уже знакомый со своей болезнью, не желает ее замечать. Можно сказать, он игнорирует ее знаки внимания на балу собственной юности, принимая их как должное, как взрывы работоспособности или периоды подавленного настроения, ну с кем не бывает. Но расстройство крайне настойчиво, оно умеет обратить на себя внимание и даже подпортить жизненные планы, ну ни дать ни взять, ревнивая барышня. И вот уже Леонард обнаруживает себя в клинике и приговор врачей звучит, словно речь священника. Теперь и в богатстве и бедности, и в болезни и в здравии… Его МДП – это его жизнь, он не лечится, а может только сдерживаться лекарственными методами, для чего нужно принятие болезни, личная дисциплина и терпение, как и в семейной жизни, вообще говоря. В какой-то степени с приходом болезни жизнь Леонарда даже обогащается, он учится рефлексии, наблюдению за собой, депрессия открывает ему глубины собственного сознания, а маниакальная стадия дарит ни с чем не сравнимые взрывы энергии во всех смыслах, в том числе и сексуальном. Однако, как и всякий насильно обвенчанный, Леонард бунтует против навязанного сожительства, он пытается отказываться от лекарств, сокращает дозы, экспериментирует. Но депрессия не прощает увиливание от супружеских обязанностей, она мстит жесточайшими приступами после нескольких дней маниакального взлета. К сожалению, Леонард оставлен жизнью один на один с непрошенной супругой, рядом с ним нет человека, который может понять всю тяжесть его положения, его метания, его попытки отделиться от болезни, указать ей место, которое она может занимать, раз уж все равно нужно как-то жить вместе. Такая задача не под силу слабой и не особо умной Мадлен. Она боится третьей лишней в браке с Леонардом, чувствует себя не только беспомощной, но и обманутой, обиженной, и может лишь призывать Леонарда потерпеть или взять себя в руки, что совершенно бессмысленно. При всей своей схематичности, сюжетная линия отношений Леонарда с его болезнью показалась мне наиболее правдивой и живой во всем романе, дающей много вопросов для размышлений. Прежде всего, это вопрос о способности принять болезнь близкого и научиться видеть за ее проявлениями самого человека. Причем это может касаться не только психического заболевания, но и физического. Также вопрос трезвой оценки собственных сил и возможностей, открытого взгляда на вещи. Если болезнь действительно есть, то с ней надо жить, а не отрицать ее проявлений и не надеяться на лучшее, что только усугубит положение, добавив к его тяжести груз несбывшихся надежд. А еще есть вопрос ответственности самого больного перед близкими ему людьми: что возможно перекладывать на их плечи, а что лучше оставлять только для профессионалов.

Еще роман Евгенидиса был мне интересен с точки зрения рассмотрения американской системы (вернее, по-моему, бессистемности) высшего образования. Я так поняла, что студенты в Штатах, выбирая себе определенную специализацию, могут после этого посещать самые разнообразные семинары, далеко выходящие за рамки изучаемого предмета. Так, Леонард, специализирующийся в биологии, слушает курс истории буддизма и сдает по нему экзамен. Интересно, в ущерб какому биологическому курсу это происходит? Мадлен посещает лекции по семиотике, просто потому, что там занимаются наиболее популярные студенты. В результате подобных вольностей и вкусовщины какие же получаются специалисты? А вот такие, как однокурсники Мадлен: одна барышня, желавшая быть актрисой, занимается недвижимостью в папенькиной фирме, Митчелл сбегает на край света, а, вернувшись, понимает, что ни в какую богословскую школу не пойдет, Леонард несколько месяцев подвизается в качестве лаборанта в биологическом институте, но дальнейшего пути не видит. Грустная картина, впрочем, как и весь роман.

Что хочется сказать в заключении? Я бы все-таки рекомендовала «А порою очень грустны» к прочтению. Медленному и печальному…

Однажды, когда я понял, что мне дозволено то, что запрещается другим детям, я спросил маму почему.
Она ответила: «Квентин, я больше волнуюсь, когда ты смотришь новости. Кино тебе не навредит».
В самую точку, Конни!

Как и с книгами, моя любовь к кинематографу началась в довольно раннем возрасте, пусть я никогда и не была его большим знатоком, во многом благодаря тому, что всегда тяготела к низким жанрам, не особо люблю интеллектуальное, авторское или какой-нибудь артхаус. Но тем не менее порой меня тянет узнать о нём немного больше, побыть больше чем просто зрителем, правда не так уж много именно книг по этой тематике меня привлекают. На эту же вышедшую относительно недавно я обратила внимание сразу, так как Тарантино люблю давно, ещё с моего первого знакомства с ним (и с Клуни кстати) в далёких 90-х в фильме Роберта Родригеса "От заката до рассвета", который до сих пор считаю одним из лучших фильмов про вампиров (но только не в отцензуренном переводе, это жуткое прилизанное убожество!). Так что было сразу решено читать, я даже особо не приглядывалась, биография это, история кино, кинокритика или ещё что-то, тем интереснее было открывать первую страницу. И по итогу я до сих пор не могу ответить, что именно это было, тут есть и автобиографические вставки, и критический разбор конкретных фильмов, и исторический экскурс в Голливуд 60-х, 70-х и 80-х годов прошлого века.

Наверное, если суммировать впечатления, то у меня было ощущение, что автор просто рассказывает о том, о чём хотел рассказать, чем хотел поделиться, не особо парясь насчёт структуры, жанра или тем паче языка (если вас корёжит нецензурная лексика, даже когда она максимально в тему, смело топайте мимо!) и мне очень зашла такая подача, я как будто слушала монолог интересного человека, с которым у меня, как оказалось, довольно много общего в плане общности взглядов. Например, мне было очень легко провести параллель с его кинодетством, в котором мама разрешала ему смотреть фильмы для взрослых, забив на рейтинги, меня тоже никто никогда в этом плане не контролировал, максимум говорили закрыть глаза на каких-то сценах, но это в основном касалось сексуального подтекста, а не жестокости. Так что любимый фильм детства у меня это трилогия Сэма Рейми "Зловещие мертвецы" о брутальном парне с бензопилой вместо руки, который пытается справиться с древним демоном и ожившими трупами своих друзей, да и тот же вышеупомянутый "От заката до рассвета" я впервые посмотрела лет в 9-10. Видимо, отсюда растут ноги у моей дикой нелюбви к цензуре во всех её проявлениях. Ещё большую связь с автором я почувствовала, когда он назвал, какой именно фильм среди всей той чернухи, что он смотрел, напугал и расстроил его больше всего. Та-дам! Это долбанный диснеевский "Бэмби", над которым я рыдала и в жизни не буду пересматривать! Также как и самой страшной книгой детства навсегда для меня останется далеко не Кинг, которого я поглощала также лет с 10, а "Белый Бим Чёрное ухо", как говорится, ноу комментс...

На примере самых впечатливших его фильмов, просмотренных в дешёвых кинотеатрах сначала вместе с матерью и её очередным бойфрендом, а потом и самостоятельно Тарантино отправляет читателя в увлекательное путешествие не только по миру кинематографа, но и в принципе по Америке тех лет, рассказывает, например, о расизме и как он влиял на снимаемые фильмы, как отразились на кинематографе движение хиппи или война во Вьетнаме, чего боялись среднестатистические американцы и как их страх проявлялся на плёнке. Это было очень захватывающе и интересно, несмотря на то, что большую часть этих фильмов я не видела, но о большинстве я слышала, что уже радует. Плюс опять же Тарантино не рассказывает о шедеврах мирового кинематографа, а о том, что лично мне ближе, поэтому, видимо, не мешают восприятию незнакомые мне имена сценаристов (кто вообще из зрителей в этом разбирается?), кинокритиков, да даже и актёров, режиссёров, кого-то знаю, о ком-то узнаю здесь, с таким подходом книга прочиталась крайне увлекательно и влёт, я давно не выписывала себе такое количество цитат, если честно, и теперь я очень надеюсь, что Тарантино не остановится лишь на одной части, а продолжит свои киноспекуляции рассказами о последующих десятилетиях.

Так что, если вы взялись читать эту книгу в надежде узнать что-нибудь о кино и теперь ваша голова кружится от незнакомых имён, – не отчаивайтесь, что-то в ней отложится.

Я бы хотела читать эту книгу бесконечно долго, удобно устроившись в тёплых объятиях закрученной психологической прозы. Но жажда развязки подстегивала любопытство, словно от решения героев зависело моё собственное восприятие жизни.

Три человека, три судьбы, три выбора. Наблюдать за каждым в отдельности интересно, а рассматривать их взаимодействие — увлекательно.

Мадлен, утонченная натура, живет в мире книг и не особо уверена в себе.

Митчелл верный и добрый друг, безуспешно балансирующий на грани порочности и целомудрия.

Их истории связаны, а будущее не определено. На дворе 80-е годы прошлого столетия, мир безумен, как и всегда, а приоритеты вчерашних выпускников колледжа ещё не расставлены. 

Интеллектуально и со вкусом автор преобразует судьбы героев на глазах читателя. Показывает путь становления личности, который у кого-то будет лежать через пол мира, а у кого-то — через саморазрушение.

Не удивляйтесь, если после прочтения почувствуете тоску или впадёте в задумчивость. Терпкое послевкусие повествования останется надолго и потребует нечто подобное.

Опять двадцать пять! Сколько Тоулза не читаю, никак не пойму, кто он. Ясно одно – Йель и Стэнфорд не пропьёшь. Но есть подозрение, что именно образование сослужило Тоулзу решающую службу. Человек, не знающий Достоевского, никогда не будет ему подражать. Но чем глубже ты погружаешься в Достоевского, тем больше у тебя шансов зарубить старушку. Примерно то же, кажется, произошло с Тоулзом – он так глубоко проник в американскую классику, что стал её продолжением, но скорее воспроизводящим, чем оригинальным. И если “Шоссе Линкольна” – это Сэлинджер, Стейнбек и сказочник Баум, то “Правила вежливости” – это Фицджеральд.

Роман раскрывает перед нами год жизни обитателей Нью-Йорка: от синих воротничков до old money – переплетения судеб и движения по классовой лестнице. Главная героиня (рассказчица) тут как бы и не главная (привет, Фицджеральд!). Она скорее свидетель судеб других персонажей – тех, кто всеми правдами и неправдами стремится в высокий мир “правил вежливости”, и тех, кто изо всех сил пытается избежать их лицемерия и удушливого влияния.

Большая часть романа медленная и довольно пресная с точки зрения драмы, но ближе к концу Тоулз добавляет перца, и роман обретает драматичность – становится понятно, к чему были все эти люди. Кстати, что у Тоулза выходит превосходно – это характеры. Он выписывает их такими колоритными, что они долго держатся в памяти. Как и общая атмосфера его книг.

Туолз пишет великолепно, но он не стремится к самобытности. Он умён и тонок, у него прекрасное чувство юмора, в нём ощущается благородство академического образования, но при чтении его романов возникает ощущение вторичности – словно он ещё раз, подражая тону классиков, повторяет уже сказанное. Да-да, всё уже было в “Симпсонах”, но речь не про то. Ведь одну и ту же мысль можно высказать по-разному. Тоулз же филигранно мимикрирует, лишая читателя возможности понять, кто он есть на самом деле... но взамен даря глоток добротной американской неоклассики.

Так уж вышло, что я собственноручно накрутила свои ожидания от этой книги до предела. Во-первых, потому что не так давно прочитала у автора более ранний роман "Средний пол", который мне очень понравился и который в принципе выделил для меня Джеффри Евгенидиса среди других современных авторов и позволил предположить, что написанное после "Среднего пола" будет так же прекрасно. Во-вторых, потому что университетская жизнь, положенная в основу завязки этого произведения, является моим собственным читательским лакомым кусочком и пройти мимо таких сюжетов мне очень нелегко. Вот поэтому и кружила я вокруг этого романа, как лис возле курятника и истекала литературной слюной. К сожалению, предвкушение лакомства оказалось слаще самого лакомства... Нет, я ни в коей мере не хочу сказать, что книга в чем-то откровенно плоха или слаба - просто таковой она стала для меня на фоне еще свежих впечатлений от "Среднего пола". В ней не было той захватывающей жилки, которая заставляла бы читать до боли в глазах и тумана в голове. Не было того, что побуждает читателя возвращаться к книге каждую свободную минуту. Кроме того, я рассчитывала, что университетская составляющая займет в книге гораздо больше места, чем оказалось на самом деле. Мне хотелось повторения "Тайной истории" Донны Тарт в плане студенческих декораций и атмосферы. Здесь же университет как таковой стал затравкой для того, чтобы вся дальнейшая история вообще стала возможна. Еще по предыдущему роману я знала, что автор грешит обилием физиологических и сексуальных подробностей в тексте, но если в "Среднем поле" без них было никуда, поскольку именно они в какой-то мере помогали раскрыть тему гермафродитизма, то в данном произведении множество туалетных и постельных деталей, совершенно лишних, ненужных и чрезмерно обстоятельных, меня огорошило и огорчило. Вот из-за таких мелких на первый взгляд придирок я и не получила того удовольствия, на которое рассчитывала. Но даже при этом роман "А порою очень грустны" оказался небезынтересной вещицей, достойной читательского внимания.

Рассчитывая на университетский роман, я в большей степени получила так называемый роман взросления. Или даже может быть роман избавления. От иллюзий. От мечтаний. От заблуждений. От всего того художественного и научного, что мы примеряем на себя в процессе учебы и что потом, как шелуху, сбрасываем на практике... Перед нами троица студентов - Мадлен, Леонард и Митчелл, жизненные тропки которых пересеклись благодаря Брауновскому университету и образовали собой причудливый любовный треугольник. Который, кстати, сказать на мой взгляд был возможен только там и тогда - встреться они в другом месте и в другое время, прошли бы мимо друг друга и ничего бы даже не ёкнуло, а так по итогу имеет один брак и одно разбитое сердце... Университетские влюбленности порой странные и непредсказуемые, но такие необходимые для становления личности. Они как ветрянка - ими нужно переболеть в определенное время, чтобы больше к этому в будущем не возвращаться... Мне очень понравилась мысль, высказанная одним из героев этой истории: "... Когда мы говорили о браке (я имею в виду, абстрактно), у тебя была теория о том, что люди женятся на одной из трех стадий. Стадия номер один — люди традиционного склада, которые женятся на своих студенческих увлечениях, обычно летом после выпуска. На второй стадии женятся лет в двадцать восемь. И наконец, существует третья стадия — когда люди женятся на последней волне, впав в отчаяние, лет в 36, 37 или даже 39..." И что-то в этом есть, правда, если говорить об американо-европейских реалиях. В условиях отечественных я бы добавила еще одну стадию - тех, кто женится вообще сразу после школы. И безусловно такие школьно-студенческие браки имеют право на существование, но весьма часто, как это показано в этом романе, они не выдерживают испытания реальностью...

Верхушку нашего любовного треугольника венчает Мадлен - романтичная, утонченная и начитанная натура, поклонница Бронте, Остин, Гаскелл и прочих викторианских романисток, воспитанная в интеллигентной и относительно состоятельной семье. Что и говорить - девочка-пай. В нее влюблен Митчелл - хороший и правильный парень - из тех, которые редко нравятся девушкам и которых те зачастую с удовольствием записывают в стан лучших друзей. А есть еще Леонард - мальчиш-плохиш, загадочная натура, сложный внутренний мир, оригинальные суждения и т.д. и т.п. вкупе с маниакально-депрессивным синдромом. Если верить в теорию о том, что все люди в жизни друг друга не случайны, то можно предположить, что Мадлен Леонард был послан для того, чтобы она избавилась от всех иллюзий, которые почерпнула из викторианских романов и спустилась с небес на землю, чтобы она перестала воображать себя литературной героиней, призванной кого-то спасать и излечивать, чтобы перестала жить ради служения кому-то, кроме самой себя. Девочкам вроде нашей героини обязательно нужно в начале жизненного пути обжечься на ком-то вроде Леонарда, чтобы потом, закаленной, иметь возможность строить нормальные отношения. Конечно, велика вероятность, что такие девочки не выпутаются из череды этих спасительно-страдательных и жертвенных отношений и всю жизнь положат на служение парням вроде Леонарда, но Мадлен повезло... Митчеллу вся эта история тоже призвана помочь узнать самого себя. Митчеллу кажется, что он хочет служить людям, что его призвание в религии и что он любит Мадлен. Но ключевое во всем этом то, что Митчеллу это только кажется. И чтобы понять это ему придется объехать пол мира, увидеть бедность, настоящие страдания и нищету, пережить замужество любимой девушки, заполучить таки Мадлен и в конце-концов распрощаться со всем этим юношеским флером.

О Леонарде и говорить нечего - он больной человек и заниматься им должны специалисты. Всю книгу я была уверенна, что он что-то сделает либо себе, либо Мадлен... Для меня их отношения с Мадлен находятся за гранью понимания. Одно дело не бросить любимого человека, когда его постигла болезнь - это нормально, это адекватно. И совсем другое - сознательно вляпаться в отношения с изначально психически нездоровым парнем! У девушек, идущих на это, по-моему инстинкт самосохранения равен нулю! С этой точки зрения ни чувства, ни мысли Мадлен не были мне понятны! Это как положить голову в пасть льву и гадать - откусит или нет... Вообще весьма примечательно то, что в этой книге никто из героев не смог расположить меня к себе. Я осталась сторонним наблюдателем, которого абсолютно не трогают ни их беды, ни их радости. Наблюдать было любопытно, но не более... Финал этой истории кажется мне достаточно правдоподобным и закономерным. Он знаменует собой тот факт, что наши герои наконец таки распрощались с юностью и вошли во взрослую жизнь и развал их любовного треугольна был первым взрослым решением... Книгу я то читала, то слушала в исполнении Натальи Казначеевой. Я не в восторге от ее начитки, но если увеличить скорость в 1.5 раза, то можно было слушать. Правда, Мадлен в ее исполнении получилась какой-то то писклявой, то визгливо-истеричной. В целом же хоть книга и слабее "Среднего пола", но назвать ее безынтересной я не могу. И я с удовольствием буду читать дальше Джеффри Евгенидиса - лишь бы он писал и лишь бы его переводили :)

Как приятно бывает думать, что можно спасти человека своей любовью. Других не спасают. Спасают только себя.

У Мадлен сложилось ощущение, что большинство специалистов по семиотической теории в детстве не пользовались всеобщей любовью: их травили или не обращали на них внимания, поэтому они направили свою неутихающую ярость на литературу. Им хотелось сбить спесь с автора. Им хотелось, чтобы книжка, этот продукт тяжелого труда, нечто непознаваемое, стала текстом, условным, расплывчатым, допускающим разные трактовки. Им хотелось, чтобы главным стал читатель. Потому что сами они были читателями.

Давно собираюсь прочесть Джеффри Евгенидиса, но всё больше "Девственницы-самоубийцы" и "Средний пол". Но недавно я наткнулась на интервью Джоша Хартнетта, в котором он ссылался на "А порою очень грустны", и что-то очень захотелось ознакомиться. Читается быстро, хотя сразу же скажу, мне было неинтересно.

Девочка и два мальчика. Весь роман практически только об этом. Нет, иногда есть интересные рассуждения о текстах и литературе, в главах о Митчелле много религиозного опыта, но всё равно, всё не то, каким казалось на первый взгляд. По сути сюжетной линии в романе-то и нет, просто жизнь троих героев. Кого из парней выберет Мадлен, пишущая о брачном сюжете, в качестве мужа: Леонарда или Митчелла. Выбор, кстати, очевиден. Правилен или неправилен вопрос вообще не в этом, по другому, наверное, истории бы не сложилось, особенно ясно это видно в финальном озарении одного из героев. Герои мне не понравились. И ладно бы Леонард - человек нездоровый, но и Мадлен со своими периодическими половыми перверсиями странна и симпатии не вызывает, да и Митчелл, который ходит и вздыхает, но ничего толком не предпринимает, вызывает желание шарахнуть его по башке чем-то покрепче. Понравилось про Индию.

В общем, и Хартнетт хвалил роман, и на лайвлибе вижу в основном хвалебные отзывы, но, в целом, как-то совсем не впечатлило. Отдельный респект переводчику за маниакальную депрессию. И тут претензий к автору совершенно никаких, но, бллин, какие ж они все втроём скучные герои-то, аж скулы сводит от огорчения.

В то время мои родители, еще молодые, часто ходили в кино и, как правило, брали меня с собой. Одной из главных причин такой доброты было то, что я умел держать рот на замке. Моя задача была молчать и не отвлекать их детскими глупостями.

И он молчал с толком. Его можно любить или не любить, знать наизусть все его фильмы или иметь в зрительском активе лишь некоторые из них. Восторгаться саундтреками его кино или проявлять к этой музыке равнодушие. Трудно представить лишь одно – что в современном мире найдется человек, который не знал бы Тарантино.

Полгода назад (точнее -27 марта 2023 года), Квентину Тарантино исполнилось 60 и он объявил, что снимет еще один фильм, который станет для него финальным, потому что начиная карьеру режиссера наметил для себя задачу снять десять фильмов. Девять, считая две части "Убить Билла" за один, уже сделаны. После займется писательством и кинокритикой. Нельзя сказать, что это будет радикальной сменой рода деятельности, все сценарии к своим фильмам Тарантино написал сам ,и блестяще справился с новеллизацией "Однажды в Голливуде", которая оказалась возможно даже лучше фильма, и уж точно больше - вместила два романа под одной обложкой.

Пришло время познакомиться с Тарантино кинокритиком. В этой ипостаси он, пусть косвенно, пусть в диалогах своих героев, тоже отчасти знаком нам. Кстати, по некоторым (непроверенным) сведениям завершающий фильм Квентин посвятит женщине-легенде мира кино 70-х Полин Кейл, а называться он будет "Кинокритик". Но все это пока в более-менее отдаленной перспективе, а "Киноспекуляции" с нами уже сегодня, спасибо издательству Individuum, тут не дежурный реверанс, в силу известных причин от западного мейнстрима мы отлучены, импортозамещение китайско-корейскими дорамами нельзя ведь считать адекватной заменой, я уж не говорю о российском кинематографе, имя которому катастрофа. И когда легальные свежие (а оригинал книги вышел меньше года назад) вещи от представителей creme de la creme западной культуры приходят к нам, имеет смысл быть благодарными.

"Киноспекуляции" - это рассказ о кинематографе 70-х, которые автор считает золотым голливудским десятилетием. Я писала для LiveLib статью об этой книге , стандартные "5 причин прочитать", и повторяться наверно нет смысла. Добавлю лишь, что по читательским ощущениям Квентин Тарантино, рассказывающий о кино, примерно как Дмитрий Быков - о русской литературе. Разница между рассуждениями о предмете даже очень умного и компетентного критика снаружи, и рассказом о том же человека изнутри, который знает устройство, владеет механизмами и сам умеет делать эталонные вещи - эта разница космическая.

Тарантино - он такой один. Интересный со всеми своими извилинами.

Мой первый Евгенидес оказался, скорее всего, и последним. Не потому что плохо, а потому что достаточно.
Его предыдущие романы меня смутно не привлекали: не нужно быть слишком филологом, чтобы догадаться, например, что в романе, который называется "Девственницы-самоубийцы" будут и девственницы, и самоубийцы, или, упаси боже, все сразу. В то время, когда этот роман попался мне на глаза, я как раз работала в журнале для девственниц-самоубийц и килобайтами читала письма про то, как бы им или лишиться девственности, или жизни, или выработать какую-то стратегию, которая позволила бы им сделать все это, но при этом иметь возможность опубликовать у нас свои стихи.
Папка "входящие" у меня каждое утро была забита евгенидесом.

"The marriage plot", однако, казался вполне безобидным. К тому же спереди роман имел цитату из Троллопа, сзади - отсылки к Эллиот, Гаскелл и Джейн Остен, поэтому я решилась немного освежить свое образование и прочесть роман, где обещали рассказать про девочку, которая читает викторианскую литературу в то время как в гуманитарном образовании восьмидесятых всем заправляет деррида и бесчинствуют синтаксические обороты, призванные выбить структуру из-под ног не только у текста, но и у самого читателя, чтобы тот беспомощно повесился на проржавевшей цепочке старого логического сюжета.

Сразу скажу, не-филологам и вообще тем, кто как-то счастливо избежал столкновения с постструктуралистскими теориями деконструкции и вездесущей лакановской пиписькой, роман, скорее всего, будет неинтересен. Для того, чтобы оценить всю прелесть момента, когда Мадлен с наслаждением хватается за "Даниэла Деронду", потому что там будут люди! они будут совершать какие-то поступки! - нужно как-нибудь разок прочитать к семинару "В лабиринте" Роб-Грийе и постараться ответить на вопросы по тексту. Хотя у тебя самого, как правило, возникает один вопрос - к Роб-Грийе, конечно. Что-нибудь вроде "Мой милый, что я тебе сделала?"

Впрочем, барт, деррида и кристева выступают в романе все-таки элементами декора, изредка выскакивая из евгенидеса как забавные тренированные чертики из табакерки - спустя тридцать лет над торжеством децентрализации можно очень хорошо смеяться - не потому что устарело, конечно, а потому что привыкли.

Это оставляет нам некий смысловой клубок, смотанный из осмысления полностью порушенного свадебного сюжета викторианских романов. Один престарелый и пропылившийся этой литературой профессор, из чрева которого, несомненно вещает Евгенидес, траурно замечает, что, мол, после того, как свадебный, брачный сюжет старого романа потерял свою актуальность, роман попросту умер. Какой смысл, за кого там выйдет замуж Эмма Вудхауз, если она может развестись через год. И почему бы Уикэму не потормошить пару раз в кустах Лидию Беннет. Да и мистеру Рочестеру более нет надобности прятать жену на чердаке - можно с чистой совестью посадить ее в клинику и носить ей передачки по воскресеньям. Джейн, добрая душа, напечет ей пирожков, и Рочестеру даже не нужно будет больше напяливать красный чепец и отвечать на неловкие вопросы о том, почему у него такой большой чердак.
Поэтому 'The Marriage plot' - это окончательная вариация на тему брачного сюжета, такие осмысленные финальные подергивания. Что выйдет сейчас, если одна девочка любит мальчика, который тоже ее любит, но при этом все осложнено маниакально-депрессивным психозом и вторым мальчиком. Мадлен - так зовут нашу героиню - это такая Доротея Брук восьмидесятых при Казобоне, который вместо мирового мифа пестует миф о собственной депрессии. Впрочем, выбор у Доротеи-Мадлен небогат - или это, или верный капитан Доббин, который иногда путает себя со Стивеном Дедалом.

Всю книгу Мадлен успешно путается в двух мужиках, которые тем временем столь же успешно запутались сами в себе. Леонард-Казобон пишет неподъемную историю своего психоза, в то время как Митчелл-Доббин-Дедал топчется вокруг Мадлен и своего собственного духовного роста.

Леонард жрет горстями литий, дотошно сообщает всем и каждому, как он страдает - и это неустанное перечисление собственной "плохости", педантичное отчеркивание галочками очередной темноты в глазах, звона в ушах и внутреннего ангста - заставляет читателя любить Леонарда куда меньше, чем он того заслуживает. В отличие от вполне обеспеченных Митчелла и Мадлен, у Леонарда правда нет денег, и он правда болен. В то время как Митчелл, который в какой-то мере представляет в романе тень Евгенидеса, со своими духовными исканиями, поездками в Индию и пятками матери Терезы, вызывает куда менее внятный отклик. А что Мадлен? - она всю дорогу страдает, читает и выходит замуж.

Впрочем, не стоит думать, что это какая-то скучная тянучка про бабу, двух мужиков и проблемы художественной литературы постницшеанского периода.
Нет, это очень веселая и хорошо написанная тянучка про бабу, двух мужиков и проблемы художественной литературы постницшеанского периода.
Но я подозреваю, что читать ее надо до того, как у тебя в жизни начинаются реальные проблемы - тогда обретают смысл все эти религиозные скитания по Индии, накачивание себя страданием и непременное желание устроить из жизни некий сюжет.
Без всего этого роман читается как премилый литературоведческий скетч, где слово "лопата" замаскировано под слово "постмодернизм".

Начало восьмидесятых. Трое главных героев заканчивают университет. Они не знают, чем займутся, и как будут жить. У каждого есть определенные представления, желания и мечты, но жизнь, как принято, все расставляет на свои места.

Первая часть феерична – увлекательна, интеллектуальна, от нее веет молодостью, беспечностью и свободой. Физически ощущается дух студенческой жизни с активными спорами и обсуждениями, ожиданиями большой взрослой жизни, вечеринками и влюбленностями, разочарованиями, неопределенностью и надеждами. Много разговоров о литературе. Живая и осязаемая атмосфера восьмидесятых, когда единственные средства связи – телефон и почта, когда запойно читают настоящие бумажные книги, когда никакого интернета и гаждетов, когда живое человеческое общение важнее всего.

Но потом повествование как будто захлебывается и идет по нисходящей – подробности биполярки Леонарда, метания Мадлен, паломничество Митчелла. Студенческая легкость сменилась тяжелыми буднями брака с психически нездоровым человеком. Появляются детали сексуальных игр, словно таким образом автор пытался удержать читательский интерес, будто зная, что он угасает. С каждой последующей главой история все тяжеловеснее, она начинает давить, появляется желание поскорее от нее отделаться.

Деградация Леонарда, его постоянное нытье, эмоциональные качели и самозацикленность, понятно, что человек душевно болен, но его аура занудства и душности ощущается даже со страниц книги. Хочется убежать подальше и совершенно непонятно, как в этом можно ежедневно жить тем, кто его окружает.

Не меньшая деградация и у самой Мадлен – выйти замуж, зная, что у человека с головой не все в порядке, чтобы... что? Спасти любовью? Притом, что психически неустойчивых людей она всегда старалась избегать. Ну, допустим, не знала всю глубину проблемы, не понимала, с чем имеет дело, не думала, как все серьезно, надеялась на улучшение. Но уже во время медового месяца увидела и ощутила весь арсенал протекающей крыши супруга, испугалась, захотела сбежать и... осталась. Признавать, что человек неполноценен, мечтать порвать с ним и ничего не делать. Жертвенность или глупость? Самоотверженность или неспособность обустроить жизнь, прикрытая уважительной причиной в виде посвящения себя любимому человеку?

Митчелл с самого начала был для меня наименее интересным персонажем, наблюдать за его европейско-индийскими приключениями так же уныло, как за всем, что он делает. Он скучный ботаник, влюбленный в девушку и надеющийся, что все само устроится, нужно лишь подождать. Он и путешествовать поехал, чтоб пересидеть сложную экономическую ситуацию там, где жить недорого. Естественно из этого ничего не вышло.

Нет, эта книга не про любовь, не говоря уже про любовный треугольник. Она скорее про мечты, которым не суждено сбыться, про желания, которые никогда не исполнятся, особенно если для этого ничего не делать.

Вторая прочитанная книга автора дала более чёткое представление о стиле и жанре написанного.
Сюжет простой, на первый взгляд, но на самом деле, всё намного глубже и сложнее, чем кажется изначально.
Главная героиня Мадлен студентка, описываются её взаимоотношения с молодыми людьми. Как и у многих в этом юном возрасте, что-то получается, что-то нет.
Когда она встречает Леонарда, жизнь понятнее не становится.
Почему их притянуло к друг другу, могу предположить, только из-за разности социального положения. Мадлен выросла в благополучной семье, в достатке, внимания и любви тоже было достаточно. Леонард же в этом отношении полная противоположность. Все его проблемы идут из семьи, не долюбили, обделили всем, чем можно. В итоге и получился такой человек, психически нездоровый.
Не совсем поняла, почему Мадлен приняла его предложение, сама же сомневалась в правильности своего выбора. Жить в постоянном стрессе, страхе. Разве к этому стремится женская сущность?
Концовка неожиданная, как и вся книга. Всё, что ни делается, к лучшему, стоит сказать. Так что все живы - это уже хорошо.
Нет трагизма в прямом смысле, он гораздо глубже. Такая социальная проза.
Книга хорошо подходит и для первого знакомства с автором, т.к. предыдущая (Средний пол) более специфическая и менее понятная.

Обратная сторона отвращения к себе — чувство собственного величия...

Неплохой и в меру скучный роман о поисках себя и своего места в жизни. Раньше у Евгенидис я уже читала "Средний пол", впечатления остались скорее позитивными, именно поэтому "А порою слишком грустны...", да еще из-за своего лиричного и ничего не говорящего названия попали в мой виш. Хорошо это или плохо - затрудняюсь ответить. Книга с одной стороны весьма не плоха. Евгенидис пишет добротно, подробно, хорошо раскрывает характеры персонажей, так, что начинаешь видеть за портретами из букв живых людей, со своими недостатками, радостями и печалями. Но с другой стороны, делает это неимоверно скучно. "А порою слишком грустны" отлично справлялась с задачей отрубить меня в течение 15 минут. Редкому автору такое удается)

Автор знакомит нас с выпускниками университета Брауна. Мадлен - влюблена в викторианскую литературу и Леонарда. Леонард - в биологию и свою маниакальную депрессию. Митчелл - в Мадлен и идею бескорыстной помощи миру и его улучшения. Классический любовный треугольник, со всеми вытекающими. А в придачу еще и метания людей, которые выпорхнули в большой мир и искренне удивились тому, что он не ждет их с распростертыми объятиями. В нем уже достаточно молодых парней и девчонок, которые выгрызли зубами себе место под солнцем в уютном современном офисе международной компании и не готовы отдавать его без боя желтоклювым новичкам. И вместе с героями романа мы видим, как юношеский максимализм, вера в себя и прекрасное будущее, надежды и мечты, сдуваются как воздушный шарик после праздника и на смену им приходят цинизм, безразличие, засасывающая рутина.

Написано очень хорошо, но ни один из героев не вызывает симпатии, а искусный рассказ очень быстро надоедает и начинает напоминать жвачку, которая вкусной уже быть перестала, а урны, в которую ее можно выплюнуть на горизонте нету. Книга оказалась довольно терпимой, но совершенно не моей. Читать вчерашним студентам и скучающим по состоянию юношеского дураковаляния.

Джозеф Хеллер говорил, что девушки, которым не исполнилось двадцать пять — покладисты и милы, а после двадцати пяти девушки ещё покладистей, но грустны, а это уже не так мило. Так происходит и в романе Евгенидиса, русское название которого перекликается с книжками про Мадлен, но для меня - именно с этой цитатой.

В центре романа - любовный треугольник Мадлен, Леонарда и Митчелла. Мадлен из богатой семьи и в университете изучает английскую филологию, а для дипломной работы выбирает тему матримониального сюжета в английской классике 19 века. Леонард - студент-биолог, подающий надежды, но с плохой наследственностью, вылившейся в биполярку. Митчелл получил степень по теологии и настроен на духовные искания, после того, как Мадлен выбрала не его, отправился в длительное путешествие по Европе и Индии с целью познания себя в контексте разных религий и культур. А Мадлен, вскоре поняв, что она таки замужем за маниакальной депрессией, а не за человеком, заново переосмысляет прочитанные книги.

Читалось с интересом, и герои вроде бы мне близкие, но книга ни в какое сравнение не идет со "Средним полом" и "Девственницами-самоубийцами". Те романы были свежими, тонкими, проработанными, здесь же ни один персонаж не цепляет, их жизни кажутся пустыми, и каждый из них стремится чем-то наполнить эту пустоту, но получается плохо. Это особенно ярко проявилось в моменте, когда Митчелл устроился волонтером в больницу матери Терезы, но быстро понял, что помощь больным - это монотонные рутинные перевязки, утки, очистка ран, пролежни и злость еще вчера здоровых людей, ничего суперсветлого и духовного там нет, так что трусливо спекся и сбежал. Описание же болезни Леонарда вызывало жалость к нему, но счастливого финала для него я не вижу совсем, кажется, будто он рано или поздно покончит с собой, и скорее это будет рано.

Автор явно ностальгирует по собственной молодости и студенческим годам, но данной книгой , в отличие от предыдущих, никакой революции он не произвел. Совершенно проходная вещь.

«Мальчик, девочка, мальчик, девочка»... Слова земфириной песни то и дело всплывали в голове, пока я читала Евгенидиса. Потому что весь он про них – мальчиков и девочек.
Это уже третий роман писателя, который я читаю, и у меня сложилось чёткое ощущение, что молодым он не был никогда. Ну, или что молодость для него – нечто совсем другое, чем для меня.
Нет, я, конечно, помню, что в двадцать с небольшим часто колбасит. И трагедии мировые разыгрываются, и влюбляешься во всех, кого попало, и жить временами не хочется, и выбор жизненного пути пугает. Но чего у меня точно не осталось, так это ощущения тягомотины. От романа Евгенидиса оно остаётся.
Никак не можешь отделаться от впечатления, что перед тобой «большой американский роман». Написанный во всех подробностях, так что иногда кажется, людей рассматриваешь под микроскопом, будто каких микробов. Евгенидису надо залезть в каждую щель, увидеть всё – от жирной складки на шее до колпачка, вставляемого в соответствующее место.
Что же касается сюжета, его как такового нет. То есть, события происходят, но они как бы и не важны. Важно само течение жизни. Сплетение цепляющихся друг за друга деталей. Герои, как и водится в «большом американском романе» немного неприкаянные и какие-то смазанные – вроде и не скажешь, что они лишены индивидуальности, и зацепиться не за что.
Вот главная моя проблема с этим романом – он совершенно не цепляет. Автор столь «объективен», столь отстраненно рассказывает обо всем, что и от героев, и от самой – в общем-то довольно банальной – истории очень быстро устаёшь. Это мастеровито, но бездушно. Узнаваемо, но лишено индивидуальности. За этим романом можно провести много вечеров – как любят на Лайвлибе – у камина за чашечкой чая, укутавшись в плед, его даже можно выдать за семейную сагу, презентовать автора как очередного Йейтса или Каннингема. Но делать этого не хочется. От него хочется поскорее отвязаться.

Автор книги, американский кинорежиссер и сценарист Квентин Тарантино , рассказывает о Голливуде, о кино конца 60-х - 70-х годов, того времени, когда Квентина стал "гиком-синефилом", когда сформировалось его видение кино и, когда кино было максимально свободным (по мнению Тарантино, 70-ые самое смелое время в голливудском кино, жаль, что оно сменилось "трусливыми" 80-ми).

В начале 70-х Квентину было 7 лет и следующие 10 лет - это период взросления Тарантино, но, одновременно, это период значительных изменений в кинопроизводстве - становление Нового Голливуда. Расцвет в 60-х годах массовых молодежных движений и массовых молодежных выступлений (хиппи, черные пантеры, студенческие бунты в кампусах, антирасистские и антивоенные протесты) привел к серьезным изменениям всего американского общества и американского образа жизни (и не только американского), в том числе это коснулось и кино.

Квентин и его мама жили в Лос-Анджелесе. Любимым развлечением матери Тарантино и ее друзей были походы в кинотеатры, после чего шли бурные обсуждения увиденных фильмов. Мать стала регулярно брать Квентина с собой в кино с семилетнего возраста и он смотрел те же фильмы, что и взрослые, что-то понимал что-то нет, но в нем тогда зародилась страсть к кино. Со временем Квентин стал все свободное время проводить в кинотеатрах, просмотрел массу разных фильмов, он запоминал актеров, режиссеров, сценаристов. К тому же, благодаря окружению матери, он прекрасно чувствовал себя в обществе чернокожих и смотрел фильмы "блэксплотейшн" и знал "черную" киноиндустрию.

Это был первый субботний вечер новейшего фильма с Джимом Брауном, поэтому огромный зал (там было, кажется, 1400 мест) не был набит битком, но народу было прилично и все гудели от нетерпения. Моя мордаха была единственным белым лицом в помещении. Я впервые смотрел кино среди полностью (не считая меня) чернокожей публики, в чернокожем районе. Это был 1972 год. К 1976 году я уже сам буду ходить в преимущественно черный кинотеатр «Карсон Твин» в Карсоне (штат Калифорния)

Квентин смотрел кучу фильмов, анализировал их, вел что-то вроде дневника кинозрителя, пытался писать сценарии и всё запоминал, запоминал, запоминал!

В книге Квентин Тарантино пишет о некоторых фильмах, которые его зацепили. Большинство фильмов о которых рассказывает автор не входят в "золотой фонд", это фильмы второго ряда, они не получили наград на фестивалях, но в них молодой человек увидел как можно показать в кино определенные действия, выразить свои мысли и своё видение.

Одна из главных тем для Тарантино - это как показывать в кино насилие и жестокость. Практически любой человек сталкивается за свою жизнь с проявлениями насилия, насилие неотъемлемая часть жизни, поэтому и фильмы неизбежно содержат сцены жестокости и насилия. Вопрос - как это показывать? И тут Тарантино против сглаживания, осторожности, жеманства, но для показа настоящего насилия нужно мастерство

Многие другие режиссеры, работавшие в жанре, хорошо снимали драки и перестрелки, но у них в результате получалось действие. Когда Сигел снимал такие же сцены, у него выходила жестокость.

Насилие должно быть показано ярко и в полную силу, зритель должен буквально "ахнуть", замереть, восхититься, в общем испытать сильные эмоции. И боятся таких реакций режиссеру не стоит, ведь насилие для человека естественно, главное чтобы зрителю был понятен контекст происходящего, тогда с его психикой ничего страшного не произойдет. Примерно подобного подхода придерживалась и мать Тарантино, беря его или не беря на взрослое кино:

«Ну, Квентин, это очень жестокий фильм. Само по себе меня это не очень смущает. Но ты не поймешь, о чем вообще история. А раз ты не поймешь контекста, в котором происходит насилие, ты будешь просто смотреть на насилие ради насилия. А вот этого мне не хочется».
Это дискуссия, в которой мне суждено участвовать до конца своих дней, но никогда в жизни я не слышал такой точной формулировки.

Самого Тарантино можно отнести к тем режиссерам, которые прежде чем стать на самостоятельный путь, просмотрели огромное количество чужих фильмов и продолжают это делать, отсюда такой подробный анализ фильмов 70-х в книге. Вот что говорит Тарантино о волне режиссеров конца 70-х (Коппола, Де Пальма, Скорсезе, Спилберг)

Это было первое поколение режиссеров, которые с детства смотрели фильмы не только в кинотеатрах, но и по телевидению. А это значит, что они видели больше. Кроме того, они были первым поколением, которое смотрело телефильмы и сериалы. Режиссерам до них (Пекинпа, Олтмен, Ритчи, Марк Райделл, Сидни Поллак, Джон Франкенхаймер, Ральф Нельсон, Джордж Рой Хилл, Дон Сигел) некогда было смотреть телефильмы – они были слишком заняты, снимая их.

В своей книге Тарантино упоминает просто массу имен актеров, режиссеров, сценаристов, продюсеров, названий фильмов, фактов из истории голливудского кино, повествование буквально пестрит ими и если Вы обычный человек (как и я), а не "гик-синефил", то абсолютное большинство названий и имен Вам будет незнакомо. Тарантино прекрасно осознает это и ничуть не смущается, он говорит:

Если вы взялись читать эту книгу в надежде узнать что-нибудь о кино и теперь ваша голова кружится от незнакомых имён, – не отчаивайтесь, что-то в ней отложится.

И тут Тарантино, безусловно, прав. Книга читается легко, она очень интересная и познавательная, прочитав ее вы многое узнаете об истории Голливуда, о киноиндустрии 70-х и многое поймете о самом Тарантино, а он великий!

Всегда круто, когда о каком-либо деле рассказывает человек, который горит этим делом. И сомневаться в самой сильной и настоящей любви Квентина Тарантино к кино не приходится. Это не просто сборник эссе. Это дружеские, эмоциональные, личные байки о фильмах, повлиявших на режиссёра в детстве и юношестве. Тут нет официоза, снобизма и правил, по которым надо рассказывать о том, что тебе нравится. Но именно это и пробуждает желание добавлять фильмы в список к просмотру.

Непринуждённая манера повествования способствует тому, что эта книга не только для узкого круга киноманов, но теоретически может быть интересна любому читателю, который решит за неё взяться, потому что искренность всегда привлекает.

Мистер Тарантино не подбирает слова, не пытается сглаживать углы и говорит так, как ему хочется сказать. Это, конечно, роскошь, дарованная, в том числе и за заслуги. Но всё равно в этой книге абсолютно нет взгляда свысока, желания блеснуть своей экспертностью или попытки научить всех смотреть правильно правильное кино. Квентин просто делится тем, чем ему, по всей видимости, очень хотелось поделиться, тем, что значимо, тем, что для него важно. И это важно.

Счастья в любви нет — разве что в эпилоге английского романа.

Я прочитала книгу, которая замечательная. Читала почти неделю, потому что всеми способами оттягивала момент, когда она закончится, и каждую минуту думала: вот это да.

Джеффри Евгенидис почти изменяет себе в этот раз. Поднимая в «Среднем поле» тему гермафродитизма и инцеста, изображая волну массовых самоубийств в «Девственницах-самоубийцах» , Евгенидис оставляет в качестве "необычного" компонента зелья, в которое он превращает свои книги, в "Порою очень грустны" только тему биполярного расстройства. Вопреки создающемуся впечатлению, что компоненты эти нужны только для создания флера скандальности, хочется признать, что прописаны эти линии со всем присущим Евгенидису зябким изяществом, сильнейшим социальным драматизмом - почти театральным, на фоне тщательно проработанного исторического контекста эпохи. В остальном невозможно было даже представить, каким будет "Порою очень грустны". «Средний пол» был многословной сагой о трех поколениях, вовлеченных в историю, растянувшуюся по диагонали от Турции до Сан-Франциско, имея в качестве основания сильнейшую историческую базу. «Девственницы-самоубийцы» была по-настоящему коварной, затянутой пеленой, стиль - совершенно иной, от многословности не осталось и следа, от исторической подоплеки - тоже, осталось изящество, тонкость, тщательно выверенная, оттого немногословная - эта книга казалась противоположностью.

И вот "Порою очень грустны" оказались будто бы неким синтезом предыдущих, но в то же время - совершенно по-новому. На страницах: восьмидесятые, культурный синтез из тех, кто в шестидесятых родился и тех, кто в шестидесятые уже стал собой, последнее десятилетие, хранящее память о Патти Смит, Энди Уорхоле и хиппи. При этом сам роман - версия викторианского романа глазами людей конца двадцатого века: банальный любовный треугольник, девушка и два молодых человека, противоположные друг другу абсолютно во всем, но Евгенидис превращает совершенное клише в настоящее представление.

В центре романа Мадлен Ханна, ей будет посвящена большая часть книги, с нее все начнется, ей же и закончится. Мадлен из городка Преттибрук, Нью-Джерси, что уже довольно символично - только взгляните на название города. У нее все "претти": она из достаточно хорошей семьи, неплохо воспитана и совершенно, казалось бы, не готова к трудностям. Она любит викторианские романы и собирается заниматься ими до конца жизни, и в целом изначально это юная благочестивая (насколько это возможно в восьмидесятых) леди. С одной стороны от нее - Леонард, изначально будто бы мальчиш-плохиш, вот он курит травку, а тут зажимает студентку, а здесь - в перерыве между - блестяще учится. С другой - Митчелл Грамматикус, тоже довольно говоряще: хороший парень, который нравится родителям, занимается историей религии и одурманенный Мадлен с едва ли не первого взгляда. Так посмотришь, и, казалось бы, уже должно начать мутить от клишированности. Но Евгенидис...
Они втроем встречаются на семинаре по семиотике в Брауновском университете - лига Плюща, к слову. И история закручивается...
Она начинает раскручиваться с Леонарда: за парнем - вижу -цель - не - вижу препятствий обнаруживается совершенно другая личность: сложное детство, моральная семейная катастрофа, биполярное расстройство и мощнейшая линия, деконструирующая всю его личность с самого начала до самого конца, не оставляя ни единого вопроса, ни единой тайны. Евгенидис, изначально рисуя общий образ глазами другого человека, на протяжении всего романа отвечает на вопросы: почему, как и зачем.
Вместе с Леонардом раскручивается и история Мадлен, однако симпатичней она не становится: за этим набившим оскомину "претти", которое уже было у Джейн Эйр и всех ее бесконечных викторианских сестер, вскрывается личность слабая, ведомая, эгоистичная, жестокая, тем не менее, так как она центр роман, и ее действительно много, так или иначе, формируется что-то вроде привязанности. И, наконец, Митчелл - мальчишка-аутсайдер, мой любимый типаж. Но и он не остается без своих тонкостей, недостатков, вещичек, от которых передергивает.
На фоне этого треугольника, созданного из кривых линий, разворачивается роскошное полотно восьмидесятых со всем его тусклым блеском памяти, поднимающимся феминистическим движением с его аргументами и контраргументами, с поколениями: тогда маоистка, сейчас домохозяйка. Глазами Митчелла: распадающаяся обветшалость Парижа, нищета Индии и ее приютов, а еще: вопросы религии, умерло ли христианство после Христа, значимость матери Терезы.
Глазами Леонарда: ужас мании и депрессии, слабость и жестокость, умение прощать и просить прощения.
Глазами Мадлен: все это вместе.

Удивительные отсылки, как без них: в Леонарде без труда вдруг узнается Уоллес (бандана, жевательный табак, длинные волосы). В Митчелле: сам Евгенидис (греческие корни, Брауновский университет).

Это роскошная книга, по-настоящему сильная, к сожалению, непопулярная, не лучшая - потому что Евгенидис поразительно хорош в каждом своем романе, не лучшая только потому, что нельзя выбрать. Плотная, без единого провисающего места, доведенная до самого конца совершенно правильно, не оставляющая нерешенных вопросов, формирующая, осознанная, изящная.

Я читала книгу, которая замечательная. Каждую минуту думала: вот это да.